Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

Колышевский Алексей

– Поживем – увидим, – и генерал многозначительно подмигнул вьетнамцу.

Почти сразу после этого разговора Мемзер оттянул кожу на ляжке и прострелил ее из пистолета. Получилось легкое сквозное ранение мягких тканей. Мемзера комиссовали из армии. Его парадный мундир был тяжелым от наград и украшенным нашивкой за полученное боевое ранение. В Штаты он вернулся весной семьдесят третьего. За два года с военных аэродромов в Гинлане и Сайгоне он получил в общей сложности сорок тонн превосходно переработанного героина, расфасованного в индивидуальные пакетики. В этом был смысл: полное производство вел во Вьетнаме Нам Кам, и ему не нужно было опасаться облав, обысков и расследования. Так в те годы поступали многие, но, в отличие от Мемзера и его компаньонов, они везли в Штаты сырье, которое перерабатывали на подпольных заводах под носом полиции и ФБР, а нос у ищеек – самое чувствительное место. Конкурентов регулярно накрывали, тем более что Мемзер охотно сливал их благодаря информации, переданной ему из Вьетнама. Накладные расходы Мемзера были минимальны: он арендовал несколько складов в разных районах Нью-Йорка и никогда не держал много товара в одном месте. Со складов героин поступал двум проверенным оптовикам, а уже от них попадал, если можно так сказать, «в уличную розницу». Свой

первый миллион Мемзер заработал в три дня. Спустя месяц он явился в крохотный «Коммонвелш бэнк» в Северной Каролине и предложил владельцу пятьдесят миллионов наличными. После непродолжительных переговоров обезумевший от радости владелец, который еще утром думал, как свести концы с концами, пересчитал деньги и подписал купчую, а через день уехал из страны, справедливо рассудив, что тот, кто покупает банки за наличные, может позволить себе нечто менее экстравагантное, например, пристрелить бывшего владельца банка как человека, который много знает. В «Коммонвелш» Мемзер вкачал триста миллионов, открыл отделения во всех крупных городах западного побережья, заказал нескольким крупнейшим агентствам широкую рекламную кампанию, и уже очень скоро ведущие банкиры Америки с удивлением на грани негодования обнаружили на своем поле скороспелого конкурента, дела которого день ото дня шли все лучше. Понятное дело, происхождением банка заинтересовались, но произошло несколько важных событий, которые заставили интересантов отступиться. Ведь это только в Голливуде бескорыстные полицейские и агенты эф-би-ай с горячим сердцем и замороженным мозгом до конца идут по следу негодяев и успокаиваются лишь после заточения нарушителей закона в тюремную камеру. Негодяй негодяю рознь, да и кино с его тупой прямолинейностью и примитивизмом, предсказуемостью и стандартным набором трюков не есть настоящая жизнь. А в настоящей жизни было так: в семьдесят втором году, когда война стала остывать, боевой генерал вернулся домой, вышел в почетную отставку и занялся политической деятельностью, выдвинув свою кандидатуру в сенат. Нетрудно догадаться, что его выборное ралли финансировал «Коммонвелш». Генерал стал сенатором от штата Пенсильвания, а «Коммонвелш» – частью «Ваковии», мощнейшей финансовой группы, располагающей сотнями отделений в Штатах и многочисленными филиалами за пределами страны подлинной, словно фальшивая драгоценность, демократии. Концы, как говорится в воду, и Мемзер, который провел сделку по слиянию с блестящим умением переговорщика, оказался в кресле первого вице-президента «Ваковии», держателем-акционером, в одночасье став одним из генералов финансового мира Америки.

Победа объединенного Вьетнама, переименование Сайгона в Хошимин и провозглашение коммунистического курса больней всего ударили по Нам Каму. С уходом американцев канал сбыта перестал быть легким и дешевым. На брошенных американцами аэродромах хозяйничали победившие вьетконговцы, и русские военные летчики сажали свои МИГи на построенные американцами летные полосы. Америке эта война стоила сотен тысяч солдат, Вьетнам потерял миллионы жизней, а Мемзер, сенатор и Нам Кам приобрели миллионы долларов. В день, когда последний солдат покинул Вьетнам, Мемзер позволил себе здорово напиться в доме конгрессмена.

– Что же дальше? Мы стоим на ногах, наши дела неплохи, но потеря прибыли от героина – это большая потеря.

– Не будь алчным ублюдком, Джордж, – ответил умный сенатор. – Твое дело принесет дохода в сотни раз больше, чем жалкая торговля дурью. Ты покупаешь и продаешь деньги, и что самое главное, с этим, похоже, смирились те, кто торгует деньгами с момента основания этой страны. Ты должен стать своим в их мире. Выгодно жениться – лучший и самый верный способ. Я постараюсь найти для тебя подходящую кандидатуру.

