Записки промышленного шпиона
Шрифт:
– Кто эта красавица?
– Моргачка, – ответил я.
Повинуясь замыслу шефа, энергичное лицо президента «СГ», нежное лицо Нойс и чудовищная маска рыдающего моргача начали медленно совмещаться, сползаться, образуя какое-то новое невероятно уродливое и отталкивающее лицо, крест-накрест перечеркнутое титром:
БЛАГОДАРИТЕ «СГ» —
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО.
«И не бросайте окурки в унитаз, – вспомнил я. – Смывая окурки, вы теряете от пяти до восьми галлонов дорогой чистой воды».
Вспыхнул свет.
– Эл. – Шеф доверительно улыбнулся. – Для комбината «СГ» и для военного министерства мы смонтируем свою ленту по-разному. Ты сумел добыть значительный материал. Чрезвычайно
И так же доверительно протянул руку:
– Восемь процентов наши.
ЛОВЛЯ ВЕТРА
Молчание, Эл, молчание. Только молчание. Нарушая его, ты подвергаешь опасности не просто себя, ты подвергаешь опасности общее дело.
Чем дальше на запад, тем гласные мягче и продолжительней.
Пе-е-ендлтон… Ло-о-онгвью… Бо-о-отхул… Тяни от всей души, никто не посмотрит на тебя как на идиота, потому что бобровый штат всегда осенен мягким величием Каскадных гор. Но железнодорожная станция Спрингз-6 нисколько не пришлась мне по душе. Пустой перрон, пустой вокзальчик, пустой салун.
Разумеется, я не ждал толчеи, царящей на перронах Пенсильвания-стейшн или на бурной линии Бруклин-Манхэттен, все же Спрингз-6 могла выглядеть живее.
Я выспался в крошечном пансионате на Бикон-стрит (по-другому назвать главную улицу тут, конечно, никак не могли). Прошелся по лавкам и супермаркетам (они по всем параметрам уступают филиалам «Мейси», «Стерн» или «Гимбелс», но попробуйте сказать это биверам – бобрам, как называют жителей штата). Даже посетил музей, посвященный огнестрельному оружию. Там были неплохие экземпляры вышедших из употребления кольтов и винчестеров, но…
Никто ко мне не подошел.
Ни на узкой улочке перед музеем, ни перед тусклой витриной «Стерна», ни в полупустом пансионате. А если я вдруг ловил на себе чей-то взгляд, это оказывался случайный зевака.
Вечером я отправился на вокзал.
На этом, собственно, моя работа кончалась.
Войду в вагон, проследую три перегона и на стоянке провинциального автовокзала найду машину, оставленную Джеком Беррименом. Вот и все, что оставалось сделать, потому что человек, который должен был подойти ко мне в городке Спрингз-6, так и не подошел.
И поезд не выглядел перегруженным.
Несколько фермеров (из тех биверов, что тянут гласные особенно долго) с плетеными корзинами, да компания малайцев (так я почему-то решил) – вот все пассажиры. Малайцы оказались все, как один, плосколицые и темноглазые, с выпяченными толстыми губы – кем им еще быть, как не малайцами? И волосы – прямые, чуть не до плеч. Они быстро, по-птичьи, болтали, я расслышал несколько слов – кабут, или кабус, а еще – урат; голоса звучали низко, чуть в нос, но по-птичьи высоко взлетали. Китайцев и японцев я бы сразу узнал, а это были малайцы. Что их занесло на бедную станцию? Туристы? Но гида с ними не было. Студенты? Что им делать в бобровой провинции?
Впрочем, фикусы, острова, вулканы, какое мне до них дело?
Со стороны гор тянуло пронизывающим ветерком. Я подошел к кассе и постучал по толстому стеклу. Кассир, не старый, но уже прилично изжеванный жизнью (явно из неудачников), опустил на нос очки и вопросительно улыбнулся. До меня никак не могло дойти, почему он сидит в этой дыре, почему не покинет свою застекленную конуру. Взял бы пару кольтов в музее огнестрельного оружия и устроил приличную бойню на фоне подожженной бензоколонки. Наверное, решил я, он из коренных биверов. Таких никуда не манит. И лицо бобровое, в усиках. Уверен, что будь у него хвост, хвост оказался бы плоский.
