Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
Император и императрица, весь императорский дом, все высшие чиновники принимали участие в судьбе пострадавших от пожара, помещение, одежда, пища были выделены из государственной казны, а также от благотворителей, пожертвовавших большие деньги в пользу пострадавших, большая часть которых разместилась в зданиях сухопутного госпиталя, в казармах лейб-гвардии Московского полка и старого арсенала.
Назначенная императором следственная комиссия не нашла поджигателей, но, вникая в суть происходящего, обнаружила, что некоторые журналы ведут антиправительственную пропаганду, сеют нездоровые мысли, бунтуют молодежь, призывают бороться против самодержавия, царя и помещиков, распространяют призывы и листовки, призывающие к бунту.
В воскресных школах, открытых два года назад, молодые пропагандисты сеяли вздорные мысли, говорили об удивительном времени, социализме, когда не останется бедных и богатых, все будут равны и одинаково получать от государства, в котором исчезнут царь, князья и бароны. Это означало, что нельзя без правительственного присмотра оставлять даже частные воскресные школы, в которые ходили мастеровые и рабочие.
Особая комиссия, учрежденная императором, расследовала обстановку и предложила императору закрыть воскресные школы, приостановить издание журналов «Современник» и «Русское слово» на восемь месяцев, наказать виновных в распространении вредных для самодержавия революционных призывов и листовок, чаще всего распространяемых в студенческой среде. Ведь в конце прошлого года был арестован поэт и переводчик Михаил Михайлов и осужден на двенадцать лет каторги и пожизненное поселение в Сибири, потом Александр Второй вдвое уменьшил срок каторги, и Михайлов в наручниках отправился в Сибирь. Почему Михаил Михайлов? Дворянин, отец у него был надворный советник, мать – киргизская княжна, дочь генерал-лейтенанта Уракова, получил прекрасное домашнее образование, знал иностранные языки, с детства писал стихи и прозу, успешно занимался литературной деятельностью, сотрудничал с Михаилом Погодиным, переводил Гейне и Гете, печатался у Краевского, в «Отечественных записках», в «Санкт-Петербургских ведомостях», работал в «Библиотеке для чтения», потом чаще всего стал сотрудничать с журналом «Современник», близко сошелся с Чернышевским и Добролюбовым, познакомился со всеми известными петербургскими писателями – Полонским, Тургеневым, Дружининым, Григоровичем… Потом сотрудничал с редакцией журнала «Русское слово», потом получил приглашение от Каткова сотрудничать в его журнале «Русский вестник». Потом стал дружить с Николаем Шелгуновым, поехал за границу, познакомился с Герценом и Огаревым, написал несколько статей о западной литературе, об Эжене Потье, Беранже, Гюго, Лонгфелло, несколько статей написал о женской эмансипации, в которых требовал уравнять женщину в общественной жизнью с мужчинами, ни в чем ее не ущемлять… Затем в публицистике Михайлова все чаще стали звучать идеи уравнять права капиталиста и рабочего, богатого и бедного, труд – это «результат производства» и «составляет собственность трудившегося» (Михайлов М. Современный обзор // Современник. 1861. № 5). Резко выступил против Положения 19 февраля, включился в подпольную жизнь, принимал участие в написании революционных листовок, поехал за границу, передал Герцену листовку Чернышевского «Барским крестьянам…», тайно привез отпечатанный текст и способствовал распространению их среди студенчества осенью 1861 года… Брат Е.П. Шелгуновой, в которую Михайлов был влюблен, Е.П. Михаэлис способствовал встречам со студентами, требовавшими сбросить самодержавие как форму власти в России. И это не единожды…
Жандармское управление внимательно следило за действиями Михаила Михайлова, арестовало, и началось следствие, в ходе которого была доказана его вина, и суд осудил его. Но это был лишь первый процесс против политических противников.
