Жеребята
Шрифт:
Но снаружи раздалось фырканье мулов и фроуэрская речь. Тогда Аэй зажал в зубах скрученное полотенце, чтобы никто не услышал ее крик.
Но было поздно - в хижину вошла старая женщина, одетая в белое и красное, как жрица богини Анай.
– Аэй!
– воскликнула она.
– О, дочь моя, Аэй!
– Я не дочь тебе, о благородная Анай. Я - соэтамо, я дочь степи, наложница твоего сына!
– быстро заговорила Аэй.
– Зачем ты пришла? Я оставила в покое твоего сына, я отдала тебе его дочь... Ни он, ни она никогда более не увидят меня.
– А твой рождающийся
– воскликнула мать Игэа.
– Не тревожься о нем! Он не принадлежит к роду Игэанов. Он не сын Игэа. Я зачла его в своих странствиях, от степняка Эны!
– зло рассмеялась Аэй.
– Он будет рыжим, вольным, как ветер, и у него будут раскосые глаза. Это - не твой внук, о жрица Анай! Оставь же его мне!
– О, дочь моя Аэй!
– опустилась Анай на колени.
– О, дочь моя! Прости мне все то зло, что я причинила тебе за все эти долгие годы! Мне нет оправдания, и я просто смиренно умоляю тебя о прощении!
Аэй закрыла глаза, прижимая руки к животу.
– Не смей забирать моего сына...
– прошептала она запекшимися губами, почти лишаясь чувств.
– Выпей же чистой воды, моя родная Аэй!
– говорила жрица.
– Ты научила Игэа тому, чему я не смогла его научить! Я у тебя в неоплатном долгу. Ты открыла моему сыну имя Великого Табунщика... Выпей же воды! Я возьму тебя в свой дом - ведь это и твой дом! А сын твой - воистину сын Игэа. Я не верю, что ты могла зачать от кого-то, кроме него - ты любишь его великой любовью... Он понимает это, но не до конца. Не суди его строго - мужчинам многое не дано понять.
Анай прижала к себе Аэй, и та не вырвалась. Схвтки отпустили ее, и она вымолвила:
– Ты - карисутэ, Анай?
– Да. И это было страшное заблуждение - то, что мы были врагами... то, что я стала твоим врагом... Ведь твои братья, братья Цго, всегда находили у меня приют - а я не узнавала в их лицах твои черты. Я ненавидела тебя, и принимала их.
– О, мои братья... О, Анай...
– простонала Аэй.
– Я была слепа, как белогорец Аирэи Миоци. Я не видела того, что было перед самыми моими очами... Пусть судят меня твои братья, свидетели Тису - братья Цго, чьей кровью пропитано белогорское полотно моего сына Игэа Игэ!
Аэй смотрела на Анай, и ее взгляд становился светлее и светлее, и в глазах ее стояли уже слезы не отчаяния и злости, а нечаянной радости.
– Анай Игэан...
– прошептала она, - так ты и есть та тайная фроуэрка-карисутэ, что укрывала и братьев моих, и беглецов из разрушенных селений? Отчего мы узнали друг о друге так поздно?
– Не поздно, - ответила Анай.
– Всему приходит свое время. Настало время и мне покончить со своей гордостью. Тису стал нашим Братом, и заповедь Его - не тяжела.
– Мне не выжить, Анай!
– заплакала Аэй.
– Забери и выходи моего малыша, сына Игэа!
– И ты останешься жить, и малыш Игэа Игэан будет жить, - отвечала ей Анай.
– Та болезнь, что передалась твоим детям от нашего рода, лечится свежим соком осенней травы ораэг - и
И она обняла Аэй, и та склонила голову на плечо матери своего возлюбленного.
– Твой внук родится на твои колени, Анай!
– успела прошептать она, прежде чем последняя волна родовых схваток лишила ее слов...
... В хижине суетились рабыни, грели воду, зажигали благовонные курения, а Анай, жрица Оживителя-Игъиора принимала роды сына Аэй и Игэа.
Мальчик был большой и сильный, но родился легко. Он раскрыл голубые глаза и закричал так, что его услышали за порогом хижины и слуги Анай, и дятлы на деревьях, и еще не улетевшие прекрасные птицы зари, и даже чайки на маяке.
– Вот он - Игэа Игэ Игэан- младший!
– воскликнула Анай, перерезая пуповину и поднося Аэй ребенка.
– Теперь пусть он выпьет молока из твоей груди, а потом я дам ему сока из травы ораэг... моя свояченица так вылечила своего восьмого сына - Рараэ... он уже большой мальчик... ушел в Белые горы. Но судьба распорядилась иначе, и теперь он - друг царевича Игъаара, он стал воином... Это его стезя - он же правша на обе руки...
Но счастливая Аэй не слышала болтовни Анай. Она целовала сына, сосущего с причмокиванием ее грудь.
– Живи, живи! Во Имя Тису...
– шептала она на языке соэтамо, а мать Игэа, поняв, что она говорит, стала вторить ей на фроуэрском.
– Мама, бабушка! Это - мой братик, который будет жить?
– раздался голосок Лэлы.
– Да, дитя мое, - ответила Аэй, привлекая ее к себе и тоже целуя.
– Бабушка прочла письмо папы и стала плакать, - шепотом сказал матери Лэла.
– а потом мы поехали искать тебя. Я им всем помогала. Может быть, теперь папа и Огаэ приедут к нам?
– Кто это - Огаэ?
– спросила Анай.
– Игэа хотел усыновить ученика ли-шо-Миоци, сына его близкого друга, из рода Ллоиэ.
– Это древний род... Отчего он не отправил мальчика с Лэлой ко мне?
– спросила Анай.
– Огаэ уже большой, он захотел остаться с папой, - вздохнула Лэла.
– А у меня теперь есть еще один братик. Теперь я буду ему старшей сестрой, а не младшей!
Анай улыбнулась, взяла внука на руки и влила в его ротик сок травы ораэг.
– У моего Игэа тоже были светлые густые волосы на спинке...
– с нежностью произнесла она.
– Ах ты, мой мохнатенький малыш!
Он не поморщился, когда выпил сок ораэг, и скоро уснул, повернув личико в сторону священного лука, висевшего на стене.
– Мне кажется, первым, что он увидел, родившись - был этот лук, - то ли подумала, то ли произнесла Аэй, погружаясь в сон.
Игэа и Огаэ.
– Ли-Игэа, это я, Огаэ.
– Мой мальчик!
– проговорил Игэа, садясь на своем ложе и поправляя повязку, съехавшую на глаза.
– Мой мальчик... Разве я не велел тебе оставаться с Тэлиай?
– Я уже вырос, и не хочу оставаться на женской половине. Я пришел спросить у вас, ли-Игэа - отчего вы отправили маму к своей матери? Ведь ваша мать не любит ее, - в голосе Огаэ был гнев и слезы.