Подходящей кандидатурой оказалась дочь Джорджа Шульца – секретаря казначейства, главного финансового чиновника Америки. На вечеринке в честь дня рождения Шульца конгрессмен представил Мемзера как «храброго парня, проливавшего кровь за страну», воевавшего под его началом, героя войны, скромнягу, талантливого финансиста. Спрашивать об источнике стартового капитала в хорошем обществе не принято – это работа мытарей, и на именинника молодой банкир произвел самое благоприятное впечатление, тем более что старик Шульц служил когда-то в морской пехоте и воевал в Европе против немцев. Первый ручей был перейден вброд, сердце родителя покорено, казначей Америки сам познакомил единственную дочь с геройским парнем, настоящим американцем и патриотом. Дочь его особенной красотой не отличалась, но и отталкивающей ее внешность назвать было нельзя. Вокруг нее всегда было достаточно лизоблюдов и потенциальных альфонсов, но обаяние Джорджа, живущая в нем пылкость и широта суждений очень скоро покорили ее сердце. Свадьбу сыграли в ноябре семьдесят второго, и помимо большого количества гостей с астрономическим состоянием, тех, кто составлял финансовый ресурс Америки, на церемонии присутствовал старший Ротшильд, бывший самым почетным и дорогим гостем. Президент Соединенных Штатов прислал молодым поздравительный адрес и приглашение посетить его шале в Аспене в наступающем лыжном сезоне. Мемзер смотрел по сторонам, осторожно поворачивая голову, кружившуюся от предвкушения небывалого, фантастического взлета. Семья Мемзеров давно переехала на Манхэттен, у Жоры была квартира в пентхаусе с видом на Гудзон в районе Десятой Ист, его брат переехал в Бостон, поступил в Гарвардский университет, подавал большие надежды. Американский рог изобилия сыпал милостями на голову Мемзера, и щедрости его предела не было. Пол Уокер, темная лошадка и гениальный экономист из казначейства, подбирал себе команду, и Шульц отрекомендовал ему собственного зятя как человека, на которого во всем можно положиться. И вот настал день, когда Мемзер стал отцом маленькой Клары и советником будущего главы федеральной резервной системы. Было ему тогда всего двадцать девять лет.

* * *

Сообщества менял и ростовщиков существуют во всяком обществе и при любом режиме. Эти люди – бухгалтеры с калькулятором, встроенным в сердечную мышцу, они не ведают ничего человеческого, для них ценно лишь то, во что сами они оценивают одушевленные и неодушевленные (без разницы) предметы. Их принцип и система ценностей состоят лишь в производстве денег, и цель у них всегда оправдывает средства. Вопрос лишь в цене ресурса, который они привлекают для достижения цели, и в том, как скоро окупятся затраты на этот ресурс. Желательно, чтобы побыстрей. Очень желательно. Уволить тысячу человек? Погубить миллион на войне? Чепуха! Главное, что на этом кто-то заработает

еще больше. Пока деньги в руках у государства – значит, все в порядке, значит, можно совершенствовать душу, думать широко, творить, но когда все деньги достаются менялам и ростовщикам, тогда менялы становятся настоящими хозяевами, подчиняя себе все в проморгавшем их термитную активность государстве.

Пожалуй, начиная с двадцатого века все в истории человечества пошло по кругу. Перестало появляться что-то новое, если не принимать во внимание модели сотовых телефонов и прочую подобную ерунду. Все это технический прогресс, и дна его пока что не видно, а вот в отношениях людей и денег никто уже не придумает ничего нового. В древней Галилее было принято платить церковную повинность или, если угодно, храмовый налог. Для верующих евреев не заплатить такой налог было делом немыслимым. Сумма его была равной одному шекелю. В то время Галилея была оккупирована Римом, и шекель украшал портрет кесаря. Такой монетой оплачивать храмовый налог было недопустимо, поэтому менялы, те самые, сидящие в храмах Иерусалима, Капернаума и прочих городов иудейских, придумали рубить монету на две половины, дабы платить налог половинкой без портрета, и продавали ее уже не за шекель, а, скажем, за три или даже за пять шекелей. Богоугодной монеты не хватало, поэтому все шли к менялам, сидящим в храмах, и те страшно наживались на половинках шекеля, загоняя их иудейским гражданам втридорога. Один праведник, имя которого тогда было мало кому известно, изгнал менял из храма, опрокинув их столы. Через несколько дней после этого события праведника схватили и распяли без суда. Спустя три дня после распятия он воскрес...

