Здрасте, приехали
Шрифт:
– Неужели у других людей глаз нет, и язык короткий?
– Есть и глаза, и уши, и говорить умеют. Но больше своими делами озабочены. Возьми, к примеру, Панченко. Зачем ему чужая жизнь, если своя бурлит и процветает. Не всем это нравится.
– Это намек? Зря. Не только у Агеева котелок варит, у нашего Панченко тоже мозги в порядке. Не будет он убивать княжну, даже если у него на то были чрезвычайно веские причины. Он первый, кто попадает под подозрение. И не в этом дело - Владимир Иванович не способен на убийство.
– А я, значит, способен, с меня ты потребовала признаний!
– Но я тебе поверила. Считай меня доверчивой дурочкой. И теперь рассчитываю на твою помощь в расследовании. Хочу найти убийцу Таракановой.
– Зачем тебе это?
– резонно спросил Бледнов.
– Сама не знаю, - солгала Маруся. Она не могла рассказать о причинах, побудивших ее заняться поиском убийцы. И не потому, что щадила чувства влюбленного человека, ревностно относившегося к ее супругу. Сама еще не разобралась в мотивах своего поведения. Все-таки что-то ее беспокоило.
– Странный порыв, учитывая ваши непростые отношения с Таракановой. Или ты боишься, что следователь начнет тебя подозревать? Зря боишься. Он выглядит полной флегмой, но глаз у него наметан.
Вот что меня беспокоит - я поймала на себе подозрительно-презрительный взгляд Антошкина, и решила, что ему что-то обо мне напели, - подумала Маруся. - Это не взгляд, это стрела, начиненная вирусом правды... Что я наболтала этому Антошкину? Кажется, ничего лишнего не рассказала. Черт побери! Я обязана найти настоящего убийцу...
– Денис, ты мне поможешь?
– Не задавай глупых вопросов, - подобрался Бледнов.
– Для начала я хочу переговорить с Панченко, - заговорщицким тоном сообщила Маруся. Мимо спешным шагом шли припозднившиеся с обеда сотрудники предприятия, поэтому она говорила о первоочередных планах очень тихо.
– Я с тобой, - подобрался Денис.
– Нет, я хочу поговорить с ним наедине, хочется верить, что наедине он будет более откровенным.
– Если что, кричи, - совершенно серьезно предложил парень, а Маруся задумалась о правильности своего выбора.
– Нет, ну, правда. Мало ли что.
– Что, мало ли что, - процедила сквозь зубы сыщица.
– Думай, что говоришь.
– Маша, если Панченко до фига лет, это не значит, что он богатырской силушкой обделен. Или ни на что неспособен, - замысловато высказался молодой человек, более осведомленный о бурной жизни завхоза, чем Кузина, которой по половой принадлежности положено знать больше.
– Такое чувство, что я отделена от всех высокой китайской стеной.
– Это твой выбор...
Мария Кузина решила дождаться Панченко возле дверей конструкторского бюро, чтобы не пропустить. Кто-то перехватит его по дороге, и разборка кульмана отложится на неопределенный срок. И бегай потом, ищи его по всем этажам. Маруся вознамерилась обстоятельно поговорить с Владимиром Ивановичем, и так без толку прошла половина дня.
Панченко не заставил себя долго ждать. Он вывернул из-за угла в гордом одиночестве, всем видом выказывая свою занятость. Даже рукава синего рабочего халата были подвернуты до локтей, подтверждая полную готовность. Завидев Кузину, лицо немолодого мужчины смягчилось, складка между бровей разгладилась.
– Машенька, что-то случилось?
– вкрадчивым голосом вопросил он, подхватывая ее под руку.
