Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта
Шрифт:
Большинство средневековых наблюдателей, подобно францисканцам, фиксируют внешнюю сторону отношения монголов к грому. Персидский историк Джувайни пишет о том, что монголы обходят стороной все, во что ударила молния, и уточняет, что все эти предметы вызывают тревогу и сильный страх. Что касается скрытой причины страха, то мы можем предполагать следующее. Гнев Неба, воплощавшийся в громовых ударах и молниях, был божественным наказанием. Ахмед ибн Фадлан наблюдал у волжских булгаров обычаи, связанные с запретом касаться умершего и вещей, в которые ударила молния. В обоих случаях мотивация запрета совпадает. Ибн Фадлан пишет: «Если молния ударит в дом, то они не приближаются к нему и оставляют его таким, каким он есть, и [также] все, что в нем [находится], — человека и имущество и все прочее, — пока не уничтожит его время. И они говорят: "Это дом [тех], на которых лежит гнев"» (Ахмед ибн Фадлан, с. 137). В легендарной истории крещения гуннов епископом Исраилем армянский писатель Моисей Каганкатваци (X в.) так характеризует «дьявольские заблуждения», то есть верования гуннов: «Они думали, что почитаемый ими бог Куар {60} производил искры громоносных молний и эфирные огни. Когда молния поражала человека или другое существо, они приносили ему жертвы. Также они приносили в жертву жаренных лошадей какому-то
148
История агван Моисея Каганкатваци, писателя X века/Пер. с древн.-арм. К. Патканова. СПб., 1861. С. 193. Анализ сведений Моисея Каганкатваци о Тенгри см.: Кляшторный С. Г. Праболгарский ТАНТРА и древнетюркский пантеон//Сб. в памет на проф. Станчо Ваклинов. София, 1984. С. 18–22.
Приведенные ниже примеры рисуют картину необычного страха монголов перед грозовым явлением. Но из этого не следует, что они опасались природного явления как такового. Гром воспринимался как небесный знак или, перефразируя Чжао Хуна, как «голос Неба». По словам брата Иоанна, «свои одежды они также не моют и не дают мыть, а более всего с того времени, когда начинаются удары грома, до того, когда это время кончается»{61}. Наблюдения китайского дипломата Чжао Хуна касаются лишь одной из сторон монгольского быта, и непроизвольно переводят ситуацию из сакральной сферы в нравственную: «По обычаю татары в большинстве случаев не моют рук, и [они] хватают рыбу или мясо [грязными руками]. Когда на руках появляется жир, [они] вытирают [их] об одежду. Они не снимают и не стирают одежду до тех пор, пока [она] не износится» (Мэн-да бэй-лу, с. 75). Сведения Вильгельма де Рубрука объясняют причину последнего обычая, возвращая его в область сакрального: монголы «одежды никогда не стирают, потому что говорят, что тогда гневается Бог и что будет гром, если их повесить сушить. Они даже бичуют тех, кто стирает и у них [одежду] отнимают. Они боятся грома сверх меры, тогда прогоняют всех чужих и закутываются в черные войлоки, в которых прячутся, пока не пройдет гроза»{62}.
Лишь сопоставив все три свидетельства, мы можем получить законченную картину: запрет на мытье одежд актуализировался в определенное время года — сезон гроз, т. е. весной и летом, и диктовался стремлением избежать гнева Неба. Последнее подтверждается сведениями Рашид-ад-дина об обычаях монголов из местности Баргу: «Если кто-нибудь снимет с ноги войлочный чулок и захочет высушить [его] на солнце, то случится та же самая беда [т. е. это вызовет грозу]. Поэтому, когда они сушат [свои] войлочные чулки, то закрывают верхушку шатра и сушат их в шатре. У них эти приметы проверены и [они] исключительно свойственны этой стране. Так как в этих пределах случаются частые грозы, которые для жителей являются огромным бедствием{63}, то последние это происшествие ставят в связь с каким-нибудь дурным явлением» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 1. С. 156–157). «Дурные явления» — это и есть вредоносная магия. По словам Марко Поло, описывающего пиры во дворце Хубилая, «наступать на порог — дурная примета». Иными словами, Марко Поло известно предписание и наказание за его нарушение, но при этом трудно решить, известен ли был ему истинный смысл «приметы». Отметим также, что точно в такой же форме запреты известны францисканцам. Исключение составляют наблюдения брата Вильгельма де Рубрука, стремившегося превзойти в осведомленности своего предшественника, брата Иоанна; известно, что брат Вильгельм, находясь в орде, имел время для выяснения подобных вопросов.
Запрет на мытье одежд действовал весной и летом. Почему мытье одежд вызывает гнев Неба? Пока лишь мы можем отметить, что существовала какая-то не очень ясная связь между громовым явлением и мытьем одежды, купанием, омовением в воде. Смыть жир означало вызвать гром. И, наоборот, все, на чем лежал слой жира, приносило удачу. Следовательно, запрет на мытье одежд является производной от этих представлений. Согласно Марко Поло, монголы жирным куском мазали рот войлочным идолам (именуемым Natigay {64} ), и тем самым кормили их (Марко Поло, с. 90). В этом же контексте следует рассматривать обряд окропления знамени, заключавшийся в том, что бунчук смазывали жиром (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 40). Красочное описание кормления знамени принадлежит перу Бабура, основателя империи Великих Моголов [149] . В этой церемонии хан и все присутствующие трижды брызгали кумысом в сторону бунчуков. Кормление знамени выступает как жертвоприношение духу — покровителю войска, воплощенному в знамени. В основе всех этих обрядов лежит представление о кормлении духов, с целью заручиться их покровительством.
