Жизнь Шаляпина. Триумф

Петелин Виктор Васильевич

– Но получился блистательный тенор, способный исполнять и партии Ленского и Германа, Надира и Хозе… У тебя громадный диапазон и исключительно большое дыхание, ты обладаешь редкостными по красоте верхними нотами… Кроме того, у тебя богатая сценическая внешность, высокий рост, хорошая фигура, подвижные в своей выразительности черты лица, что очень важно для перевоплощения в различные образы. А уж если ты еще к тому же обладаешь в совершенстве итальянским и французским, то ты, Дима, просто обречен на успешные выступления в Милане, Риме, Лондоне, Нью-Йорке, Монте-Карло, Мадриде… Уж о покоренном тобой Париже в прошлом и этом году я и не говорю.

– Эк тебя разбирает, Федор, – перебил Шаляпина мрачно молчавший Павел Щербов, позволявший себе то, что никто уже не позволял в разговоре с Шаляпиным. – Что ты молодого человека, только что вышедшего в дальнюю дорогу большого искусства, так превозносишь. Уж сказал бы что-нибудь умненькое, поучительное… А то готов уж великим назвать…

– Ты прав, Паша… Слушал я тут некоторые курьезные, трагикомические истории, происходящие в наших и зарубежных театрах. Вспомнилась мне одна история… Рассказывали мне, как однажды у знаменитого баритона, исполнявшего Риголетто, в самый драматический момент, когда пел: «Да, недалек час ужасного мщения…», ну, помните этот эпизод, отстегнулись на спине подтяжки и штаны потихоньку поползли вниз, вот-вот упадут. Джильда заметила и несколько раз шепотом сказала ему: «У вас падают брюки». Но куда там, в таком состоянии он ничего не замечал, невозмутимо пел и двигался по сцене, как и полагалось по замыслу… и, наконец, брюки свалились. Только тогда он почувствовал и понял, что хотела сказать ему партнерша, но было поздно – оглушительный хохот зрительного зала сопровождал его бегство со сцены. Оказалось, что он слышал предупреждение Джильды, но она сказала ему по-итальянски, а баритон был испанец, и на штаны и брюки у них есть другое словечко – «кальсонез», то есть наши кальсоны… Ох, говорят, и бушевал…

Все посмеялись, а Шаляпин, вытянув вверх палец и повернувшись к Павлу Щербову, сказал:

– Вот и извлекайте молодые артисты поучительные уроки: следите за своей одеждой и слушайте своих партнеров, что они говорят вам в ходе действия, это всегда полезно… Ты, Дмитрий, смотри, становишься гастролером, всякое может случиться в чужом театре… Не могу понять таких, как Иван Ершов, почти не выезжает из Питера, сидит на одном месте. То ли боится входить в ансамбль чужого театра, то ли к семье так прирос… Конечно, дома хорошо, но денег не хватает… Да и хочется людей посмотреть, поездить по миру, пока молод и силенки есть, да и себя показать, представить русскую музыку, оперу, такую, как «Борис Годунов». В этом году мы ее показали в Париже, месяца через два покажем в Милане. Почему великолепно сыгранного Ваньку Кутерьму должны видеть лишь питерцы? Зря Ваня Ершов, превосходный певец и артист, отказывается от гастрольных приглашений. И ты, Дима, правильно делаешь, что соглашаешься гастролировать. Пусть весь мир узнает голос русского соловья…

– Федя, дорогой мой, я жду тебя, ведь не успеем до утра кончить, – умоляюще сказал Головин.

– Иду, иду. – Шаляпин в несколько шагов пересек большую комнату и возлег на свое ложе. Головин тут же дал ему чашу. И Федор Иванович замер со словами: «Пой, Вагоа, ты много песен знаешь…» И присутствующим здесь друзьям его вновь послышались незнакомые до сей поры звуки, передающие душевные богатства полководца древнего мира. Нет, Шаляпин и этого своего героя вовсе не хотел представить однообразным и одномерным. «Надо спросить Диму, правда ли, что Энрико Карузо отказался петь в «Искателях жемчуга» Бизе, как только он услышал, как поет русский тенор Дмитрий Смирнов партию Надира: «Смирнов Надира поет лучше меня». Если это так, то действительно богатая будущность открывается перед этим славным малым… Дай-то Бог! Россия от этого только выиграет, станет богаче еще одним талантом…» – думал Шаляпин, старательно позируя Головину.

– Федя! Читал я в газетах о твоих успешных выступлениях в Америке, – ловко орудуя кистью, заговорил Головин, увидев, как тяжко борется со сном Шаляпин.

Федор Иванович вяло махнул рукой:

– Больше не поеду туда никогда.

– Удивило меня то, – продолжал занимать засыпающего Шаляпина Головин, – что американцы обратили внимание, что ты прекрасно сложен и по фигуре напоминаешь борца. А твоего таланта так и не заметили, упрекнув, правда, за то, что ты не обладаешь стенобитным басом, как они надеялись.

– Американцы – это двуногие, они разочаровали меня весьма, – оживился Федор Иванович. – Золото и золото – вот их девиз, людей там мало замечают, да, может, их нет совсем. А если есть, то так мало, что хоть в микроскоп их разглядывай.

«Вроде бы удалось разбудить его, – подумал Головин, – а то уж совсем клевал носом, того и гляди, что чаша вывалится из руки».

