Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Я был очень удивлен этим разговором и определенно заявил ему, что я не принадлежу к числу людей, могущих делать политику и что в жизни меня всегда интересовала только наука; если я и взялся организовать химическую промышленность, то лишь потому, что не мог отказаться, когда страна находилась в состоянии войны и каждый должен был нести трудовую повинность, не разбирая, нравится ли она ему или нет. Что же касается его намеков на мою пригодность для новой роли спасителя страны, то я заявил, что считаю необходимым честно выполнять ту работу, которая возложена на меня новой властью, и совершенно не имею желания бороться с ней тайным образом, так как это не свойственно моей натуре. На этом наш разговор был прерван и мой гость, видя мое твердое решение не пускаться ни в какую авантюру, любезно распрощался со мной. В скором времени я узнал из газет, что Чека раскрыла заговор против Советской власти, в котором принимал большое участие Дессино; его разыскивали, тщательно, но безрезультатно, так как ему и некоторым другим удалось пробраться через границу...
В Петрограде в это время положение с продовольствием и отоплением дошло до критического состояния. Распоряжением* Чеки были закрыты все рынки, которые время от времени самочинно открывались в разных частях города и существование которых продолжалось до тех пор, пока милиция с разрешения Чеки, — нуждаясь, вероятно, в продовольствии, — делала
«В какой стране, — говорил он, — найдете вы такие блага, которые даны всем трудящимся в РСФСР? Жилище, пропитание, обучение, лечение, передвижение и зрелища, — все даром!»
«Есть такое учреждение, — крикнул с места какой-то рабочий, — в аду!»
iKpaca и гордость революции — матросы в Кронштадте также поняли, что они обмануты большевиками, и так как их положение было не лучше положения петроградских рабочих, то и они выступили с целым рядом требований о коренном изменении, невыносимого режима, созданного большевиками. Выступление рабочих не было согласовано с кронштадтцами и произошло за две недели до выступления матросов, и для власти было легче подавить порознь эти два восстания. С другой стороны, матросы начали свое восстание в начале марта, когда лед на Неве и на взморье был еще достаточно крепок, а потому Красная Армия могла аттаковать Кронштадт по льду.
Для нас, мирных жителей, восстание Кронштадта было совершенно неожиданным. Я помню, что я ехал с лекций из Лесного Института, и сразу заметил большое оживление в городе: на стенах домов были расклеены печатные об’явления, извещавшие о восстании матросов и солдат в Кронштадте. В об’явлении говорилось, что во главе восстания стоит начальник артиллерийской крепости, бывший ген. Козловский, контрреволюционер, враг народа, и что его и других изменников советской власти ждет смертная казнь. Конечно, никто не верил, что восстание могло быть организовано офицерами; наоборот, эти матросы приказали Козловскому и другим офид церам командовать восставшими частями. По дошедшим до нас тогда слухам, мы узнали, что матросы, признавая необходимость сохранения советов, требовали, чтобы эти советы выбирались бы закрытой баллотировкой из всех граждан, а не только из одних коммунистов; было выставлено также требование об отмене продразверстки, заградительных отрядов и т. п. Все требования взбунтовавшихся матросов были симпатичны для петербуржцев, -и- всем было досадно, что волнения среди рабочих не совпали с восстанием в Кронштадте. Петроград был об’явлен на военном положении, и жители должны были сидеть по домам с 8 час. вечера до б утра. Зиновьев, как присуще было его характеру, совсем потерял голову и, донося обо всем в Москву, просил немедленной помощи. Положение в Петрограде создалось очень тяжелое, и мы, мирные обыватели, не забыв еще большевистской мести и расстрелов после нашествия Юденича, предугадывали, что после подавления восстания, нам придется снова пережить полосу террора над совершенно невинными людьми. Я был убежден, что этот бунт будет скоро подавлен, и старался доказать многим своим оппонентам, что опрокинуть большевиков, которые в течении ЗУ2 лет с’умели выиграть гражданскую войну и организовать сильную власть в стране, не так-то легко.
Из Москвы был прислан на помощь Петрограду JI. Д. Троцкий, которому были даны диктаторские полномочия. В течении более двух недель мы слышали непереставаемую стрельбу из больших судовых орудий, а также из полевьцс пушек и пулеметов. Вся жизнь в городе приостановилась, и все помыслы были направлены на ожидание вестей из Кронштадта.
