Жестокая клятва
Шрифт:
У меня не было возможности толком задать вопросы о Бостоне, или где я буду жить, когда мы туда приедем, или как часто Найл планирует меня видеть, поможет ли он найти врача, пойдет ли со мной на прием… Мы также мало говорили о ребенке, со времени нашей первой брачной ночи. С каждой из этих мыслей узел беспокойства в моем животе затягивается все туже, ощущение того, что у меня заканчивается время, становится все более и более очевидным. Это, в конце концов, то, что заставляет меня подняться со своего места и направиться к спальне, в которой исчез Найл.
Я осторожно открываю дверь, не желая его будить, а затем замираю на месте, когда замечаю
Я знаю, что должна уйти до того, как он заметит меня, но вид его, сжимающего в кулак, когда он гладит себя, посылает поток желания через меня, приковывая к месту. Я так сильно хочу его, что тоска по нему возвращается в одно мгновение, и я делаю прямо противоположное тому, что, как я знаю, должна.
Я медленно захожу в комнату, закрывая за собой дверь. Сначала он меня не слышит, пока я не подхожу ближе, и его глаза распахиваются. Он замирает на секунду, рука все еще на его пульсирующем члене, его пронзительные голубые глаза встречаются с моими.
— Что ты делаешь, Изабелла? — Его голос низкий и опасный, он произносит мое имя, и от этого у меня по спине пробегает дрожь желания.
— Я хотела поговорить с тобой. — Слова выходят мягко, шепотом. — Но, похоже, ты занят. — Мой взгляд скользит по его члену, сердце учащенно бьется в груди. Я хочу прикоснуться к нему, попробовать его на вкус, снова почувствовать его внутри себя. Я хочу его больше, чем когда-либо чего-либо хотела, отчаянно, еще раз.
В конце концов, мы всегда так говорим… Еще лишь раз.
— Тебе нужна помощь? — Я спрашиваю тихо, хрипло, надеясь, что он слышит потребность в моем голосе. Моя потребность не только в удовольствии, но и в нем. Если это не он, то это не имеет значения.
Рука Найла сгибается, все его тело напрягается. Он отпускает свой член, рефлекторно хватаясь за одеяло, чтобы прикрыться, подталкивая себя еще выше на подушки.
— Тебе следует уйти, — резко говорит он, его скулы слегка покраснели, от смущения или гнева, я не уверена. — Нам больше не нужно этого делать, Изабелла. Мы уже говорили об этом.
Это четкое послание, которое нужно оставить. Я знаю это. Но я не могу заставить себя двигаться. Мое сердце бьется в горле, каждый дюйм моего тела покалывает от желания, и я не хочу уходить. Еще лишь раз! Мое сердце, мой разум, вся я умоляю, и я смотрю на него, придвигаясь ближе к кровати.
— Я знаю, что нам это не нужно, — шепчу я. — Но что, если я хочу?
Найл не двигается, когда я забираюсь на кровать, шелковое платье запутывается у меня на коленях. Я слегка касаюсь его ног, мои руки по обе стороны от него, и я откидываю одеяло.
— Ты хочешь, — тихо говорю я, одеяло сползает в сторону, почти настолько, чтобы я могла увидеть его член. — Позволь мне помочь.
Руки Найла сжимают одеяло в кулаки, откидывая его назад, чтобы прикрыться. Я вижу, как дергается мускул на его напряженной челюсти, когда он смотрит на меня, его голубые глаза темнеют, когда он прищуривается.
— Конечно, я, блядь, хочу, — рычит он голосом, настолько полным гнева, что это почти заставляет меня отшатнуться, и в то же время вызывает во мне трепет. — Мне, черт возьми, пришлось
— О, — шепчу я, желая отвести взгляд, но не могу. Я действительно подумала, что у него разболелась голова и он хотел прилечь, мне и в голову не приходило, что он отодвигался, чтобы побороть желание прикоснуться ко мне. В то же время меня огорчает, что меня пронзает волна вожделения, чувство, что он хочет избежать желания меня, борется с пьянящим осознанием того, что я все еще так сильно влияю на него. — Я не знала.
Найл фыркает.
— Конечно, ты не знала. Ты забыла все ночи в Мексике, как ты возбуждала меня до такой степени, что я не мог этого выносить? — Одним резким, сердитым движением он отбрасывает одеяло, позволяя мне увидеть его член, все еще твердый и нетерпеливый, торчащий из расстегнутой ширинки джинсов, его эрекция ни в малейшей степени не пострадала от нашей ссоры. — Вот что ты, блядь, со мной делаешь. Я не могу быть рядом с тобой и пяти чертовых минут без того, чтобы не быть таким чертовски твердым, и мне блядь хочется прижать тебя к ближайшей поверхности, и плевать, кто еще может это увидеть.
Он сердито натягивает джинсы, засовывая эрекцию обратно в боксерские трусы.
— Но мы не можем этого делать, Изабелла, — твердо говорит он. — Это не сработает, и мы не можем продолжать откладывать неизбежное, притворяясь, что это возможно.
— Но… — Я сказала себе, что не буду протестовать, но ничего не могу с собой поделать. — Найл…
— Я не могу тебе доверять. — Его слова ровные, резкие, как пощечина, хотя я знаю, что он никогда бы не поднял на меня руку. — Что бы еще ни было между нами, это всегда будет. И я не могу любить еще одну женщину, которой не могу доверять.
Окончательность этих слов, их брутальная резкость ощущаются как ошеломляющий удар. Когда они повисают в воздухе между нами, я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую, как мое сердце снова разбивается, тщательно разложенные кусочки снова разбиваются вдребезги, и я закрываю лицо руками, не в силах больше смотреть на Найла.
И начинаю плакать.
3
НАЙЛ
При виде Изабеллы в таком виде я чувствую, как будто мое сердце вырывается из груди. Между нами далеко не все нормально, но когда она закрывает лицо руками и начинает плакать, это словно удар кинжалом в мою грудь. Мне нравится думать, что я не жестокий человек, и я не хочу, чтобы ей причинили боль. Больше всего я не хочу быть тем, кто причинит ей боль. Но я не могу оставаться в браке с кем-то, кому не доверяю, и нет смысла затягивать это дальше. В конце концов, это только навредит нам обоим, и после Сирши, а теперь и Изабеллы, я не знаю, сколько еще смогу все это выносить.
Насколько я вижу, у нас нет будущего, как бы сильно я в глубине души ни желал, чтобы все было по-другому, особенно теперь, когда я знаю, что Изабелла носит моего ребенка.
— Эй. Я говорю это тихо, протягивая к ней руки, чтобы отвести их от ее лица. — Не плачь. Пожалуйста…
Изабелла смотрит на меня своими широкими темными глазами, теперь расфокусированными, из них текут слезы, и я беру ее за руки, придвигаясь ближе к ней так, что сажусь перед ней на кровать. Она открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но это просто еще больше слез.