Так и в начале двадцатого века, когда несколько главных менял вновь собрались во имя создания центрального частного американского банка на острове Джекил – собственности банкира Джона Пирпонта Моргана, – это было настоящим заговором ростовщиков против Америки, а затем, как оказалось, и против целого мира. До этого в истории Штатов был Первый банк США, печатавший деньги, лишь часть которых была обеспечена золотом, затем Второй, также печатавший столько, сколько ему было нужно, и о котором упразднивший его президент Джексон сказал: «Вы логово гадюк; если бы люди знали о том, как вы зарабатываете деньги, и о существовании нашей банковской системы – революция началась бы завтра утром». Джексона решил поставить на колени председатель Второго банка Николас Бидл. Он прекратил печатать деньги, сократил их количество, потребовал возврата всех кредитов и отказался выдавать новые. На биржах началась паника и случилось то, что с тех пор называется финансовым кризисом. Но Джексон, старый вояка, смог утереть Бидлу нос, обвинил его в финансовых преступлениях, сместил с должности, закрыл Банк и смог вывести страну из кризиса, заставив банки выпускать лишь деньги, обеспеченные государственными облигациями. Кризис кончился, а в Джексона стреляли. Промахнулись...

«Банк Соединенных Штатов вел настоящую войну против народа с целью принудить его подчиниться своим требованиям. Нужда и смятение, охватившие и взволновавшие тогда всю страну, еще не могут быть забыты. Жестокий и беспощадный характер, который носила эта борьба с целыми городами и селами, люди, доведенные до нищеты, и картина безмятежного процветания, сменившаяся миром мрака и упадка сил, – все это должно на вечные времена остаться в памяти американского народа», – вот что сказал Джексон сразу после покушения, выступая перед конгрессом [1] . Он ушел и стал последним президентом, успешно боровшимся против менял и ростовщиков. Конечно, его сравнение с Христом не выдерживает никакой критики, но все же история пошла по кругу уже тогда. В начале двадцатого века менялы выбрали своего президента – Вудро Вильсона, а в тысяча девятьсот тринадцатом году появилась Федеральная резервная система – частный центральный банк, печатавший столько денег, сколько было необходимо ему, ни перед кем не отчитывающийся, не ведущий никаких документов, деятельность которого засекречена от всего мира самым тщательным образом. Федеральный резерв обладает собственной, независимой от прочих аналогичных служб службой внешней разведки. В структуре ФРС она имеет название «отдела внешнего мониторинга», сокращенно DIM. В эту службу входит также отдел экономической безопасности и анализа, развита система наблюдателей на местах, а представители ФРС работают в качестве дипломатов в каждом зарубежном посольстве США.

1

Одна из самых известных речей Джексона, произнесенная в сентябре 1836 года перед конгрессменами.

Впрочем, однажды, когда президентом был Кеннеди, он попытался отобрать у федеральной системы право выпускать доллары и напечатал свои, на которых вместо слов «Федеральный резерв» красным было написано «Соединенные Штаты». Красный цвет стал для Кеннеди роковым пророчеством – ему не повезло так, как Джексону, не дано было воскреснуть в третий день. Пуля снайпера попала точно в цель, навсегда отбив охоту у кого бы то ни было возмущаться существованием частного банка, управляющего фактически целым миром. Именно в такую, всемогущую, колоссальную, незыблемую систему попал Мемзер, сделавшись при жизни небожителем. Фантастическая карьера, небывалый взлет – и все это в двадцать девять лет!

* * *

Наму во Вьетнаме стало совсем тяжко. Семью он потерял, социалистическая система оказалась к нему благосклонна, а он ее искренне ненавидел. Участие в партизанской борьбе было оценено правительством, Наму даже пришлось занять должность в министерстве иностранных дел, и он ходил на работу, каждый день ожидая ареста, но все еще царила неразбериха, было не до него, и Нама не трогали. Выехать за пределы страны было невозможно: тотчас после воссоединения Юга и Севера на всей протяженности вьетнамской границы упал железный занавес. Нам просто опоздал, а переходить на нелегальное положение ему как-то не улыбалось. В тайнике он хранил семьдесят миллионов – свою долю от бизнеса с американцами, но не мог ими воспользоваться, их негде было тратить. Покажи Нам Кам долларовую бумажку – на него немедленно донесли бы, схватили и расстреляли. Валютная статья высоко оценивается уголовными кодексами тоталитарных режимов. Как сотрудник МИДа Нам несколько раз выезжал в соседние Лаос и Камбоджу, но сбежать не пытался, его деньги все еще были не с ним. Конечно же, он всем сердцем стремился в Америку, но считал, что прежние компаньоны его бросили. Легализоваться без их помощи было невозможно, вывезти деньги тоже невозможно, в общем, Нам Кам, к собственному крайнему удивлению, оказался совершенно запертым в стране, из которой он так мечтал удрать.