Жеребята
Шрифт:
открылся любящим Тебя,
возвеселил ищущих Тебя.
О Ты, Сильный -
воссиял ты
воистину!
– Ведь воистину восстал Он!
– слышится ему из тьмы, и камни падают куда-то вниз.
– Копыта коней Великого Табунщика раскидали камни в стороны, мама! Посмотри!
– кричит девочка.
– Тише, Лэла, - отвечает
– Нам надо двигаться осторожнее - чтобы плиты не раздавили ли-Игэа. Так сказали сын кузнеца и Нээ.
Наконец, он попадает в крепкие, теплые объятия, и его снова несут вниз, вниз - так что он ясно слышит, как бьются в глубинах земли воды, ждущие Великого Табунщика.
– Игэа!
– целует его женщина в степняцкой одежде.
– Аэй!
– отвечает он ей, приходя в себя и прижимает ее к себе.
– Ты словно великая Анай, странствовавшая и принесшая в наш дом младенца Гариэн-ну... О, как же я счастлив... Ты разрешишь мне называть твоего младенца и своим тоже?
– Что за глупости!
– слышит он голос прежней Аэй.
– Кем ты меня считаешь, сын реки Альсиач?
Он улыбается, целует ее руки, грудь и живот.
– А вот теперь ты ответь мне, фроуэрский вельможа, - говорит Аэй.
– Разве можно было так беззаконно поступить с Сашиа? Отчего ты постыдился законного брака с ней?
– Я хранил верность тебе, Аэй!
– пробормотал растерянный Игэа.
– Вы, мужчины, отчего-то думаете, что, беря наложницу, не нарушаете верность супруге!
– строго сдвинула брови Аэй.
– Немедленно заключи законный брак с Сашиа!
Но Игэа заплакал, и Аэй не сразу заметила это.
– Сашиа на Башне. Она дала Великий Обет, - наконец, выговорил он, задыхаясь от слез.
+++
Здесь, под храмом Ладья, был другой храм - заброшенный, но не оскверненных храм карисутэ. Сюд принесли спасенного по время землетрясения Игэа. Тэлиай и снохи кузнеца зажигали светильники, а Аэй сидела рядом со своим возлюбленным. Она заботливо уложила его на теплые одеяла, укрыла шерстяными покрывалами.
– Вот, пей, мой родной, - говорила она.
– Пей и ешь! Я только что пришла в город, я ничего не знала - я побежала в твой дом, мне его сразу указали, и там кто-то сказал мне, что тебя арестовали и повели в Ладью. Я побежала сюда через подземный ход - и началось землетрясение...
– Подземный ход?
– удивился Игэа, глотая холодную воду.
– Из того дома, где жил Миоци, а потом ты, есть ход сюда. Он идет под землей. Спуск в него - в саду... И ты ничего не знал?! Нет, ты ничего не знал, - вздохнула она. Он посмотрел на нее - слезы застилали ему глаза, и он не замечал, что вокруг них стояли люди - много людей. Он сжимал в ладонях кусок штукатурки, отпавшей от лика Великого Табунщика. Его ухо было рассечено им, словно бритвой, и кровь медленно капала на циновку...
Аэй
Аэй стояла на вершине горы.
– Уходите прочь от меня! Уходите в Тэ-ан! Если вы не уйдете, я брошусь вместе с Лэлой вниз. Передайте Игэа, передайте ему мои слова - я пойду к его матери, если он так хочет, если он так решил. Но не надо идти со мной. Я пойду одна. А вы ступайте назад к нему.
И она подняла руки к небу и запела:
Прощайте, тихие поля!
Ищу слова и замираю
Пред вами, только повторяя:
Прощайте тихие поля...
Дни скоротечны, краток век.
Я ваш покой не потревожу,
Вы - неба древнее подножье,
А я всего лишь человек.
Вас скроет снеговой покров,
И будет новое цветенье,
Мельканье дней, и птичье пенье,
И озаренье облаков...
И, когда люди, следовавшие за ней, спустились вниз по тропе и ушли в Тэ-ан, она и пошла в страну Фроуэро, к дальнему озеру, на берегу которого стоял храм Анай, матери Сокола-Оживителя, Игъиора... Аэй, дочь степняка Аг Цго, и дочь дочери народа соэтамо шла тяжело - под сердцем у нее было дитя, и другое дитя, подросшую синеглазую дочь реки Альсиач, Лэлу, дочь Игэа Игэа Игэона, вела она с собой.
– Мама, отчего Огаэ не пошел с нами?
– спросила Лэла.
– Папа оставил его у себя, - отвечала Аэй.
– Это потому, что Огаэ - старший?
– снова спросила девочка.
– Да, Лэла.
– А теперь я тоже буду старшей?
– Отчего? Ты будешь жить у своей бабушки, Анай. Так хочет папа.
– Но ведь ты не будешь жить с нами? И папа не будет?
– Папа болен. Ему не выйти из Тэ-ана. Он хочет, чтобы мы были в безопасности. Мы ведь уже договорились с тобой - ты будешь жить у бабушки Анай, а потом мы встретимся. Но пока мы не сможем встречаться...
– Просто папа этого не понимает, - по-взрослому кивнула Лэла.
– Дай же мне это папино письмо для бабушки - оно написано по фроуэрски... а я даже не умею хорошо говорить по-фроуэрски...
– Ты научишься, - сквозь слезы сказала Аэй.
– И выучишь гимн Соколу-Оживителю, Игъиору. Твой отец был назван в честь него...
– Я лучше спою ей твою песню про цветы:
"Есть надежда, когда надежды уже нет,
Процветет цветок, и не знаешь, как прекрасен он,