Жеребята
Шрифт:
– Да, о мать Лаоэй!
– воскликнул белогорец.
– Благослови Раогай, мою невесту, посланную мне Всесветлым, и благослови меня самого, да не узнает она со мною горя и слез.
– Так не бывает, Аирэи, - прошептала Раогай, пряча лицо на его груди.
– Повернувший вспять Ладью да благословит вас! Да коснется вас грива Жеребенка Великой Степи!
– произнесла Раогай, беря за руки девушку и молодого человека, и ведя их к священному огню, огню милости Всесветлого.
Они трижды обошли вокруг священного огня, а потом Лаоэй вынесла им огромную,
И потом Лаоэй снова взяла их за руки и вывела их на обрыв - внизу, далеко внизу плескалось утихшее море, а над горизонтом по-прежнему стояла дымка.
Дева Всесветлого простерла длани к востоку.
– О, восстань!
Утешь ожидающих Тебя,
обрадуй устремляющих к Тебе взор.
– О, восстань!
Тебя ждут реки и пастбища,
к Тебе взывают нивы и склоны холмов,
– О, восстань!
к Тебе подняты очи странников,
в Тебе - радость оставленных всеми,
– О, восстань!
чужеземец и сирота не забыты Тобой,
чающие утешения - не оставлены.
– О, восстань!
В видении Твоем забывает себя сердце -
– О, восстань!
Она пела, и Раогай с Аирэи в молчании слушали ее. Наконец, закончив пение, Лаоэй повернулась к ним:
– Мне нечего сказать вам, дети, и нечем вас напутствовать - вам дано быть вместе, и это исполнил Повернувший вспять ладью, к которому стремится сердце Аирэи Ллоутиэ. Вот, Аирэи, знай: Великий Уснувший не спит - Он послал тебе деву, воистину любящую тебя. Береги же ее и люби, и помни, что перенесла она, ради тебя скитаясь в чужом краю. А ты, Раогай, дитя мое, помни, что супруг твой воспитан в Белых горах, и что он - служитель Всесветлого. Быть подругой белогорца - тяжелая доля. Надо иметь силу, чтобы отпустить возлюбленного своего, когда Всесветлый призывает его на Свое дело.
Она вытерла глаза, и Раогай отчего-то вспомнила дедушку Иэ.
– Но я не буду плакать - это день вашей радости, Аирэи Ллоутиэ и Раогай Зарэо! И да благословит Повернувший вспять ладью чрево Раогай, и даст сыновей благородных белогорцу из рода Ллоутиэ!
– Да будет так, - промолвили Аирэи и Раогай. И белогорец нежно поцеловал дочь Зарэо.
... И он ввел ее в хижину, убранную цветами и пестрыми тканями. В очаге горел огонь, а на полу, рядом с ложем, покрытом лепестками цветов, стояли различные яства - откуда достала Лаоэй эту роскошную пищу в своей глуши?
–
– Я убежала к матушке Лаоэй, чтобы он не выдал меня замуж за тебя.
Аирэи рассмеялся вместе с ней.
– А когда ты вошел - вместе с отцом и дедушкой Иэ, я прыгнула в этот сундук, - продолжала Раогай.
– И я слышала оттуда твой голос, и слышала, как ты выпускал стрелы Всесветлого, и как расщепил их одна в другую!
– Да...
– проговорил Аирэи, и взор его туманился от счастья.
– Я тогда отказал Зарэо... Но Повернувший вспять ладью привел нас друг ко другу, несмотря ни на что.
И он протянул руку, и развязал пояс Раогай, вдыхая пряный запах ее кожи, от которого можно было лишится ума.
– Какой ты сильный, Аирэи!
– прошептала она.
– Только ты мог натянуть священный лук. Но я не боюсь тебя нисколько!
И она рассмеялась, и развязала пояс на нем, и они со счастливым смехом упали на ложе из цветов.
+++
Уже рассветало, а они все не спали, держа друг друга в объятьях.
– Я никогда не забуду этой ночи, - сказал Аирэи.
– Я никогда не забуду тебя.
– Даже когда ты уйдешь навсегда по зову Всесветлого?
– спросила Раогай, касаясь пальцами шрамов посвящения на его груди.
– Даже тогда... но отчего ты об этом спрашиваешь, Раогай, любовь моя?
Он несколько раз поцеловал ее, прижимая к себе, и она умолкла, и тоже целовала его, а за окнами хижины уже начинали петь ранние птицы.
– Ты - белогорец, - прошептала Раогай наконец.
– Ты не принадлежишь ни себе, ни, тем более, мне.
– Нет, я - твой, Раогай, - прошептал Аирэи, закрывая глаза и протягивая к ней руки, но она села, набрасывая на свои обнаженные плечи простынь, и посмотрела на него - он открыл глаза и увидел, что во взоре ее мешали радость и песаль.
– Ты говоришь так, о Аирэи, оттого, что вкусил слишком много дикого меда этой осенней ночью, - ответила она.
– Ночь наша была коротка, словно весенняя, - ответил он ей.
– И я не насытился медом, добавил он, садясь рядом с ней и целуя ее рыжие волосы.
– То, что с нами произошло, слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, Аирэи, - сказала Раогай.
– Мы скоро расстанемся - сердце говорит мне это. Но эта ночь будет навсегда со мной, и ты будешь со мной навсегда, где бы ты ни был.
– Я всегда буду с тобой, Раогай!
– воскликнул белогорец, поднимая ее на руки и кружа по хижине.
– О да! Всегда! Всегда!
– отвечала она.
– Какие страшные у тебя шрамы...
– Это - когти медведя, - отвечал Аирэи.
– Во время последнего посвящения меня на ночь привязали к священному дереву луниэ, напротив медвежьего логова, и не оставили никакого оружия, чтобы я мог перерезать ремни и защититься. И медведь встал передо мной и ударил меня своей когтистой лапой. Я закричал от боли - и в это мгновение кто-то разрезал мои путы и дал мне в руки огромный нож. И тогда я одолел медведя.