Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Мне приходилось в это время несколько раз ездить в Москву; в одну из таких поездок, профессор Рижского Политехнического Института К. К. Блахер обратился ко мне с предложением вступить в Кооперативное Химическое Общество, разрешенное правительством, которое поставило себе целью изготовлять различные химикалии, а также химические реактивы для научных и технических лабораторий. Эта организация получила название «Кооперахимия», и я, познакомившись с составом ее членов, среди которых были химики, рабочие и специалисты по кооперации, согласился войти членом в Технический Совет. Несмотря на то, что этой организации пришлось выдержать очень много нападений со стороны советской власти с целью захватить в свои руки и это маленькое учреждение, тем не менее она просуществовала до самого моего последнего от’езда заграницу, т. е. до 1930 года. Я принимал деятельное участие в этой организации и оставался членом Совета даже тогда, когда был членом Президиума ВСНХ (конечно, с разрешения Президиума). Председателем Технического Совета был проф. Московского Университета Вл. Сер. Гулевич, в высокой степени достойный человек и ученый, работать с которым было только одно удовольствие. Секретарем Совета был А. П. Шахно, инженер, очень исполнительный и осторожный человек, с которым мне пришлось
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ КРОНШТАДТСКОЕ ВОССТАНИЕ И РОЖДЕНИЕ НЭП’а
1921 год явился для меня переломным годом, так как в течении его произошли события, которые резко изменили направление всей моей деятельности. В Институте в начале этого года не произошло никаких серьезных перемен. Я старался упорядочить хозяйство Института и завести полную отчетность в расходовании материалов. Я приказал ежемесячно собирать хозяйственный комитет для проверки расходуемых сумм и материалов. Во главе хозяйственного дела я поставил Н. П. Демидова, моего товарища, бывшего генерала, командира 1-ой Гвардейской бригады и бывшего в полковничьем чине флигель-ад’ютантом у Николая II. Прежде он был очень богатым человеком, помещиком и был приглашен Г. А. Забудским в начале войны в качестве помощника по хозяйственной части. Н. П. не пошел с бригадой на войну, потому что страдал в то время ревматическими болями и принужден был выдержать курс лечения. Его помощником по хозяйственной части был Н. Кудрявцев, приглашенный также Забудским. До войны он был военным писарем в Главном Штабе и, после сдачи экзамена на классный чин, был произведен в военные чиновники. Обладая довольно привлекательной наружностью и имея развязные манеры, присущие лицам, прошедшим писарскую муштру, он обладал способностью1 покорять женский пол и потому с’умел жениться ha состоятельной девушке, принесшей ему очень хорошее приданое. Я несколько раз видел его жену, маленького роста, но очень энергичную и горячую, с красивыми живыми глазами, которая была бы еще более привлекательной, если бы не имела хромоты, сильно ее уродовавшей. Чета Кудрявцевых занимала хорошую казенную квартиру, имела очень хорошую обстановку, меха и бриллианты. В этой квартире сосредоточивались все сплетни, касающиеся всех живущих в других квартирах Института.
Когда я принял Институт, то Забудский сильно рекомендовал мне Н. Кудрявцева, как очень распорядительного и хозяйственного человека, и сообщил мне, что за все время управления Лабораторией он был им очень доволен. Мне не понадобилось много времени, чтобы оценить этого малого, как полезного работника для хозяйственных дел, —• в особенности в то революционное время, которое нам приходилось переживать. Чтобы достать какой-нибудь предмет, надо было иметь способность не только пронюхать, где подобный предмет находится, но также суметь, завести знакомство с теми людьми, в ведении коих он состоит и каким-то манером, втереться в их дружбу и доверие. В этом отношении Кудрявцев не имел себе равного. Он буквально знал весь Петроград, начиная с Чеки и до служащих в распределительных магазинах, благодаря чему он везде мог раздобывать различные предметы, которые без протекции нельзя было получить, несмотря на все старания. Его отношение ко мне было безукоризненное, он исполнял мои приказания не за страх, а за совесть, и не было случая, чтобы он имел неудачу при исполнении моих поручений. В то время, в дни расцвета военного коммунизма, взятка играла громадную роль и за некоторые предметы можно было достать что угодно. Взятки процветали во всех областях народного хозяйства, и самые суровые меры наказания, вплоть до расстрелов, не оказывали никакого влияния. Именно тогда сложилась характерная поговорка: «Рука берущего да не оскудеет».