Интересно было наблюдать растерянность многих коммунистов, — в особенности тех, которые занимали ответственные места. Так, в ПСНХ председатель Химического отдела, мой начальник Рябинин, имел совершенно растерянный вид и что то бормотал, когда обращались к нему за приказаниями. У него было такое выражение лица, как будто он уже приговорен к смерти и приведение приговора в исполнение только временно отложено. В разговорах с ним чувствовалось, что он не прочь уступить восставшим и постараться уладить весь инцидент мирным путем. На основании моих наблюдений, Рябинин вошел в партию1 не по убеждению, а исключительно из рассчета. Он мне сам рассказывал, что у него на Охте в доме сохранился прежний уклад жизни, и его жена, очень религиозная женщина, соблюдает все церковные посты и празники и в их спальне находятся иконы. Таких коммунистов как Рябинин, насчитывалось в партии громадное количество и мне приходилось очень часто выслушивать чистосердечные признания, почему мой собеседник записался в члены партии. Помню, один раз, рано утром, в вагоне на пути в Калугу, я встретил знакомого проводника и разговорился с ним. Конечно, темы были у всех одни и те же: так как это было в самом начале Нэп’а то он по секрету спросил меня, — правда ли, что коммунизм скоро кончится и что все пойдет по старому? Я, конечно, заинтересовался, почему он так думает и получил ответ:
«Знаете, у меня семья, дети, прокормиться на жалованье невозможно, я и записался в партию; да и другие мои товарищи сделали также, мне и нельзя было оставаться в стороне, а то совсем удалят со службы. Вот теперь, после Нэп’а, я и опасаюсь, как бы нашего брата, после уничтожения коммунизма, не подвергли бы суровым наказаниям».
Я от души рассмеялся над наивностью моего собеседника, и, понятно, постарался успокоить его, сказав, что на наш век этой власти хватит.
А сколько надежд и предсказаний относительно свержения большевиков высказывалось во время Кронштадтского бунта! Две недели жизни в напряженном состоянии при неумолкаемой стрельбе, в царстве нелепых слухов и сплетней, довели нервную систему у всех жителей Петрограда до ужасного состояния, и все не чаяли дождаться какого-либо конца. Несомненно Троцкому всецело принадлежит заслуга в организации подавления бунта и установления порядка в Петрограде. Войска, которые должны были аттаковать крепость по льду, были одеты в белые плащи; они незаметно подошли к Кронштадту и сломали сопротивление осажденных. Но к моменту взятия Кронштадта там оставалось уже мало защитников, так как громадное число матросов, солдат и рабочих (их насчитывали тысячами) пробрались по льду в Финляндию, которая разрешила им перейти границу. Так закончились восстания матросов и рабочих, этих пионеров октябрьской пролетарской революции, без помощи коих немыслимо было бы воцарение советской власти в России.
После подавления восстания у большинства жителей почувствовался сильный упадок духа. Отлично помню, что я не разделял общего настроения, что все потеряно и что мы не увидим в будущем какого-либо просвета в нашей мрачной жизни. Наоборот, я возражал пессимистам и старался доказать, что советская власть не может не считаться с двумя весьма серьезными восстаниями ее же приверженцев. Я полагал, что у Ленина тогда же родилась мысль о подготовке новых позиций, на которые можно было бы отступить с боевых высот военного коммунизма. Далее держать жизнь страны в таких тисках коммунизма стало для партии уже не под силу, — в особенности, принимая во* внимание, что гражданская и польская война закончились и что надо было строить мирную жизнь. Восстание рабочих в Петрограде и матросов в Кронштадте сыграли роль Deus ex machina в военном коммунизме, и он должен был так или иначе рухнуть и преобразоваться в иные формы для производства новых экспериментов над русским народом. Нам было неизвестно, какое количество людей было казнено в Кронштадте, — но в Петрограде мы не ощущали каких-либо особых репрессий. Это можно было об’яс-нить только сознанием власти, что зажим дошел до предела и что надо сделать какие-то изменения в образе правления страной, чтобы сделать условия жизни мало-мальски приемлемыми для народа.
