Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Если ты не находишь в моих чертах того, что нужно для твоего мрамора, говорила она ему, – то мне совершенно бесполезно сидеть здесь.
Однажды утром, Пракситель, уже два дня не видавший Фрины, прогуливался в своем саду, преследуя свою неотвязную мечту, отыскивая это неизвестное, которого не доставало статуе, когда серебристый смех, вылетевший из группы миртов и роз, привлек его внимание. Он тихо приблизился. Под ароматной сенью, лежа на траве, спала его молодая невольница Крамина, которую он купил с месяц назад за чистоту ее форм, но поэтому
– Клянусь богами! – вскричал он;– на этих пунцовых устах я отыскал улыбку моей Венеры.
И увлеченный непреодолимым порывом он поцеловал Крамину, и она проснулась. Она встала покрасневшая и застыдившаяся. Но господин – всегда господин, к тому же он был прекрасен. Пропавшая было улыбка снова появилась на губках девушки.
В тот же вечер, после сеанса, на котором невольница с успехом заменяла куртизанку, Пракситель, отправился к Фрине, чтоб сказать ей:
– Не сердись. Я нашел.
Фрина последовала за своим любовником; она вместе с ним вошла в мастерскую, где возвышалась блещущая Венера.
– Ну, что ты скажешь? – спросил Пракситель.
Фрина была очень бледна.
– Я говорю, – возразила она,– что это лицо мое, но не мое на нем выражение. Где ты взял эту улыбку, Пракситель?
– К чему тебе знать?
– Я желаю.
– Я взял ее у одной из моих невольниц.
– Позови ее.
Пракситель позвал Крамину; прекрасная невольница явилась. Она остановилась в нескольких шагах от любовницы своего господина, в скромной и почтительной позе.
Но женщины при известных обстоятельствах имеют удивительный такт. Пускай Крамина стала в позе невольницы, Фрина по ее глазам, опущенные ресницы которых плохо скрывали пламя, узнала в ней свою соперницу,– она узнала это по закрытым, но трепещущим губам.
– На самом деле, эта девушка должна лучше меня улыбаться, когда ей говорят: «я тебя люблю!» – проговорила она.– И это понятно… Непривычка слышать!.. Мой привет Праксителю! Ты хорошо сделал, что решился отыскать в навозе жемчужину!
И так как ваятель хотел протестовать, она продолжала, не дав ему проговорить ни слова:
– Неужели ты думаешь, что я могу ошибиться? От этой девчонки пахнет поцелуями… Ты был прав, возвысив ее до себя, потому что это было тебе полезно… Но я не унижусь до того, чтоб принимать последки после невольницы. Прощай!
И она удалилась, чтоб никогда не возвращаться.
Фрина приближалась к тридцатилетнему возрасту; она была во всем блеске красоты, на вершине богатства и, мы могли бы сказать, на вершине своего могущества, ибо греки
Богатая, обожаемая, осыпаемая лестью, все еще молодая, всё еще прекрасная, Фрина должна бы быть счастлива. Нет, в глубине души она питала мрачную скорбь. В Афинах был один человек, который не занимался ею. Этого человека звали Ксенократом. Он был философом.
Родившись в Халкедоне, Ксенократ сделался учеником Платона, который почтил его своим уважением и дружбой; он сопровождал его в Сицилии, и когда тиран Дионисий с угрозой сказал Платону, что ему «срубят голову», – Ксенократ ответил ему: «Сначала нужно отрубить мою!..»
Ксенократ гнушался развратом, против которого он гремел без устали. Он пил только воду, не играл ни в какую игру, носил грубую одежду и отворачивался при встрече с женщиной.
Таков был тот, презрение которого приводило в отчаяние Фрину, – то была прихоть. Насытившись глупцами, она желала мудреца.
На Ксенократ был последователен в своих убеждениях. Он жил один, говоря что человеку достаточно и самого себя, в маленькой избушке в отдаленном квартал города.
Однажды вечером, во время грозы, в двери к нему постучалась женщина и попросила гостеприимства. Эта женщина дрожала от холода, насквозь промоченная дождем.
– Войди, – сказал Ксенократ.
И чтоб согреть ее, он зажег огонь.
– Ты добр, – сказала женщина;– благодарю тебя.
– Благодарить меня не за что; ты страдала,– я тебя принял. Тоже самое я сделал бы для собаки.
Фрина, ибо то было она, улыбнулась этому более чем грубому ответу. Однако она сняла покрывало, которым была обернута . голова и явилась своему хозяину во всем блеске красоты,.
Он даже не взглянул на нее.
Прошел час, прошло два; Ксенократ читал при свете лампы, Фрина продолжала греть ноги и руки у очага.
Наконец, закрыв книгу, философ, сказал:
– Приближается ночь; тебе пора удалиться.
– Удалиться? – ответила она.– Ты шутишь! Не ты ли сейчас сказал, что то, что ты сделал для меня, ты сделал бы для собаки. Разве ты не слышишь как стучит дождь в стены твоей хижины. В такую погоду ты не выгнал бы на улицу и собаки, зачем же гонишь меня? Я остаюсь. Если тебе хочется спать, ложись; я тебя не стесняю.
– О! я тоже не стану стесняться.
Философ улегся на своей постели.
– Я не люблю красивых женщин! – заметил он.
– Каких же ты любишь? дурных?
– Ни тех и ни других.
– Ба! Твоя добродетель– ложь! Поспорим на этот золотой браслет против этого тома сочинений твоего учителя. О чем говорится в этой книге? О Гиппие или рассуждение о красоте… Да разве Платон смыслил что-нибудь в красоте, когда он никогда не видывал меня!.. Поспорим, что если я захочу, ты меня полюбишь?…
Ксенократ, приподнявшись на постели, смотрел на куртизанку.
– Ты Фрина! – вскричал он.
– Да.