– Откуда тут эти коричневые братцы? – спросил я у кассира, заказав
– А они что, живут на островах?
– А где им еще жить? – пожал я плечами.
Теперь уже и кассир пожал плечами:
– Ну и пусть посмотрят мир.
– У вас всегда так пусто?
– Иногда бывает, – протянул кассир (настоящий коренной бивер). – Но на самом деле Спрингз-6 не такое уж глухое место.
– Все равно наплыв пассажиров вам не грозит.
– Для нас лишний десяток – уже наплыв.
Я молча сунул в окошечко десятидолларовую банкноту.
Кассир принял ее как бы нехотя, но посмотрел на меня внимательно.
– Если кого-то ждете… Гляжу, прохаживаетесь один… Может, и дождетесь… Зрение у меня уже не то, скажу вам честно, совсем ни к черту… Но терпеливый человек своего дождется…
Вот и сиди в своей конуре, подумал я, но сунул в окошечко еще одну банкноту.
– Если вы про внешнее, то я всегда что-нибудь вижу. – Кассир с уважением кивнул мне. Тертый бобер, хотя и неудачливый. – Скажем, шляпа. Может, вам она покажется знакомой. Я ведь ни о чем никого не спрашиваю. Довольно потрепанная шляпа. Длиннополое пальто, оно показалось мне старомодным. Точно, – вспомнил он. – В последний раз я видел такое лет десять назад на Сильвере Лаксте. Он не был моим приятелем, просто мы раскланивались иногда. У него была слабость к старым вещам, а может, экономил. А этот в шляпе, заметьте, здорово сутулился. Я было подумал, что это святой отец, снявший сутану, но он закурил. Не удивляет? Может, святые отцы нынче и курят, но для меня такое все-таки перебор.
– На какой поезд он взял билет?
– У меня он билет не брал.
– Он местный?
– Не думаю.
– Куда же он делся?
– Наверное, взял билет в кассовом автомате. – Бивер откровенно дивился моему невежеству. – Если так, то непременно увидите его в поезде. Других поездов тут до утра не будет.
Я кивнул.
Отошел от кассы.
Вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой.
Это всё доктор Хэссоп. Это его операция. На пустой станции Спрингз-6 я торчал из-за него. Шеф, отправляя меня сюда, заметил: «Считай, Эл, это прогулка. На западе сейчас тепло. Погуляешь по романтичному городку, потом к тебе подойдут. Не крути головой, тебя узнают. Никаких хлопот».
Это точно. Никаких хлопот не было.
Человек, который должен был ко мне подойти, возможно, заболел, возможно, попал под машину, или не ко времени запил, или просто не захотел тратить время на ненужную встречу. В конце концов, он мог незаметно наблюдать за мной, и я ему не понравился. Это доктору Хэссопу однажды повезло: в Атланте прямо на улице к нему подошел человек – тощий, испитой, в глубоко натянутом на лоб берете. По виду он точно не благоденствовал, но и нищим его нельзя было назвать. Глянув по сторонам, он шепнул: «Хотите купить чудо?» Доктор Хэссоп всю жизнь гонялся за чудесами. Это его слабость. Он неторопливо вынул из кармашка сигару, похлопал себя по карманам в поисках зажигалки и с достоинством заметил: «Если чудо настоящее». На что незнакомец, опять глянув по сторонам (явно чего-то опасался), понимающе ответил: «Чудо не может быть ненастоящим», – и поддернул длинный рукав потрепанного сырого плаща. Пальцы у него оказались длинными, нервными, а безымянный украшен перстнем – по виду медным. Не из платины же. В перстне, в гнезде для камня (сам камень отсутствовал), светилась крохотная точка. Доктор Хэссоп утверждал: совсем крохотная, но яркая. «Прикуривайте». Доктор Хэссоп неторопливо прижал кончик сигары к перстню, раскурил ее и с удовольствием выдохнул дым. После этого он спросил, сколько может стоить столь необычная зажигалка. Оглянувшись, незнакомец шепнул цену, которая в тот момент показалась доктору завышенной. «Надо бы сбавить», – ровно заметил он и услышал в ответ: «Милорд, я никогда не торгуюсь». Незнакомец оглянулся на внезапно появившегося поблизости полицейского. Вероятно, появление копа и спугнуло торговца чудом. Он нырнул в толпу, и доктор Хэссоп потерял его из виду.