Здравствуй, ад!
Шрифт:
Они были разными, с бородками и без. С прочитанными книгами и без прочитанных, на иностранных языках и лишь на русском — всякие. Кумиром их был «Хем», волосатый импотент с ружьем и Африкой. Он так сдержанно мудр. Он красиво охотится на средства жены. Там, в снегах Килиманджаро. На зеленых холмах Африки. Ловит рыбку, да не простую, а рекордную, руками не обхватить. Плюс боксирует: раз-два! Он воплощал мечту о «красивой жизни», свободно-честной и без компромиссов… Бескомпромиссной жизни в этом ебаном аду!.. А ведь он тоже понимает, что жизнь и в самом деле ад, самый натуральный. Он все, все-все, он все-все понимает, старый и мудрый «Хем»! Недаром
В сущности, они хотели немногого, подонки. Лишь по молодости лет рождались эти недовольствия и прочая. Путь их был предопределен: вырастут зубы, пробьются к кормушке, все будет о'кей. Плюс «Хем» для самооправдания: «каждый делает свое дело»… Они хотели «культурного отдыха», это входило в «красивую жизнь». Тут клозет, тут библиотека, тут охота на львов, тут комфорт. Все — по полочкам, аккуратненько. И — духовной пищею — консервы книг, пластинок, репродукций.
Вы читали Кафку?
Кафка, Кафка…
У Фимы Бырбана новая пластинка, джаз вест-кост…
Консервы были разными: свежими, протухшими, подпорченными временем, домашнего изготовления и из-за рубежа. Все шло в ход, все, что подвернется на зубы и что дадут за так. И Бабель-Сабель, и Олеша-Калоша, и Ельняк-Пильняк… Залежалые? Сойдет! Искусство вечно: консервы не портятся. В банке щелочка? Целая дыра? Не беда, удобнее потчеваться. Да и вкусней, пожалуй: аромат эпохи. Составь компанию, дружок, отведай!
Великолепные едоки! Коллоквиум монстров. «Тонкач», начиненный чужими фамилиями. Эстеты в вязаных свитерах. Прыщавенькие мальчики-попугайчики. Идейные блевуны. Воня. Говоря с ним, будто давишь клопов. Он заглядывает в рот, прикидывает, оценивает. «Да, старик! Конечно, старик! Лажа, старик! Ты прав, старик!» Для него сойдет все, лишь бы было авторитетно, то бишь громко, сказано. При всем при этом он еще морализирует. Морализирует беспрерывно и, бог ты мой, непререкаемо…
Женя Врейн с его гуманистическим девизом: «Каждый имет право на личный холодильник». Тима Попыбшев, румяный и красивый, точно жопа Дед-Мороза. Мелкие радио- и теле-урывалы. О дамах говорить не будем. Дамы им под стать, одна к одной. Славная кавалерия!
Неудавшиеся евреи. Удавшиеся. Не по нации, нет, вовсе нет! Свят богом избранный народ Израилев!.. Евреи по профессии, при чем здесь гены, семя, род? Иногда меня охватывало тихое отчаянное бешенство — стоило лишь вспомнить, как я когда-то читал этим «тонкачам» свои стихи и прозу, заливаясь этаким недорезанным соловушкой… Грехи, о грехи моей молодости! Лучше бы триппер!
Как я не видел? Как я мог? Кормя своими мозгами, болью и кровью — Их, Этих? Дерьмо ползучее, дерьмо плавающее, дерьмо, желающее поразвлечься, дерьмо микроэстетствующее, дерьмо сочувствующее, дерьмо, желающее подразвлечься, милым интеллигентным дерьмом, разумеется, с местом в жизни и желанием это место изменить на лучшее… Как я мог?
О, вонючие шудры! Касты смешались. Хуже — погибли. Вайшьи не чтут брахманов, грязные лапы шудр протянуты к священным Ведам… Уже, схватили! Веды перешудрены. Ныне шудры учат священному Слову. Слово шудры авторитетнее Вед! Горе брахманам! Кшатрии бессильны. Шудры-шудры-шудры… Сплошные ряды вселенских шудр.