Милютин знал и о политических преступниках, и о поджоге, и о многих других обстоятельствах. И как-то в разговоре с министром внутренних дел Петром Валуевым, с которым ехали в одном поезде из Царского Села, спросил:
– Знаю, Петр Александрович, таких людей, революционных по духу, которые и не скрывают своих намерений свергнуть царя и помещиков, захватить власть в свои руки, а вы и другие министры рекомендуете их на высокие чиновничьи должности. Порой это не только огорчает, но и забавляет…
– Увы, Дмитрий Алексеевич, нас тоже это огорчает и ничуть не забавляет. Но что бы вы начали делать, если у нас нет доказательств их вины? Есть доносы, но они не имеют никаких прав. Да, мы следим за этими господами… Кто знает… Может быть, эта система даст больше, чем иная… Пусть эти господа будут у нас на виду… А если спрячутся, их нелегко будет изловить. Вот князь Мещерский рассказывал мне про какого-то чиновника, которого послали вице-директором в Донскую губернию, так этот чиновник хвастался, что едет туда, чтобы спаивать донских казаков. Но мы об этом знаем, следим за ним, не дадим ему никакой свободы…
Этот разговор долго не уходил из памяти военного министра, нет, он не хвалил министра внутренних дел за то, что он высказал ему. Ведь эти подпольщики разрушают то, что они, реформаторы, предлагают сделать, чтобы жизнь страны сбросила окончательные оковы, которыми Николай Первый заковал всю Россию, а это так называемое революционное меньшинство способно разрушить даже наши первые шаги.
Глава 3
КОГО ПОСТАВИТЬ НАМЕСТНИКОМ ВАРШАВЫ?
Вскоре возник и еще один болезненный и нерешенный вопрос у Александра Второго… Сколько уж раз в последние годы ему приходилось после князя Паскевича предлагать кандидатуры на должность наместника варшавского, но ни один на эту серьезную должность не подходил: то слишком слаб характером, то не очень умен, действует силой там, где нужно дипломатическое обхождение, поляки своенравный народ, и вот пришла ему мысль поставить наместником варшавским Николая Милютина, слух дошел и до Дмитрия Алексеевича… Генерал Лидере явно не справлялся со своими обязанностями, он больше военный, а не администратор, дипломат. Дмитрий Алексеевич тут же написал Николаю Алексеевичу, вызывая его в Петербург: император думает разделить правление в Польше на две части – гражданскую, назначив на эту должность природного русского, выбор пал на тебя, и на власть военную. В начале апреля 1862 года Николай Милютин по высочайшему повелению прибыл в Петербург. 11 мая Николай Алексеевич получил письмо от великой княгини Елены Павловны с просьбой отказаться от этой должности, она упрашивала его, чтобы его «миновал опасный варшавский пост, который бы отнял его у России, без всякого шанса успеха во враждебной стране, язык, законы и стремления которой нужно еще изучить и которая долго еще будет обращать в жертвы тех русских, что будут посланы туда». Во втором письме помощник великого князя Константина Николаевича просил его отказаться от этой должности, так советует сам великий князь, на эту должность, говорит он, «нужен не русский, а поляк».
Вникнув в смысл предложения, подробно и не раз поговорив с Дмитрием Алексеевичем, Николай Милютин писал своей жене, оставшейся с детьми в Париже: «Дело в том, что промедление в моем приезде сюда не осталось без последствий. Намерение императора дошло до сведения заинтересованных лиц. Велепольский принялся за работу и, поддерживаемый князем Горчаковым и еще несколькими особами, поколебал первоначальное намерение государя. Придумали новую комбинацию: вверить управление царством Велепольскому, а чтобы успокоить тех, кто не верит в его искренность, поставить над ним наместника в лице самого великого князя Константина. К величайшему удивлению всех – не исключая и императора, великий князь не только принял комбинацию, но и выказал необычайное рвение… Все это совершилось в несколько дней, можно почти сказать в несколько часов, и скромная моя личность, нечаянно выдвинутая было на первый план, очень скоро отодвинута на последний, к полному моему удовольствию».
Император принял Николая Милютина, высказал ему сожаление, что потревожил его, а Милютин в свою очередь попросил императора о продлении ему отпуска на лечение до зимы.