Машенька запамятовала, что у них с Панченко сложились по отечески-дочерние отношения, что он постоянно ее обнимал, целовал в щечку, поправлял сбившиеся волосы. Маруся не билась в припадке от таких прикосновений. Но это было раньше. Теперь эти легкие прикосновения квалифицировались ею, как наглое приставание, переходящее границы дозволенного. Но приходилось терпеть, чтобы расположить к себе мужчину, переставшего быть пожилым и по-отечески заботливым. Мужская рука на сгибе локтя прожгла дыру, но Маруся не только не извивалась от боли, но еще и глупо скалилась. Так было нужно для дела. Ирка потребовала установить контакт. Она несколько перефразировала задачу, предложила пококетничать, вспомнить, что Кузина привлекательная женщина, и тогда мужчины к ней потянутся. Кузина не желала, чтобы к ней тянулись мужчины. Тем более такие, как ловелас Панченко. За один день столько открытий!
– Случилось, - выдохнула Маруся в ответ и двинулась по коридору, подальше от дверей конструкторского бюро, чтобы их беседе никто не помешал. Бледнов обязательно вылезет из кабинета для контроля.
Рука завхоза сползла с локтевого сгиба, и перекочевала в карман рабочего халата, что успокоило женщину, но мысли почему-то запутались. Еще пять минут назад она знала, как начнет разговор, теперь медленно шла по коридору и усиленно сочиняла вступление.
– Владимир Иванович, - произнесла она, непроизвольно повторяя интонации товарища Сухова из "Белого солнца пустыни", когда он обращался к женщинам Востока. В голосе явно читалось осуждение.
– Не переживай, кульман я сегодня добью, - успокоил ее Панченко, опередив продолжение.
– Не в кульмане дело, - раздражаясь, сказала Маруся. Остановилась и встала лицом к лицу.
– Дело в вас, уважаемый Владимир Иванович!
– Интригующее начало. Продолжай.
– Я вас ищу с самого утра. Ходила за вами в медпункт, не застала, потом оббегала всё здание. И не говорите мне, что занимались кульманом Таракановой. Кульманом вы занимались минут десять перед самым перерывом. Где вы были?
– делая паузы между словами, начальственно потребовала дать четкий ответ Кузина.
– Я уж не упомню, где был. Я всем нужен, - без особой радости сообщил завхоз. Он смотрел на Марусю своими лучистыми глазами с едва заметной грустью. Прядь волос упала ему на лоб, и Маша, не отдавая себе отчета, убрала прядь со лба. Густой шевелюре с легкой сединой мог позавидовать любой мужчина в расцвете лет.
– Знаю я, кому вы потребовались, - многозначительно брякнула Маруся.
– Осуждаешь?
– без намека на испуг спросил догадливый Панченко.
Правильно Ирка меня приложила - я дура стоеросовая, - подумала Кузина.
– Называется, установила контакт. Зачем на него набросилась? Захотелось разобрать его личное дело, не отходя от кассы? Неужели так сложно забыть о его похождениях, и перейти к главному?! Всего лишь обязана была спросить, что они делали вчера вечером с Таракановой... Какая-то двусмысленность в вопросе...
– Кто я такая, чтобы вас осуждать, - проблеяла Кузина, озвучив одну из своих сбивчивых мыслей. И понеслась расшаркиваться - устанавливать разрушенный мостик контакта.
– Мне нет никакого дела, чем... вы занимаетесь в рабочее время. Я не начальник... Я для вас, вообще, никто. Не жена, не дочь.
Да, Кузина, из тебя сыщик, как из рубщика мяса вышивальщица гладью. Куда ты лезешь? Что пытаешься доказать? Занимайся тем, чему тебя учили в университете... А если не хочется, что тогда? Не хочется, увольняйся и сиди дома, вари мужу борщи. Не умеешь? Научишься. Пора бы уже. Ты, Кузина, вообще, ни на что неспособна! Ни борщ сварить, ни поразить гениальной идеей шефа, ни элементарно разговор поддержать. Чего ты онемела? Чего пялишься на него, как судья на закоренелого преступника. Какое имеешь право кого-то перевоспитывать, тем более, человека в два раза старше тебя. Что ты о нем знаешь, кроме того, что у него руки золотые, и котелок исправно варит. Кто тебя интересует, кроме себя любимой. Эгоистка и нытик. Вот ты кто!