Запах разума
Шрифт:
Кэлдзи. Вернее, "кэл-дзи" - грибной коммутатор.
Он располагался в круглом зале без окон. Его освещали цветы - собственно, это освещение, таинственно зеленоватое, меня и привлекло.
Цветы росли на потолке. Сами цветки напоминали формой граммофончики петуньи или ипомеи - и каждый светился зеленоватым светом радиоактивного циферблата.
Более того: стоило нам войти в комнату, как свечение цветов заметно усилилось. В их зелёном атомном сиянии мы увидели горб или холм посреди круглого зала - и этот холм состоял из бледных нитей грибницы, сверху -
В грибнице возились муравьи. Они сновали между нитями, как в муравейнике, с обычной даже для наших земных муравьёв деловитостью - но мне вдруг померещилось, что именно они и есть главные операторы этой невероятной системы.
– Ни фига се...
– пробормотал Диня.
– А в лесу другое было. Цвик, а это как?
Цвик скорчил мину, какая бывает у весёлого и продвинутого юнца, который демонстрирует отсталому деду из деревни Малые Дубки работу сложного гаджета - чуть-чуть снисходительная и страшно самодовольная. Он подошёл к грибнице и протянул к ней руку.
Я заметил, что Цвик только чуть-чуть касается её кончиками пальцев - но на пальцы тут же набежали муравьи, облепившие ладонь нашего пушистого приятеля, как шевелящаяся чёрная перчатка.
Видимо, муравьи что-то и сделали. Спустя несколько мгновений - по-моему, и минуты не прошло - в комнате вдруг тонко и явственно запахло тёплым молоком. Запах сгустился, стал слаще - и странным образом превратился в сильный дух унавоженного поля. Навозную вонь перебили и уничтожили запахи какого-то масла, дыма - и, неожиданно, то ли мазута, то ли бензина...
– Слушайте, мужики, - прошептал Диня, будто боялся заглушить запахи голосом, - а в лесу было совсем не так. Там муравьи приносили грибы, надо было гриб разломить и понюхать, а вот так, на всю комнату, не пахло...
Цвик непонятным образом, не шевеля пальцами, согнал муравьёв с руки - и запахи из грибницы как отрезало.
И тут громко, восхищённо заржал Калюжный.
– Ёлки!
– ревел он, хлопая себя по коленям.
– Это ж приёмник! Это ж радио, ёлки! Ты поэл, да?!
– Ты, Калюжный, совсем рехнулся, да?
– спросил Виктор озабоченно и тревожно.
Я думал почти то же самое.
Но Калюжный тряс головой, махал руками и пытался найти слова, чтобы объяснить слишком сложную для самого себя мысль.
– Ка-азлы, ёлки! Чё, не дошло, нет?! Ну, ка-азлы! Радио! Цвик врубил - и все слушают, ну, нюхают, на хрен! А там, в лесу - там телефон!
Тут меня осенило.
– Сергей, ты молодец!
– вырвалось у меня.
– Ты отлично мыслишь. Ты хочешь сказать, что здесь мы видим, то есть, обоняем нечто вроде общего вещания? А там информация шла приватно, в своего рода запечатанных пакетах?
– Ой, да!
– сообразил и подтвердил Диня.
– Точно.
– Я хренею с вас, пацаны, - качая головой, сказал Виктор.
– Радио... Серёга как ляпнет...
– Радио - это фигурально, - сказал я.
– Можно было бы обозвать это аромавизором или теленюхлером каким-нибудь. Важно, что это - средство для массовых коммуникаций, общего вещания.
– Тёма дело говорит, - ухмыльнулся Калюжный.
Цвик слушал нас - и улыбался, будто догадался о нашей догадливости. Калюжный от избытка чувств хлопнул его по спине. Цвик сделал шаг вперёд, чтобы не упасть, взглянул на него удивлённо - но тут же сообразил, что Калюжный не хочет ничего дурного.
Сторожевой паук Цвика высунул лапы из его волос, но Цвик жестом отослал его обратно - и врезал по спине Калюжного со всей дури, с широченной понимающей улыбкой.
Сергей разулыбался вовсю, будто ему сделали изысканный комплимент - и понюхал пальцы Цвика, протянутые к его носу.
И тогда я подумал, что контакт, пожалуй, кое-как идёт. И даже Калюжный постепенно начал кое-что понимать.
Зергей
На самом деле, привыкать я начал только тут. У Кэлдзи в доме.
Тёмка это называет "усадьба".
А всё почему? А потому, что чебурашки, в смысле - лицин, нам отвели жильё и дали момент подумать. Всё, безопасно, не сдохнешь, думай спокойно - как-то так. И кто как, а я думал.
Я, в общем, перестал напрягаться.
Всё. Никуда мы из ихнего мирка, Марс он там или нет, не денемся. Навсегда застряли. Почему-то, именно тут я до конца усёк: навсегда. Хоть ты трещи крыльями, хоть нет, хоть ори, хоть башкой о стенку бейся - всё, ёлки. Приплыли.
Не на что надеяться.
И почему-то это меня очень успокоило.
Смешно даже. Надо было бы, вроде, наоборот - начать психовать. А у меня в голове будто кто сказал: "Серый, ша. Расслабься", - я и расслабился. Начал вокруг смотреть, не как на экскурсии какой-нибудь, а - будто мы в новый дом переехали. По-хозяйски, что ли. Спокойно.
Просто признал, что жить теперь с чебурашками. Ну да, с ними. Никаких женщин, потому что их тут нет. А какой из этого следует вывод?
А такой, что придётся, может, даже жениться на чебурашке. А куда ты денешься! Вот Тёмка вышел умнее нас всех: пока народ метусился и что-то там переживал, Тёмка просто тискался с шерстяными девками, как у них тут положено. Нормально, да? Если ему припрёт, он закадрит шерстяную, как нефиг делать. А других баб нет - все наши остальные, придурки, так и останутся при снах и дрочилове.
Сейчас ещё никто не понял. Кроме Тёмки, он ужасно ушлый и умеет договориться жестами с любым бабьём, гнида питерская. А мы тут думаем про сиськи, блин, про сумки, шерсть там... Ну-ну.
Через годик любой будет готов на что угодно. А чебурашки нам припомнят... ну, мне уж точно припомнят, если себя в руки не взять.
Сначала кажется - всё, ужас-кошмар... А как поразмыслишь... Другие, вон, когда попадут куда-нибудь в место, где не ступала нога человека - и коз дерут, и что похуже. Куда денешься.