Жеребята
Шрифт:
Пока смотришь на голую землю,
Пока видишь только черную землю.
Но тайна великая совершается -
Откуда к умершему приходит жизнь?
Только от Того, кто всегда имеет жизнь,
Даже когда умирает".
– Споешь, конечно - если она захочет послушать, - сказала Аэй, отдавая в ее маленькие
– Или расскажу ей гимн об огненной птице, который написал Луцэ, а перевенл на фроуэрский Игъаар.
– Лучше, если ты начнешь с того гимна, который мы условились, - строго сказала Аэй.
– Я поняла, - ответила Лэла.
– Значит, так надо.
Потом, помолчав, она спросила: - А что стало с Патпатом? Он был такой верный уж...
Аэй не ответила, только поцеловала дочку в макушку.
– Я знаю, - произнесла Лэла.
– Патпата больше нет.
– А вот и дом бабушки, - сдавленно сказала Аэй.
– Спеши же к ней! А я буду стоять здесь и смотреть, как она тебя встретит. Когда вы уйдете с ней в дом, я тоже уйду и приду позже.
– Весной Великого Табунщика? И приведешь с собой всех моих братиков?
– Да, Лэла - всех. И твоих, и моих.
– Я буду ждать, - сказала Лэла, и наморщила брови, чтобы не заплакать.- Дай же я поцелую тебя поскорее! Я больше не могу ждать, когда мы расстанемся.
И Аэй поцеловала ее, и Лэла поцеловала мать, и вырвалась от нее, и побежала сломя голову по тропке, усыпанной белым песком, к огромному, похожему на дворец, особняку, за которым было озеро и маленький рыбачий сарай на его берегу...
Огненная птица.
– Ты уходишь с Миоци, Каэрэ?
– спросил Игъаар.
– В Белые горы?
– Да, царевич.
– Я хотел уйти туда навсегда, но, как видишь, не остался там, - печально сказал Игъаар.
– Твое призвание - быть во главе ополчения детей реки Альсиач - против темного огня, - отвечал ему Луцэ ободряюще.
Они ехали верхом, и Луцэ сидел вместе с Каэрэ на буланом коне. Это была прощальная поездка - перед расставанием.
– Я перевел твои гимны на фроуэрский язык, ты ведь знаешь?
– сказал, смущаясь, Игъаар.
– Правда?
– удивился Луцэ.
– Я читал их Аэй, и она была восхищена ими, - добавил Игъаар.- Да будет путь ее светел, да встретит она Игэа!
– Нет ли вестей из Тэ-ана?
– спросил Каэрэ.
– Ждем, - ответил Игъаар.
– Вестник еще не вернулся.
– Прочти же мне гимны, которые ты перевел!
– попросил Луцэ.
Ты плавишь золото во мне,
Мой голос медью золотится,
Мне суждено преобразиться
В стихии пламенной, в огне.
Слова Твои пылают, их
Все
И пусть пока мой взор поник -
Я жду назначенного часа.
И пусть пока в студеной тьме
Мои глаза почти незрячи,
Но я им верю не вполне
И на груди прилежно прячу
Залог любви Твоей горящей,
Свой пламень дарующей мне.
– Это гимн об огненной птице, Соколе-Оживителе, - сказал Игъаар.
– А еще я первел гимн о первом жреце.
Все обозреть, все испытать,
Во всем на свете усомниться,
И в изумлении взирать
На человеческие лица.
Из дуновенья ветерка,
Из тишины иного царства
Выводит слабая рука
Слова на новые мытарства.
Я вызываю их из тьмы,
Из мрака предсуществованья,
И вот они уже полны
Тепла и влажного дыханья.
Мне власть чудесная дана:
Я нарекаю имена.
– Ты решил, что этот гимн - о первом жреце?
– удивился Луцэ.
– Разве нет?
– снова смутился царевич.
– Ты прав, Игъаар - ты замечательно перевел то, что я написал... Признаться, я никогда не думал, что хоть кто-то прочтет мои стихи... и тут появился Каэрэ...
– И рассказал мне о них!
– воскликнул Игъаар.
– А потом ты перевел эти стихи...
– Гимны. Это гимны. И дети реки Альсиач будут их петь, - ответил Игъаар уверенно.
– Я отдам тебе мою записную книжку, Каэрэ, - вдруг сказал Луцэ.
– Никто, кроме тебя, не прочтет моих стихов на моем языке...
Каэрэ молча взял потрепанную записную книжку в кожаном переплете.
– Ты покидаешь нас, Луцэ?
– спросил царевич, словно надеялся на чудо.
– Да. Я хочу умереть воином. Зарэо посадит меня на своего коня, рядом с собой, во время битвы.
– Войско Зарэо перестроено так, как ты предложил, Луцэ. Гаррион и я укрепляет левый фланг. Нилшоцэа не устоит! Да увидят это твои глаза!
– произнес Игъаар.
– Я хочу остаться с тобой, Луцэ!
– вскричал Каэрэ в невыносимой печали.