В приеме взяток и их давании тогда были грешны безусловно все россияние, — даже такие, которые до революции считались кристально честными. Правильно, что социальные условия создают такие преступления, которые при других условиях жизни не считаются за деяния, достойные наказания. Но не всякий смертный мог вручить взятку власть имущему, — в особенности коммунисту. Когда, например, Институту понадобился спирт, то Кудрявцев мне заявил, что если из 14 ведер спирта, два будут отданы при его приеме лицу, от которого зависит эта выдача, то спирт будет получен; в противном случае мы получим ничтожное количество и придется много раз в течении долгого времени повторять хлопоты. Обладание же большим количеством этого драгоценного товара, имеющего малый об’ем и легко переносимого к месту своего назначения, играло, пожалуй, самую важную роль при обмене на остальные вещи. Главная забота о поддержании Института в минимальном порядке для выполнения хотя бы текущих исследований, заключалось в снабжении его топливом, а достать дрова без надлежащей смазки было невозможно.
Когда заведующий хозяйственной части излагает перед начальником все эти соображения и настаивает на их исполнении для спасения учреждения, а не для вашей личной пользы, то положение становится особенно трудным. Тем не менее я заявил, что разрешения на подобные комбинации я не дам, и что на приход должно быть записано то количество спирта, которое будет доставлено в Институт. До меня не касается, какая сделка будет иметь место при отпуске спирта со склада, и он рискует собою, если обнаружится какая-либо неправильность. С другой стороны, я не избежал некоторого подозрения, что может быть никакой взятки и не надо было давать при этом требовании, а известное количество спирта прямо будет удержано самим получателем. Во всяком случае я не счел возможным принимать какое-либо участие в подобных делах, и впоследствии много- раз хвалил себя за это, так как после
моего ухода было возбуждено дело о разных кражах в Институте, но ни у кого не было ни малейших данных для обвинения против меня.
Как я указал выше, моим помощником по хозяйственной части Института был мой товарищ Н. П. Демидов, и он был назначен мною председателем Хозяйственного Комитета. Тотчас же после моего назначения директором, между Демидовым и Кудрявцевым начались ссоры на почве хозяйственных дел, и я поручил моему заместителю, проф. Дроздову, принять участие в разборе всех пререканий между означенными лицами и делать мне время от времени доклады. Кудрявцев отлично понимал, что Демидов мешает ему во многих случаях распоряжаться по своему произволу, и потому он задумал постараться под каким-нибудь предлогом удалить его из Института. Так как гражданская война еще не окончилась, и в войсках ощущался недостаток в офицерах, то в прессе был поднят вопрос об из’ятии из различных гражданских учреждений бывших офицеров для отправки их в Красную Армию. Кудрявцев быстро сообразил, что этим обстоятельством можно воспользоваться, чтобы избавиться от Демидова. На основании всех данных, которые мне удалось собрать, он написал анонимное письмо в Петроградский Штаб Красной Армии, где указывалось, что в Институте скрываются бывшие офицеры и генералы и что необходимо обратить на это внимание. Специально указывалось на особо приятельские отношения, существующие между бывшим генералом Демидовым и директором Института. Из Штаба Петроградского Округа была получена бумага относительно откомандирования бывших офицеров, служащих в Институте, в распоряжение Штаба. Кроме того, я получил предписание явиться лично в штаб для раз’яснения некоторых вопросов. В то время я не знал о существовании анонимного письма, присланного в Штаб. Когда Н. П. Демидов узнал о приказе Военного Комиссариата отправить на военную службу бывших офицеров, служащих в гражданских учреждениях, то он, сильно расстроенный, явился ко мне и стал просить меня дать ему отпуск по болезни, выписав его в
приказе задним числом. Несмотря на долгие его настаивания и даже просьбы по телефону его супруги, я категорически отказал, и поставил ему на вид, в какое положение он меня ставит подобной незаконной просьбой.
Как верно правило, что натура всякого человека познается тогда, когда над ним случится беда и он очутится в таком положении, что ему угрожают тяжелые последствия. Благородные натуры ограничиваются просьбой к своим друзьям помочь им, и предлагая меры для. своего спасения, выбирают такие, которые не могут повредить спасающему; эгоистические же натуры поступают обратно. Н. П. принадлежал к числу таких эгоистических натур, и ниже мне придется еще раз подчеркнуть эту особенность его натуры, хотя он был моим приятелем со школьной скамьи Артиллерийского Училища. Я не имел с ним никаких недоразумений при обычных условиях жизни. Когда же мне в Штабе показали анонимное письмо относительно порядков в ГОНТИ, то я почувствовал полное удовлетворение относительно моего правильного и справедливого решения. По счастью для Демидова, он по своему возрасту не мог быть командирован на фронт, и из Института был откомандирован только один инженер, Знаменский, который с большим удовольствием принял это назначение; впоследствии выяснилось, что ему удалось бежать из РСФСР.
