Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Глава восьмая
ЛЮБЕЗНЕЙШИЙ БРАТ, ДРУГ И СОСЕД...
Непорочность прямодушных будет руководить их,
а лукавство коварных погубит их...
Правда прямодушных спасёт их, а беззаконники
будут уловлены беззаконием своим.
Пётр
Господа Сенат. Зело мы удивляемся, что мы по отъезде нашем с Москвы никакой отповеди от вас не имеем, что у вас чинитца, а особливо, отправлены, ли по указу на Воронеж новые полки, также и в Ригу рекруты, что зело нужно, о чём мы уже дважды к вам писали... исполнено ли то, или нет.
Пётр — Шереметеву и В. В. Долгорукову
Понеже мы изо всех мест ведомости имеем и напоминания, а особливо нам непрестанный прошения от господарей мультянского и волоского и всех тех народов знатных людей доходят, чтоб мы, как наискоряе, поспешили, буде невозможно со всем корпусом главным нашего войска, то хотя б знатную часть оного, более в кавалерии состоящую, послать в Волоскую землю и зближатца к Дунаю, где турки велели делать мост, предполагая, что сколь скоро те войски наши вступят в ту землю, то они, господари, с войски своими к Бендерю, куда им по указу турецкому иттить повелено, не токмо не пойдут, но тотчас с войски нашим совокупятца и весь народ свой многочисленной побудят к восприятию оружия против турков; на что глядя, и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), також и болгары и другие христианские народы против турка восстанут...
Пётр — царице Прасковье
Я зело удивляюсь тебе, что ты не пишешь о своей дочери (а моей племяннице, кнегине курлянской), ибо вчера я у Рена видел писмо: пишет Кайзерлинк, что она подлинно беременна (речь идёт о будущей императрице Анне. — Р.Г.) А мне люди про то сказывают, что надлежало б мне ведать, ибо в том много надлежит. О чём немедленного уведомления прошу.
Пётр — Куракину в Лондон
По получении сего письма приищи у охотников токарной станок (на котором возможно точить овал и розан) доброва мастерства, и чтоб оной уже в деле несколько был; также довольное часло долот, а именно вдвое или втрое, и с собою вывези в Голандию, а оттоль пошли в Ельбинг или в Ригу... Также привези с собою две или три преимективы... доброго мастерства, а особливо чтоб немалое место вдруг мочно было видеть...
Шереметев — Петру
...с кавалериею пришёл на Воложскую границу к реке Днестру. И хотя там неприятелей татар было немало, однако же под местечком Рашковым помянутую реку безо всякого препятия перешёл. И отбив их, пришёл близ Яс, резиденции воложских господарей, и послал туда бригадира Крупотова с сильною партиею для принятия господаря воложского князя Дмитрия Кантемира...
Пётр — Шереметеву
...При входе же в Волоскую землю заказать под смертною казнию в войски, чтоб никто ничего у християн никакой живности, ни хлеба без указу и без денег не брали и жителей ничем не озлобляли,
Чёртов король! Заставил-таки ехать к нему на поклон!
Обязанный ему много, многими благодеяниями. Обязанный польским троном! И вот изволь ехать к нему! Он, видишь ли, отягощён. Знамо чем — блядством.
Всё забыл, всё. Забыл, что Карл шведский заставил его дать деру, бросив своё королевство. Заставил подписать унизительный Альтранштадтский мирный договор, в коем Август был принуждаем отказаться от всех прав на корону Польши. Ею Карл увенчал своего покорного ставленника Станислава Лещинского. Август тогда отрёкся от него, Петра, и, дрожа заячьей дрожью, засел в своей курфюршеской столице Дрездене.
Август Сильный? Он и в самом деле сильный — завивал трубкою серебряную тарелку. И в детородстве сильный — наделал три с половиной сотни детишек. Никем не брезговал — обсеменял всех подряд: крестьянок и графинь. Его канцлер только успевал выдавать пособия на содержание королевских чад. Незаконных, вестимо.
Тут-то он сильный — ни смелости, ни ума не надо: знай себе суй. Кабы не он, Пётр, не Полтава, не видать бы Августу снова Варшавы: царь высвободил его из оков Альтранштадтского договора, и он снова принялся обсеменять польских панночек.
Чёрт с ним! Хоть и худой союзник, но по нынешним обстоятельствам нельзя терять и такого. Правда, ненадёжен: ежели что, предаст и глазом не моргнёт — оказал себя пять лет назад перед Карлом. Но может быть, урок сей пошёл ему впрок?
Нет, на благодарность Августа ему, Петру, рассчитывать нечего, коли, несмотря на все просьбы и резоны, король так и не явился в Яворов, а предложил царю явиться в Ярослав.
Катерину оставил в Яворове — для собственного спокойствия. Август мог и на неё накинуться. Зачем его искушать. К тому ж меж них дела государственные, опять же возвернуться придётся через Яворов...
Что-то в нём было, в этом Августе, какой-то магнетизм, равно притягивавший к нему не только женщин, но и мужчин. Лихач, бражник, гуляка. Пётр испытывал к нему слабость со времени их первой встречи. Славно они тогда грешили: пир за пиром, дворец за дворцом, дама за дамой. Переменялись, а после хвастали как мальчишки: кто сколько поставил...
Жили ровно братья. Вот отчего и именовал его в письмах «любезнейший брат, друг и сосед». После того что меж них было всё обще, как иначе!
Остались воспоминания — сумбурные и сладчайшие. Столь много всего, всяких и всех было перепробовано, такая крутилась карусель, молодая да знатнейшая, что голова шла кругом. И досель стоило вспомнить, как всё оживало, да.
Не для того ль Август зазвал его в Ярослав? Неужели не угомонился? Меж них два года разницы всего-то, ему, стало быть, пятый десяток.
Нет, такой не угомонится. Он создан для сладкой жизни, для утех любовных и потех застольных. Таково его поле битвы. Лишь на эдаком поле он — Август Сильный. С иного поля, настоящего, он мгновенно ретируется.
Что ж, каждому своё. Может, тем и притягателен Август для Петра, что другого такого более нет.
До Ярослава — два дня пути. По счастью, дороги исправились, можно стало ехать, не опасаясь завязнуть. Жаль было покидать Яворов, расставаться с ботом — он провёл там более месяца, да так и не насытился. И Катеринушкой не насытился. И озером. И обществом гетманши Сенявской — с трудом продрался сквозь Катеринину ревность, впервой её почувствовал. Утвердилась, видно, в звании царицы. Подарил гетманше бот в знак любви мимолётной, но благоуханной.