«Америка, Америка, только и слышишь про Америку, а все потому, что деньги там платят хорошие… А что деньги, сколько ни заработай, все мало, не хватает… К тому же и вторая семья возникает… Как от Маши отделаешься, если она так хочет ребенка от меня… Да и пусть, заработаю, хватит на всех, – думал взбодрившийся Шаляпин. – Плохо только, что неспокойно в мире, все острее возникают противоречия между странами, как бы не началась война. А все потому, что Россия сейчас действительно ослаблена почти пятилетней борьбой с внешними и внутренними врагами, как говорят знающие люди. «Хочу, могу погром организовать на 10 человек, хочу – на 100, хочу – на 10 ООО» – так заявлял один жандармский офицер, похваляясь своей силой и влиянием в обществе. А хорошо ли это? Где уж тут быть закону и порядку…»

Шаляпин застыл в нужном для художника положении, а мысли его отлетели далеко, перескакивая с одного места земного шара на другое… Вспоминались острые газетные статьи, разговоры серьезных деловых людей… За время отсутствия Шаляпина в России произошли чрезвычайные события, он сразу почувствовал, что въехал словно бы в другую страну, в которой торжествовали вновь консервативные круги, боровшиеся за стабильность, закон и порядок. Приняли новый закон о выборах, который серьезно ограничивает права революционно настроенных рабочих и крестьян. Даже в правительственных кругах этот закон называли «бесстыжим», но необходимым в интересах сохранения покоя в государстве.

В высших сферах, где Шаляпину приходилось бывать, одобряли действия Столыпина, сумевшего придать своей власти демократический характер. Он выступал на заседаниях Думы, вроде бы советовался с депутатами, полемизировал с крайними настроениями, уговаривал, призывал помнить об интересах России… Все говорили, что ему удалось спасти режим единовластия. Революция нанесла удар по самодержавию, никто уже с этим не спорит, как никто и не надеется, что монархическая власть останется неприкосновенной. Без Думы вообще нельзя, но народное представительство решили по возможности сузить, лишь господствующие классы получили широкие права и возможности. Разгон Второй Думы и принятие нового закона о выборах – это торжество власти над революцией… Хорошо ли это? Пришло ли в Россию затишье? Бурные парламентские выборы, эйфория демократических свобод вроде бы удовлетворили самых нетерпеливых… Все были довольны, а теперь бушевавшие страсти загнали внутрь, они там будут кипеть вплоть до очередного взрыва…

Многие его знакомые с каким-то непередаваемым удовольствием повторяли случайно вырвавшуюся у министра финансов В.Н. Коковцева фразу, оброненную в пылу полемики в Думе: «У нас, слава Богу, нет еще парламента». Думцы, мнившие себя парламентариями, возмутились, а Столыпин отнес эту фразу к «святым истинам». И знакомые подтверждали, что в России действительно нет еще настоящего парламентаризма. И все в один голос говорили, что революция ослабила Россию… Может, это как раз то, к чему стремились конкуренты в борьбе за мировое господство. Так ведь бывает и в жизни каждого человека… Войдет зубная боль – и нет силы, той прежней силы, которая несет человека по жизни, создает ему хорошее настроение… Как зубная боль вошла и революция в тело России, ослабела от этого страна… Разные люди сталкивались с Шаляпиным, но многие придерживались таких настроений, в открытую говорили за картами, в театре, в поездах… Повсюду, где ему приходилось бывать.

В этих разговорах часто касались и международного положения России, а это не могло его не интересовать, беспокоить, волновать. Он – гастролер, лишь два-три месяца он выступает по договору с дирекцией императорских театров, а остальное время он – вольный казак, куда захочет, туда и поедет на гастроли. А куда? Так надо знать, где и что творится, где и что происходит. Он – сын России, и ему не безразлично, с какими чувствами иностранцы будут слушать и смотреть на него, как отнесутся в Милане к его Борису Годунову, а ведь через несколько недель он будет участвовать в постановке этой оперы в «Ла Скала»… Останется ли в стороне Италия от событий на Балканах? А еще чаще возникали вокруг него разговоры об остром соперничестве Германии и России. Соглашение о территориальной неприкосновенности Дании, Швеции, Голландии, стран, расположенных на берегах Балтийского моря, было подписано Англией, Францией, Германией, Россией, Данией, Швецией и Голландией в Питере и Берлине. Вроде бы хорошо, мир утвержден… Но одновременно с этим и горькие чувства возникали при этом: при обсуждении статей договора речь заходила и о намерениях России укрепить Аландские острова, но тут же «друзья» напомнили соответствующий пункт Конвенции 1856 года, приложенной к Парижскому трактату. А в то время Россия обязалась не держать на островах «никакого военного или морского заведения». Швеция противодействовала намерению России укрепить свое присутствие на островах, умело возбудила общественное мнение, и России пришлось отложить обсуждение этого насущного для нее вопроса. Не хотят усиления России в мировом пространстве, все время напоминают о Крымской или русско-японской войне. Англия и Россия отказались от вмешательства в дела Афганистана, только через Англию наше государство может входить в какие-либо отношения с афганским правительством, а за уступку Англия признала территориальную неприкосновенность России. Ох, как сложно и противоречиво в этом отвратительном дипломатическом мире… И одновременно с этим Россия и Англия признали суверенные права Китая над Тибетом. Установили сферы влияния в