Запах разума
Шрифт:
Или - в чём-то кислотно-зелёного, почти жёлтого цвета, то ли в траве, то ли в трясине, сверху не разобрать, виднеются какие-то громадные тёмные туши. Что это? Валуны, цистерны или киты болотные?
Или - мы, наконец, увидали след цивилизации, про который можно было сразу сказать, что он - след цивилизации, а не неизвестная фигня. Выглядел он как рекламный постер с иероглифами, очень яркий - алый, жёлтый, зелёный, чёрный - разложенный на футбольном поле или небольшом аэродроме. Но вокруг была такая же пересечённая местность, как везде - а может, дома, заросшие, как холмы в лесу, может, даже с деревьями из крыш. Поэтому выглядело так: цветной, не очень правильной формы плакат посреди буйной зелени - и тонкие нитки тропок, уж точно не шоссейных дорог, которые ведут к этому странному месту, извиваясь между зарослей.
Зачем это?
Я смотрел вниз и вспоминал, как Витя и Артик разговаривали о мусоре, который мы, может, и не воспринимаем как мусор. Я думал о сооружениях и постройках, которые мы с высоты не воспринимаем как постройки. И о мире, где явно поставили себе простую задачу: как-то жить так, чтобы мир обитаемым разумными существами не выглядел.
С другой стороны, думал я, наверное, если бы мы летели ночью, то видели бы свет. Светящиеся дорожки, фонари, окна - и мы бы тогда поняли, какие из этих зарослей обитаемы, а какие - просто так. Но при ярком утреннем солнце всё искусственное освещение, само собой, давно погасло.
Между тем я вдруг сообразил, что шар наш идёт на посадку. Мы недолго летели - может, час, а может, даже меньше.
И чем ниже шар спускался, тем интереснее было там, внизу.
– Не город это, - сказал Витя, и Артик отозвался:
– Это посёлок. Или...
– Или, - сказал Витя мрачно.
– Ох, мать...
Что Гданг нацелился опускать шар на крышу, мы сообразили, когда до крыши оставалось метров пятьсот. Это была крыша местной высотки: и сам дом намного выше, чем тот, где нас встретили, и крыша намного шире. Целый аэродром. И на крыше нас ждала очень пёстрая компания.
Гданг бросил им тросы - и они подтянули шар лебёдками. Цвик сразу выскочил здороваться, Гданг вышел более серьёзным образом - а нас ждали, мы как-то замялись.
Потому что здешняя компания была ещё пестрее, чем в лесу.
Мне подал руку очень мохнатый парень - назвался Гларми. Я даже не думал, что лицин вообще такими бывают.
Он весь порос длинными прядями, русыми, светлее и темнее, как бывает у крашеных девиц. Что удивительно: не той одеждой, которая на них растёт иногда, а своими собственными волосами. Грива на его голове сливалась с бородой и усами, на груди росли длинные волнистые волосы, на руках и ногах росли волосы, а в те волосы, что на теле, вплетались пушистые зелёные побеги. Вроде вьюнков.
Нос у него был розоватый, как у лабрадора летом, а ушки - маленькие. В половину Цвиковых. Хотя, конечно, намного больше человеческих - и подвижные, как у всех лицин.
А рядом с ним крепили тросы сложными узлами два одинаковых парня: очень ушастые, ушастее, чем Цвик, гладкие, ярко-рыжие, блестящие, с белыми полосками, шевелюры заплетены в многие косички, в одинаковых распашонках-сетках. И они с мохнатым выглядели, как из разных миров вообще.
Я перемахнул через борт корзины - к Цвику, который меня ждал. А рядом с Цвиком стояла молодая женщина с ребёнком.
Это было так невероятно... я ведь уже подготовился морально к тому, что они сумчатые, а всё равно зрелище казалось невозможным. Потому что брюнеточка эта, шоколадная в леопардовую крапину, в травяном свитере в цветочек и вообще вся такая цветущая, с белой звёздочкой на лбу, выглядела, как сильно беременная. Но сверху её сумка немного расходилась, и из щели торчала крохотная любопытная головка.
Младенчика.