Их много. Их очень много. Их очень, очень, очень много. Их много — и им не смердит. Смердят они сами. Шудры стали всем: аскетами и брахманами. Кшатрий ныне — шудра. Вайшья ныне — шудра. Царь ныне — шудра. Ринга ныне шудра. Шудра занялся йогою… Никого не осталось в мире, кроме грязных паршивых шудр! Черное солнце стоит над миром: черное солнце Калиюги, черное солнце Эпохи Шудр!
Ты, мнящий себя брахманом, загляни в колодец души своей. Там, на дне, в глубине, в мягкой тьме, посмотри, приглядись — не запрятался ль шудра? Гляди зорче!
Вайшья неприятен. Тяжко вайшье в аду! Не радует взора пьяный кшатрий, похваляющийся своей силой (сила — в кулаке). Дважды неприятен кшатрий, отбывающий свой срок в аду. Брахманов в этом мире нет. Брахманы не для ада! Брахман, очутившийся в аду, неприятен троекратно. Но трижды по трижды тысячу раз неприятен вонючий шудра!
Шудра слушает только палку. Шудра подвластен только палке. Шудра понимает увесистую палку — слова созданы не для него… Горе миру! Горе брахманам, кшатриям, вайшьям — горе! Ныне палка в руках у царящих шудр!
Шудре, услыхавшему слова Священных Вед, полагалось залить уши свинцом. Шудра, узнавший истины Вед, должен быть расчленен на части. Шудра, возомнивший себя брахманом, должен быть убит… Горе брахманам! Горе миру! Ныне шудра стал всем!
Бессмертное царство шудры: шудра-демократ, шудра-плутократ, шудра-аристократ. Шудра-анархист, шудра-монархист, шудра-царь, шудра-шудра. Шудра слушает Веды. Шудра их цитирует! Шудра теперь — толкователь Вед. Шудра пишет свои собственные Веды!.. Горе миру! Этот мир не может существовать долго: мир, в котором шудра стал выше Вед, мир, где законом стали шудры!
Шудра стал творцом. Шудра стал богом! Шудра стал законником и воином, певцом и купцом. Шудра стал править миром. В этом мире все подвластно шудрам, мысли и дела, книги и пашни… Горе мыслям, делам, книгам и пашням — шудра приведет их к законному концу.
Сатьяюга, эпоха брахманов, где ты?.. Легендарный, таинственный Золотой Век!.. Каким ты был, никто не знает. Но известна Двапараюга, век Серебра, владычество кшатриев, воинов и царей. Настала Третаюга, жирный вайшья стал править миром. Кшатрии помельчали, пали цари, меч заменила медь монеты. Тяжек запах века Медного, но сносен… Увы! Пришла Калиюга, проклятый Железный век! Отныне миром правят только шудры. Век Хама, век Палки, век черного солнца Эпохи Шудр! я Шудры духа и шудры тела. Шудры-философы и шудры-цари. Они повсюду, шудры. Они — везде, мир отравлен шудрами, духом шудр! Сотворенные Создателем-Брахмой из грязи его стоп, созданные для грязи, живущие в грязи, они утратили смысл своего существования: служить четырем варнам Брахмы. Шудры стали над кастами, шудры теперь выше каст. Все, что есть, этот ад — их творение. На Земле и в душе, в словах и делах, в мыслях и жизни, повсюду и везде!
Все люди равны. Все люди — братья! Но брахман не равен кшатрию, кшатрий не равен вайшье, самый низкий вайшья, словно Гималаи, возвышается над наилучшим шудрою. Пусть шудра объявит себя царем, купцом, звездочетом — хоть самим Господом! Все это не переменит сути шудры, кармы шудры, варны шудры, шудры шудры — шудра всегда останется шудрою. У шудры есть тело, но нет души… Горе всем, кто рож ден дважды, горе брахманам, кшатриям, вайшьям, горе самим шудрам, если шудры станут править миром. Горе миру, если шудры вздумают переделывать мир!