Так оно и случилось. Глава партии Ленин увидал, что необходимо резко повернуть руль вправо и отказаться хотя бы на время от тех доктрин коммунизма, которые были господствующими во время гражданской войны. Как умный лидер, он увидал, что для спасения своей партии надо признаться перед массами, что им и его приверженцами были сделаны некоторые ошибки, которые необходимо коренным образом исправить. Что было возможно во время гражданской войны, при полном окружении белогвардейцами, и что оправдывалось в глазах народа необходимостью освобождения от оков рабства капиталистов и царского режима, то становилось только вредным после наступления мирной обстановки. Ленин, как умный человек, понял, что после Кронштадтского восстания, надо умело покаяться в своих ошибках и дать такие условия жизни, что народ мог бы вздохнуть после пережитых им ужасных страданий от холода и голода. В своей знаменитой статье, появившейся в «Правде», Ленин приносит покаянную в том, что они во многом «просчитались» и ставит об этом в известность не только свою партию, но и весь народ. Он называет пережитое время «военным коммунизмом» и оправдывает его введение в жизнь народную, как что-то необходимое для победы в гражданской войне. Он обращается к своему ближайшему помощнику А. И. Рыкову и дает ему те директивы, которые надо теперь проводить в жизнь, чтобы наладить народное хозяйство. Он предлагает назвать новую хозяйственную программу коммунистической партии — Новой Экономической Политикой (НЭП) и немедленно начать проводить ее в жизнь. В своей статье, которая есть ни что иное, как про-грамная речь для дальнейшей деятельности коммунистической партии, он предлагает советскому правительству заменить продразверстку, ненавистную для крестьянства, денежным продналогом, разрешить свободную торговлю в городах и свободу передвижения, отменить заградительные отряды, которые боролись с мешечниками, дать возможность крестьянам арендовать у соседей землю и в помощь себе нанимать батраков для обработки арендованной земли.
Я не могу припомнить всех тех мер, которые предлагал Ленин в указанной статье, но и приведенного достаточно, чтобы понять, какой сдвиг произошел в уме Ленина после неудачного опыта военного коммунизма. Несомненно в умах и других видных коммунистов, ближайших помощников Ленина, рождались различные предположения относительно улучшения условий жизни на началах марксизма. Нельзя обойти здесь молчанием ту меру, которую предлагал тогда Троцкий, тогдашний глава Красной Армии, победитель белогвардейского движения. Упоенный военными победами и уверенный в своем влиянии на умы пролетариата, он предлагал использовать красноармейцев после прекращения гражданской войны, как рабочую силу для промышленных предприятий и для налаживания жизни всех видов народного хозяйства. Его предложения нисколько не отличались от мер, которые были введены ген. Аракчеевым для военных поселений столет тому назад, в царствовании Александра I-го, и которые привели, как известно, к бунту крестьян, к убийству любовницы Аракчеева, Анастасии Минкиной и, в конце концов, к уничтожению этой нелепой затеи. Надо только удивляться, как могли рождаться подобные мысли в ХХ-ом веке в головах людей, которые кричали и кричат, что они несут факел свободы для человечества и призваны разорвать те оковы, которые были надеты на пролетариат капиталистами и помещиками. Насколько я помню, эта нелепая мера Троцкого едва ли была применена на практике в сколько нибудь широких размерах, так как некоторые коммунисты даже в прессе позволили себе высказаться против нее.
Ленину, стоявшему несомненно головой выше всех своих партийных товарищей, нелегко было провести новую программу НЭПА. Когда она была внесена в Политбюро (главное ядро партии, состоящее из 7-9 человек и решающее все важнейшие вопросы политики партии, а также главные хозяйственные вопросы), а затем в Центральный Комитет партии, то Ленин остался в меньшинстве. Получив такое голосование, Ленин заявил, что он отказывается быть лидером партии и уходит в отставку. Говорят, что около суток Советская Россия была без правительства, и только спустя некоторое время Ц. К. партии согласился принять НЭП, и Ленин восторжествовал. Несомненно, все поведение Ленина в этих условиях рисует его, как человека сильной воли, умевшего правильно оценивать обстоятельства и находить правильное решение при самых трудных условиях политической жизни. Его заслуга перед партией неоценима, и другого такого руководителя партия не имела за все время своего существования. Для меня, пишущего эти строки, всегда была не приемлема вся программа коммунистической партии уже по одному тому, что я не терплю никакого насилия. Но я должен сказать совершенно беспристрастно, что поведение Ленина за все время его жизни протекало по строго обдуманному плану. На каждом его поступке можно было видеть, что этот поступок логически был связан с лозунгами партии и служил для ее укрепления. Пример его отношений к Троцкому очень характерен. Ленин расходился с ним по многим вопросам еще до водворения власти большевиков в России; по своим политическим воззрениям Троцкий не принадлежал исключительно к большевистской партии. Читая его автобиографию нельзя вынести определенного суждения относительно его политической программы, — одно можно нашему брату про него сказать, что он прирожденный революционер. Но несмотря на все разногласия и жалобы на него со стороны его врагов, — главным образом, Сталина, — Ленин хорошо понимал, что Троцкий более, чем кто-либо, способен благодаря своей энергии и пониманию обстановки выполнить ту программу, которая вела к полной победе октябрьской революции.