И тюпочка у него на носу шевелилась, и уши, ещё прозрачные, как лепесточки, шевелились, и глазёнки блестели. И он вытащил из сумки крохотную ладошечку и потянулся. А его мамаша рассмеялась и погладила его по головке кончиками пальцев - и даже я почувствовал, как запахло яблоком и ванилью.
Я подошёл и присел на корточки.
Младенчик с серьёзной рожицей потянул мне ладошку к носу - как взрослый. Я принюхался, а младенчик сделал запах вроде варёной сгущёнки. А ещё отдавало котёнком. И младенчик на меня смотрел во все глаза.
– Гзи-ре - хен, - сказал я, и Цвик поправил:
– Нле-гзи, сон гиан ми.
– Ага, - сказал я, и мамаша-лицин оставила на мне молочный и карамельный запах.
Она не удивилась. Она знала. Знала, что мы прилетим - пришельцы, у которых на ладонях этих желёз нет, которые слов не понимают. Я подумал, что и в этой высотке, по виду - этажей на шесть, внизу, есть подвал, где живут муравьи. Кто-то туда спускался - и всё узнал по грибам.
Как-то тут новости идут через грибы.
– Диня, - окликнул Артик, - нас ждут.
И я пошёл вместе со всеми.
Дом внутри оказался абсолютно не таким, как я ожидал. Потому что ничего общего с нашей земной многоэтажкой.
Там, по-моему, даже этажей было не везде одинаково. И не то что лестница, лестничные площадки, квартиры: там как-то очень заморочечно было устроено.
Сразу под посадочной площадкой для воздушных шаров был сделан громадный балкон, или, вернее, открытая веранда. Застеклённая - такие здоровенные стеклянные кубы, как аквариумы. И в этих аквариумах реально была вода, а в воде - тёмно-зелёные водоросли. Полно водорослей, как в густом супе, больше водорослей, чем воды. Вдоль аквариумов - дорожка; из-за аквариумов то и дело кто-нибудь выходил на эту дорожку, чтобы на нас посмотреть. По дорожке мы вышли на лестницу вниз, мимо ниш с тыквами-фонарями, мимо цветов, которые целыми букетами цвели прямо на стенах, мимо коридоров во мху, мимо ещё каких-то закоулков, занавешенных зелёным.
Там, в закоулках, в каких-то сумеречных залах за матовыми стёклами, что-то жужжало, хрустело, поскрипывало, будто там жили мухи или сверчки - или какие-нибудь механизмы работали.
У меня за спиной Артик пробормотал: "Ну, правильно". Витя спросил:
– Что правильно-то?
– а Артик ответил тихо:
– Дежавю. Эти бассейны. Дальше будут бассейны, где живут водоросли, не любящие света.
– Нафига?
– удивился Серёга, но мы прошли два лестничных марша и попали в галерею без окон, слабо освещённую чем-то мутным на потолке. С двух сторон от нас тянулись аквариумы в два ряда: по правую руку - с водорослями какого-то пурпурного или вишнёвого цвета, насколько можно было разглядеть, по левую - с тёмно-коричневыми водорослями. Почти чёрными. Витя озирался и шептал: "Что это за хрень?" - вид у него был какой-то растерянный, но Артик приободрился, встряхнулся и улыбался. Мне показалось, что он понял что-то, до чего ещё никто из нас не дошёл.
Когда мы все спускались на первый этаж, жужжание и скрип почти что смолкли, зато мы услышали то ли кваканье, то ли мяуканье котят, громкое и частое.
– Цвик, - окликнул я, - Это что?
Цвик ко мне повернулся. Он улыбался, и глаза у него в полумраке блестели весело.
– Ндалино!
– крикнул он, и от его крика лицин тоже начали улыбаться, а те, кто квакал, примолкли.
А прямо передо мной разошлась стена. Вид такой, будто она была не сплошная, а из каких-то мягких волокон - но, наверное, тут только дверной проём был так устроен. Между волокнами проскользнула маленькая женщина или девушка, золотисто-беленькая, курчавая, пушистая, как собачка-болонка. Она весело обнюхалась с Цвиком - а потом со мной. От неё пахло опилками, сырой землёй, резаной травой - но она тут же спохватилась и сделала цветочный запах, вроде жасмина.