– Надеюсь, Николай Алексеевич, в скором времени вы поправитесь и вернетесь на государственную службу, ваши недавние труды незабываемы.
После этого братья вновь встретились и долго говорили об императоре и великом князе Константине Николаевиче.
– Какая непоследовательность в поступках императора, – сказал Николай Алексеевич, – сначала захотел меня назначить, а потом кто-то подсказал ему о моем поведении в крестьянском деле, и он передумал…
– На это место император хотел назначить великого князя Михаила Николаевича, у него нет приличной государственной службы, а к власти стремятся все, в том числе и великие князья, – перебирая в памяти недавние поступки великих князей Михаила и Константина, сказал старший Милютин. – Император уже готов был объявить Михаила наместником, но Константин Николаевич отговорил Михаила от этой должности: не справишься, пропадешь, и началась длительная борьба вокруг этого назначения… Ты не можешь себе представить, Николай, как мучительно было это решение. Сначала император решил назначить Михаила наместником, а Велепольского гражданским управляющим в царстве Польском. Но потом выступил Валериан Платонович Платонов, ну, ты знаешь его, он тайный советник, сенатор, статс-секретарь царства Польского, и стал говорить старую песню о Велепольском, о том, какое это будет иметь влияние на армию, я тоже поддержал Платонова, Александр Второй явно занервничал, из его предположений ничего не проходило. Спор продолжался, стало весьма неудобно при этом присутствовать, и Александр, разгневанный и неуступчивый, прекратил заседание в отчаянии. На следующий день мы опять встречаемся в том же составе. Князь Долгоруков сказал, что с Велепольским можно назначить только великого князя Константина Николаевича. Валуев и Горчаков тоже поддержали назначение Константина. Платонов решительно возражал против Велепольского. В итоге приняли решение назначить наместником великого князя Константина, снять военное положение в Польше, уговорить Лидерса принять Велепольского на гражданскую должность, а Константину собираться в Варшаву. Потом Михаил, Константин и Александр ушли в императорский кабинет и там обо всем договорились, вскоре нам стало известно, что Александр очень не хотел посылать в Варшаву Константина только потому, что он ему нужен здесь, в Питере, а Константин сказал, что он готов пожертвовать собой во имя общих интересов, здесь ему хорошо, даже очень хорошо, а там он будет влиять на маркиза Велепольского, и в Польше он будет действительно полезен в теперешнюю трудную минуту. Потом вышли из кабинета, все в слезах, сказали, что они, братья, обо всем договорились. А на следующий день мы с Валуевым и Константином Николаевичем вместе по чугунке возвращались в Питер и все время говорили о Варшаве, о составе управления царства Польского, великий князь предполагает полностью его убрать, как несостоятельный, а набрать новый, в том числе предложить очень видное место и тебе, Николай Алексеевич.
– Вроде бы я привык к двуличию царствующего дома, – грустно сказал Николай Милютин, – Яков Ростовцев, самый доверенный боярин Александра, сначала просто слышать не хотел об отмене крепостного права, но Александр уговорил его, он стал просто яростным поборником нашего крестьянского дела… Вот и в этом случае… Головнин рассказывал мне, что император удивляется согласию великого князя на Варшаву, ведь там ожидается подлинный котел несогласных мнений. Как это все совместить, как из этого положения выйти крепким и здоровым? А ведь у великого князя жена на сносях, вот-вот родит, а он туда поедет, где очень опасно… Мы с Головниным недавно обедали у великого князя, разговоры были только о Варшаве, никто не знает, что там происходит… Великий князь намерен многое там исправить…
Братья Милютины редко виделись, но, когда выпадет такая удача, долго общались, разговаривали друг с другом, а потом думали все о том же – о Варшаве, великом князе, о предчувствии серьезных событий в Польше.
27 мая император подписал указ о назначении великого князя Константина Николаевича наместником в царстве Польском и главнокомандующим всеми войсками, расположенными в Польше. Наместник обладал полнотою власти, кроме законодательной, он – председатель в Государственном совете царства. Начальником гражданского управления был назначен маркиз Велепольский.