Жеребята
Шрифт:
– Говори же дальше, о ли-шо-Луцэ!
– произнес Зарэо.
– Я не воспитывался в Белых горах, - ответил тот.
– Но в твоем сердце - белогорский дух, - отвечала ему Лаоэй, кивая головой.
– Итак, Зарэо, - заговорил Луцэ, немного торопливо, так как похвалы его смутили, - какой фланг у твоего войска сильнее - правый или левый?
– Правый, конечно, - удивлено сказал воевода.
– Поменяй фланги местами, укрепи еще левый фланг дополнительным отрядом самых надежных воинов, и клином атакуй сокунов, - сказал Луцэ, чуть заметно
– Это... это как же?
– опешил Зарэо.
– Это же не по правилам.
И Луцэ, и Лаоэй звонко рассмеялись.
Зарэо вытер пот со лба.
– Коня!
– закричал он.
– Едем со мной на коне, мал... ли-шо-Луцэ. А ты, мать, поедешь в повозке с Раогай. Быть может, мы еще успеем увидеть Раогаэ живым...
... Игъаар склонился над лодкой с узором из сплетенных ветвей.
– Это - та самая ладья, куда мы с Эной положили Оэлай, - произнес он, обращаясь к верному Гарриону, и они оба воздели руки к солнцу.
– О, Оживитель, Оживший, Сокол на скале! О, Повернувший вспять ладью! О, Жеребенок Великой степи!
– воскликнул царевич.
– Ты пришел - и Ты прииди и пребудь с нами!
И Гаррион, и царевич склонили головы. Их светлые волосы трепал, словно конские гривы, ветер с моря...
Раогаэ.
– Чьи это кони бьются снаружи, у стен шатра?
– шепотом спросил лежащий на циновке юноша, едва шевеля запекшимися губами.
– Это ветер, Раогаэ!
– ответил ему молодой воин, сидящий рядом с ним.
– Нет, Иллээ, это отец вернулся, - заспорил сын воеводы, приподнимая голову, и светильник, колыхнувшийся на стене, отбросил неверный блик на его осунувшееся лицо с запавшими щеками.
– Дай мне пить, - попросил Раогаэ.
– Я очень хочу пить. Очень!
– Но тебе нельзя, Раогаэ!
– с жалостью промолвил воин.
– Ты же ранен в живот, а при таких ранах нельзя пить.
– Да, такие раны смертельны, - с усмешкой произнес Раогаэ, и воин удивился, только сейчас заметив каким взрослым стало лицо юноши за эти дни болезни.
– Отчего же я должен страдать и от жажды, и от боли - перед неминуемой смертью?
– У тебя начнется рвота, Раогаэ, - проговорил Иллээ, беря юношу за руку.
– Пускай начинается! Хуже уже все равно не будет, - упрямо сказал юноша и из последних сил потянулся к кувшину.
– Нет!
– дрогнувшим голосом проговорил воин, перехватывая руку Рагаэ. - Нет! Давай я смочу тебе губы водой.
– Дай мне отхлебнуть из кувшина!
– простонал Раогаэ.
Иллээ колебался, потом тихо сказал:
– Если я сделаю это, твой отец прикажет меня казнить.
– Казнить? За то, что ты напоил меня?
– удивился Раогаэ, откидываясь на свое ложе. Он закрыл глаза и задумался. Потом он облизал губы, покрытые белесой, как соль, коркой, - и покачал головой, глядя на Иллээ мутным взглядом лихорадящего больного:
– Тогда не давай мне воды. Не надо. Зачем тебе умирать тоже? Это страшно и больно.
И он закрыл глаза, шепча: "Кони, кони..."
– Да, кони, кони
И сестра стала целовать его, склонившись над ним, и придерживая его бессильно свисающую голову.
– О, Раогай!
– проговорил Раогаэ, стараясь не показывать сестре, как он страдает.
– Откуда ты здесь, Раогай? А я немного ранен, так что не могу встать и поприветствовать тебя, как должно... Но я скоро поправлюсь. Только мне сейчас пить очень хочется - дай мне, прошу тебя, вот тот кувшин!
Раогай уже поднесла к губам юноши большой кувшин, наполненный прохладной водой, как Зарэо, вбежавший в палатку, выхватил его из рук дочери, обливая сына всего - с головы до ног.
– Нет, Раогаэ, нет!
– умоляюще воскликнул он.
– Хорошо, что мне досталась хоть эта капля...
– печально проговорил раненый, облизывая губы.
– О, если бы я умел пить воду всем телом!
Его волосы, рубаха и постель были мокры от воды.
– Вот и хороший повод перестелить постель, - нарочито бодро проговорил Зарэо.
– А ли-шо-Луцэ тем временем осмотрит тебя.
– Моя рана неисцельна, - с печальной взрослой улыбкой отвечал Раогаэ, но, взглянув на Раогай, быстро добавил: - Так говорят лекари.
– Глупые лекари! Конечно же, она исцелима!
– воскликнула Раогай, гладя брата по мокрым рыжим волосам.
Зарэо стоял рядом, сжимая в бессилии кулаки - до белизны костяшек.
А Луцэ, войдя в шатер следом за воеводой, прихрамывая, подошел к ложу раненого и стал осматривать его живот. Стрела, уже извлеченная полковым лекарем, вошла глубоко рядом с правой подвздошной костью. Из уродливой раны текло вязкое зловонное содержимое. Луцэ коснулся живота сына воеводы. Едва он сделал это, Раогаэ громко вскрикнул, но, закусив губы, застонал, сдержав крик.
– Принесите стебли травы ораэг, - приказал Луцэ.
– Я видел ее заросли неподалеку от стана Зарэо. Иллээ, повинуясь приказу воеводы, выскользнул из шатра.
Луцэ тем временем развязал дорожный мешок и достал оттуда какие-то маленькие белые кругляшки и растер их в порошок.
– Пей!
– сказал он, вкладывая порошок в рот Раогаэ и поднося к его кубам чашку с водой. Тот с жадностью проглотил, но скривился:
– Какая горечь!
– Выпей еще воды - но только маленький глоток, - сказал ласково Луцэ.
Зарэо и Раогай с благоговением и надеждой взирали на происходящее. Тем временем Иллээ принес траву ораэг, и Луцэ, взяв у Зарэо нож, быстро очистил от кожицы белые волокнистые стволики.
– Я слышал, что с помощью травы ораэг был спасен мой прапрапрадед, раненый, как и Раогаэ, в живот, - прошептал Зарэо.
– Но летописи умалчивают, каким образом это было сделано...
Его прервал Луцэ, обращаясь к сыну воеводы:
– Дитя мое, тебе придется потерпеть немного!
– он печально улыбнулся ему, и Раогаэ попытался улыбнуться в ответ.