Однажды утром управляющий делами К. А. Видин доложил мне, что меня очень хочет видеть гражданин Таганцев. Я вспомнил, что у меня был учеником студент Петроградского Университета, Таганцев, который одно время работал у меня в Лаборатории Артиллерийской Академии по ходатайству репетитора Академии Н. М. Беляева. Он был племянником г-жи Таганцевой, основавшей в Петрограде замечательную женскую гимназию, где училась моя дочь; г-жа Таганцева была близкой родственницей известного сенатора Таганцева. Когда я поздоровался с ним, то оказалось, что это был, действительно, мой бывший ученик; он об’яснил мне, что пришел ко мне за какой-то небольшой справкой. Пока наводили эту справку, Таганцев рассказал, что во время войны он был прапорщиком в 1-ой гвардейской артил. бригаде и встречался с моим сыном Дмитрием. В настоящее время он получает некоторые сведения из заграницы от своих товарищей и между прочим достал из кармана несколько номеров эмигрантской прессы и предложил мне ознакомиться с ней. Этого короткого разговора мне было достаточно, чтобы понять необходимость быть очень осторожным с этим человеком. Из вежливости я проглядел его газеты, но возвращая прибавил, что я политикой не занимаюсь и вообще очень занятой человек, давая ему понять, что аудиенция закончена.
В это самое время в мой кабинет вошел Н. П. Демидов. Когда он, знакомясь, произнес свою фамилию, то Таганцев спросил, не его ли сын был в той же 1-ой бригаде. Получивши утвердительный ответ, Таганцев попросил записать его адрес, так как он хотел бы его повидать. Думал ли Н. П. Демидов, сообщая адрес своего пасынка (сына его жены от прежнего брака и им усыновленного), что он вовлекает его в политический кружок, который находился в контакте с эмигрантскими кругами и который несомненно действовал во вред Советской власти? Через несколько месяцев Чека раскрыла деятельность этого кружка, и 21 человек, в том числе и молодой Демидов, в сентябре 1921 года были подвергнуты расстрелу без всякого суда. Возможно, что молодой Демидов не принимал никакого активного участия, но достаточно было в записной книжке Таганцева найти его адрес, чтобы подвергнуть аресту, — а потом расстрелу. Какую драму пришлось пережить и матери, и отчиму, которые были убеждены в его невиновности и собрали все доказательства, что их сын не принимал никакого участия в политических делах и был казнен совершенно невинно.
Почти в то же время помощник библиотекаря Артиллерийской Академии Упорников сообщил мне, что меня очень хочет видеть мой бывший ученик по Артиллерийскому Училищу полковник ген. штаба Дессино. Он мне ничего не сказал о причине свидания, но очень просил его принять. Предполагая, что он вероятно будет просить меня похлопотать о поступлении на какую-нибудь службу, я назначил ему время приема у себя на казенной квартире в Артиллерийской Академии. Я всегда отличался большой памятью на лица и сразу признал в нем своего бывшего ученика, хотя не видал его очень долгое время. Наш разговор быстро принял откровенный характер, и потому он без всяких осторожностей приступил к изложению цели своего посещения. Он заявил мне, что он не боится говорить со мной откровенно, потому что верит моему благородству и что наш разговор останется в тайне; он прибавил, что заграницей мое имя в разнообразных кругах пользуется громадным уважением и меня считают за безусловного честного человека. На мой вопрос, каким образом он приехал сюда из заграницы, куда он эмигрировал с приходом Советской власти, он мне ответил, что приехал на законном основании, согласно полученному из РСФСР разрешению. Я не знаю до сих пор, говорил ли он мне правду или нет, но тогда я не обратил на этот вопрос особого внимания и старался только понять, насколько серьезно все то, что он мне излагал. Я усвоил себе, что в Европе и в Америке, после неудачных попыток свержения советской власти Деникиным, Колчаком, Врангелем и др., никто не верит в возможность найти в эмигрантских кругах такое лицо, которое могло бы в настоящее время начать движение за освобождение России от большевиков. Но он мне дал довольно ясно понять, что если бы я взялся за организацию такого движения, то я мог бы рассчитывать на полную поддержку со стороны заграницы, в особенности английских и американских кругов, как в моральном, так и в материальном отношении.