Записки промышленного шпиона
Шрифт:
– И так уже три года, – произнес доктор Фул. – Перед вами типичный моргач по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто, скажите, поедет в город, порождающий таких уродов? Потому болезнь Фула и объявили заразной, что это дает право администрации «СГ» изолировать моргачей.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы на ее лице не оставили от былой красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвращение.
Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина силилась
– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, кожные язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
– В нашей бухте?
– Ну да.
– Но рыба может приходить в бухту и из других мест!
– Она и приходит. – Он неприятно рассмеялся. – И уходит, само собой. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остались только разговорами.
– Но…
– Оставьте! – Доктор открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Брэда Хоукса. Он увидел нас, и кровь мгновенно прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Зарычав, он сжался как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.
– Я надеялся, что он хотя бы научится писать… – невесело признался доктор Фул. – Можете сами видеть…
И попросил:
– Пиши, Томми!
Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.
Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги: tummi… flib… rg…
– Это его так зовут… Томми Флаберг… – пояснил доктор Фул. – Скажем так, год назад он выглядел крепче…
И все время, пока мы переходили из палаты в палату, я вел скрытую съемку.
Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг сам, как его больные, яростно выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.
Но он, конечно, имел в виду не съемку.
– А почему вы не спрашиваете, отчего это я не кричу о происходящем на всю страну?
– Мне не надо этого объяснять, – сказал я негромко. – Я видел, что они делали с вами в «Креветке».
– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…
Мы вышли в коридор. Доктор Фул вдруг заторопился, наверное, ему хотелось быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял на камеру и это. «Если его придется ударить, – подумал я, – то лучше, наверное, ногой». Но я пожалел доктора Фула и ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха. Он ахнул и упал грудью на стол. В карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Кое-кто из преподавателей в свое время имел дело с самим Батистом Траваем, который в мире был больше известен под кличкой Король алиби. Видимо, это он вскрыл в 1911 году сейф швейцарской компании «Мессажери маритм», но никто этого так и не доказал. За несколько минут я выгреб из сейфа медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов и пистолет с двумя запасными обоймами.
Пистолет я сунул за пояс, потом перетащил доктора на диван.
За этим занятием
– Что с доктором Фулом? – подозрительно спросила она.
– Алкогольное отравление. – Я подошел к дверям и запер их на торчавший из скважины ключ. – Кто сегодня дежурит в клинике?
– Врач Апсайд и санитар Герт. Вызвать их?
– Да нет. Пусть дежурят.
– Что вы собираетесь делать?
– Всего лишь привязать вас к креслу. И заткнуть вам рот.
К счастью, у нее хватило благоразумия не сопротивляться.
Переснимая документы, я ни на секунду не забывал о ней.
Сестра дрожала от страха и все же косилась на диван – как там доктор Фул? Кажется, она по-настоящему жалела этого спившегося человечка. Я усмехнулся. Если меня бросят на такой диван… Найдется ли человек, который смотрел бы на меня с такой жалостью?.. Может, Джек Берримен? Не думаю. Он не простил бы мне поражения. Джой? Да с чего бы? Шеф? Уж он постарался бы, чтобы я уже никогда не поднялся с этого дивана. И был бы прав. Доктор Хэссоп? Я покачал головой… На секунду всплыла в памяти Нойс, но я только усмехнулся такому нелепому видению.
И вдруг вспомнил – Лесли! Ну, конечно, Лесли! Человек, против воли которого я разорил фармацевтов Бэрдокка и застрелил эксперта. Он мог бы меня пожалеть, если бы я в этом нуждался. Ведь это он однажды сказал: «Все твои подвиги, Миллер, фальшивые». И это он сказал: «Преступление не окупается, Миллер».
Ладно. Не будем. Я не собирался делать Лесли символом добродетели.
Закончив съемку нужных мне документов, я взглянул на сестру. Не знаю, что она там прочла в моих глазах, но она злобно ощерилась. Она, оказывается, не боялась меня, ее страшил вид валяющегося на диване доктора. Ничего, решил я, пару часов она выдержит. А мне этого хватит.
Закрыв кабинет на ключ, я бесшумно спустился в холл.
Привратнику я сказал:
– Если меня спросят, я в «Креветке».
Он ничего не знал о моих переживаниях, но кивнул:
– Конечно, доложу. А вас непременно будут спрашивать? Кто?
– Скорее всего, Габер. Но, может, и Сейдж. Но это все равно. Вы ведь знаете, где я буду…
На полпути к Старым дачам радиотелефон включился.
«Джип Гарриса брошен возле клиники Фула…»
«Доктор Фул не берет трубку…»
«Гаррис напал на старшую медсестру…»
«Изнасилование? – Санитарный инспектор Сейдж был в превосходном настроении. – Так я и думал. Перекройте все выходы из города…»
Я усмехнулся и взглянул на часы. Скоро должен был начаться рассвет. Мое время кончалось. Под ногами слабо светились гнилушки, где-то в стороне вспыхивали над водой звездочки тлеющих сигарет – покуривала выдвинутая в бухту охрана.
Затянув пояс надежной непромокаемой куртки, я вошел в маслянистую тяжелую воду. Погрузился по пояс, по грудь, по плечи, потом оттолкнулся ногой от скользкого дна и поплыл, с трудом преодолевая бьющий в нос запах разлагающейся органики. Пару раз я отдыхал под каменными быками, держащими на себе выдвинутые в бухту сливные трубы. Иногда сигареты охранников вспыхивали метрах в десяти, не больше, но я двигался совершенно бесшумно, радуясь тому, что мертвая вода не светится. Скоро я заплыл уже в зону медленных водоворотов, над которыми стояли смутные шапки никогда не растворяющейся пены. Заполнив водой и этой пеной несколько пробирок, я надежно упрятал их в специальном кармане.