Зимопись. Путь домой. Аз
Шрифт:
«Мужчина не личность, он функция, – в свое время объясняла мне Варфоломея местные особенности. – Мужчина не может родить, он не может знать, его ли семя победило в гонке на выживание, поэтому мужчины – всегда младшая рабсила, повара, вся обслуга…»
Я – функция. С точки зрения царевен, относиться ко мне следует соответственно, и если в пути домой после освобождения из плена они зависели от меня и радовались, что очень своевременно им встретился умелый интересный парень, то сейчас, в безопасных вотчинах, отношение переменится: они легко сочтут, что в хозяйстве двуногий гаджет этого типа может пригодиться.
Проще всех было бы с Марианной. Она вернулась из-за реки, у нее горе, и моя кандидатура человека, который поймет и поможет, подошла бы идеально. Если б только не неугомонная мамаша Марианны…
Вот именно. Вычеркиваем.
Еще меня достаточно тепло воспринимали Клара, Александра, Любава и Феофания. С ними, мне кажется, общий язык тоже найдется. Если постараться. Но дадут ли постараться? Когда топор, вместо того, чтобы колоть дрова, начинает разговор, что он как бы не совсем топор и ему нужны особые условия – что сделают с таким топором?
Вот и я не знаю. А то, что приходит в голову, оптимизма не внушает.
Из оставшихся спасенных царевен три – Анна, Ираида и Софья – «темные лошадки», об их внутреннем мире я ничего не знаю, и чего ждать от них – тем более.
Ярослава – тот еще фрукт, ей палец в рот не клади. Хоть и сестренка нашего Юлиана, а настолько себе на уме, что братцу сто очков вперед даст.
Варвара? Она меня живьем съест – за все хорошее и прочее. За то, что не принимал ее сторону, когда она могла победить, и был свидетелем поражений. Договориться с ней о чем-то можно в одном случае – сделать для нее лично что-то непредставимое в обмен на временную лояльность к моим проблемам. Но затем потребуют новый подвиг, затем новый, и так до бесконечности.
Антонина… Эта меня просто в желчи утопит. Она эгоистична и проста, опасна, хотя и предсказуема. С ней не договоришься, потому что любая договоренность будет соблюдаться, лишь пока второй стороне это выгодно, а мои проблемы в качестве проблем даже в расчет браться не будут.
Ефросинья же, последняя в списке знакомых мне царевен, – худший вариант из возможных. Она уверена в собственном превосходстве, и я для нее – безвольная кукла, чьего мнения не спрашивают, потому что у кукол не должно быть мнений: их мнения – мнения хозяек, которые с куклами играют.
Вот такой расклад. Понятно, почему поджилки трясутся.
На ужин нас пригласил мужской голос из-за двери, о форме одежды не сообщили. Дядя Люсик посоветовал идти в доспехах без оружия. Приведя себя в порядок, мы вышли. В обеденный зал нас проводили два ожидавших снаружи бойника: один, показывая дорогу, с факелом поднимался по лестнице, второй замыкал процессию – контролировал поведение странных гостей, чтобы, если что, поднять тревогу.
Ефросинья встретила нас в парадной амуниции. Невероятной красоты доспех блестел как новый, но изысканность старины не спрячешь отдраенной поверхностью, древность проявлялась в потемневшей коже и вековой потертости узоров. Видимо, изготовленный великим мастером комплект долго передавался по наследству или был получен другим, не столь безобидным, путем – например, достался в виде трофея. Ведь не исключено, что, как и Гордеевский нож, это рукотворное диво выковали в землях живущих за горами «оружейников».
Надетая поверх рубашки кожаная основа сверкала рядами нашитых внахлест бронзовых пластинок, издали это походило на переливавшуюся в языках пламени чешую. Бедра опоясывала выполненная в том же стиле юбка. Как и выполненные в виде драконьих пастей наплечники, она висела чуть мешковато – явно рассчитывалась на мадмуазель более мощной комплекции. Или на парня. Взрослой цариссе такое не надеть, она просто не влезет, а молодому человеку вроде того, каким, скажем, был я по прибытии на причал – в самый раз. Ременную портупею сплошь покрывали защитные пластинки с геометрическим орнаментом, к портупее крепились меч в инкрустированных ножнах и парно с ним изготовленный длинный нож. Чересчур стянутые ремнями широкие поножи и наручи, как и съехавший на уши островерхий шлем, тоже выдавали в изначальном обладателе доспехов более крепкую особу, чем нынешняя владелица.
Ефросинья поправила съезжавший на лоб шлем и гордо повела плечами:
«Видите, какой я могу быть? То нелепое тщедушное создание с неприятной улыбкой и тонкими губами, которое вы, глядя на меня, представляете – не я, настоящая я – вот эта суперменша невероятных вида и возможностей».
Ну-ну. А самое для меня в этом прискорбное, что царевна не ходит в таком облаченье постоянно, значит, именно для нас постаралась. Точнее, для меня. Значит, сейчас что-то будет.
За накрытым столом вдоль одной стороны сидели три мальчишки лет от семи до десяти – непохожие друг на друга, разных цвета волос, телосложения и формы лица.
– Мои братья, – представила Ефросинья, – Иона, Брячислав, Антип.
Во главе стола рядом со старшим из братьев оставалось место, и царевна, как заместительница хозяйки, села туда. Нас пригласили на лавку по другую сторону. Первым, согласно титулу, расположился папринций, вторым я – как пусть бывший, но невестор цариссы. Малик присел последним – напротив младших братьев Ефросиньи.
Они, едва сдерживая улыбки, «незаметно» тыкали друг другу пальцами в штаны на нашем джигите. Ефросинья громко осадила:
– Вам смешно, потому что не понимаете, кто находится перед вами. Это знаменитый вождь рыкцарей Малик Носатый, и если он сейчас здесь, то Верховная царица помиловала его, или он идет просить об этом. Думаю, сейчас нам все расскажут. Одевшись как женщина, Малик Носатый дает понять, что его положение выше обычного разбойничьего сброда и что он им не чета. По его одежде сразу видно, что он – командир.
Неплохое объяснение. Кажется, в своем нежелании соблюдать местные обычаи Малик отныне будет ссылаться именно на эту причину.
– У Малика Носатого должен быть огромный меч! – не удержался мелкий Антип.
– Он остался в комнате, которую нам любезно предоставила хозяйка. – Малик на миг уважительно склонил голову в сторону Ефросиньи.
Употребление слова «хозяйка» по отношению именно к царевне, без лишних дифирамбов отсутствующей цариссе, Ефросинье, безусловно, понравилось. В ее задумчивом взгляде проскользнула благосклонность.
Малик вновь повернулся к мальчишкам:
– Приходите после ужина, покажу.