149
Самойлович А. Монголо-шаманский обряд завораживания бунчуков в начале XVI в. (Бабуровское описание)//Живая старина. СПб., 1911. Вып. III–IV. С. 431–432; Султанов Т. И. «Записки» Бабура как источник по истории моголов Восточного Туркестана и Средней Азии//Turcologica 1986. Л., 1986. С. 255.
Наблюдение брата Вильгельма о связи между гневом Неба и мытьем одежд позволяет дать объяснение и следующему, остававшемуся неясным, обычаю древних тюрков. Когда Ибн Фадлан вручил почетные одежды вождю кочевников, тот «снял парчевую одежду, бывшую на нем, чтобы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел, — пишет Ибн Фадлан, — бывшую под ней куртку, — она распалась [лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыплется на куски» (Ахмед ибн Фадлан, с. 129). Согласно китайским авторам, такое же отношение к одежде наблюдалось и у чжурчжэней: «Все носят одежду из толстой шерсти. Входя в дом, чжурчжэни не снимают своей одежды, и носят ее до тех пор, пока она постепенно не обветшает и не начнет сваливаться» (Сюй Мэн-синь, с. 273). У монголов подобный обычай зафиксировал Чжао Хун: «Они не снимают и не стирают одежду до тех пор, пока [она] не износится» (Мэн-да бэй-лу, с. 75). Согласно сведениям ал-Макризи у монголов подобная практика регулировалась одним из положений Ясы Чингис-хана: «Он запретил мыть их платье в продолжение ношения, пока совсем не износится» [150] .
150
Гурленд
Описание следующей ситуации вносит ясность в наши построения и позволяет завершить тему запретов. Даосский монах Чань-Чунь в беседе с Чингис-ханом говорил ему, что слышал, будто подданные его летом не моются в реках, не моют платья, боясь вызвать грозу. Любопытно, что и в этой ситуации Чингис-хан задает мудрецу вопрос о громе. «Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: "Горный дикарь слышал, что подданные твои, летом, не моются в реках, не моют платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы; — все для того, что боятся небесного гнева; но это не составляет уважения к небу"» (Си ю цзи, с. 333). Чань-Чунь отметил поразительное (с точки зрения китайца) несоответствие между высокой идеей о регулирующей роли Неба и весьма странными бытовыми запретами, поставленными в связь с этой идеей. Кажется очевидным, что даосский мудрец и монгольский император обсуждали не народные мифы, а некие весьма значимые предписания, о соблюдении которых Чань-Чуня, скорее всего, предупредили, также, как и францисканцев. Продолжим примеры.
Египетским послам, прибывшим к Берке на Волгу в 1263 г., среди прочих запретов, было внушено не стирать своей одежды в орде. Ал-Макризи сообщает, однако в совершенно искаженном виде, о запретах вообще касаться воды («он запретил им опускать руку в воду и велел употреблять что-нибудь из посуды для черпания воды») и мытья одежды в воде [151] . Попытка Г. В. Вернадского объяснить мотивы этих указов страхом монголов перед природой и боязнью оскорбить некое Верховное существо, а также весьма практическими соображениями («желание избежать поражения людей молнией в случае, если они соприкоснутся с водой во время грозы») [152] , на самом деле ничего не проясняет. Дело вовсе не в страхе перед природой, а в соблюдении запретов, связанных с проявлением почтения к Небу.
151
Гурленд Я. И. Степное законодательство с древнейших времен, с. 63.
152
Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингис-хана. Bruxelles, 1939. С. 23.
Рашид-ад-дин сообщает, что в 707 г.х. во время пира у султана Улджэйту гром ударил в шатер и убил несколько человек. И султан Улджэйту, восьмой хан иранских монголов (1304–1317), страшно испугался этого злоключения. Ведь этот правитель носил при себе особый камень, предохраняющий от удара молнии. Брат Вильгельм сообщает, что он привез из Азии в подарок королю один из таких камней, вправленных в пояс, который обычно носили для защиты от молнии {65} . В трактате «Минералогия» ал-Бируни описывает «камень, отводящий грозу» (ал-Бируни. Минералогия, с. 474–475) [153] .
153
Подробнее см.: Юрченко А. Г. Книга катастроф. Чудеса мира в восточных космографиях. СПб., 2007. С. 135–138.
Среди ценных подарков, посланных византийским императором Михаилом Палеологом темнику Ногаю, находились головные уборы. По свидетельству Георгия Пахимера Ногай «спрашивал принесшего: полезна ли эта калиптра [головной убор] для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужены и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так чтобы человек под такою калиптрою был непоразим?» (Георгий Пахимер. Кн. 5.4). Видимо, не случайно, монгольских правителей так сильно занимал вопрос о смерти от удара грома. Несомненно, что подобные представления уходят своими корнями в глубокую древность.
В каждом из приведенных свидетельств говорится о страхе перед наказанием со стороны Неба в виде грозового удара. Все дело в небесных знаках, которые читались как воля Тенгри. Небо с помощью молний осуществляло наказание. Аналогичные представления о наказании преступных деяний сверхъестественными силами существовали и в средневековом Китае. Речь идет о случаях, когда преступнику удавалось избежать возмездия со стороны людей [154] . По этой причине явление небесного грома занимало в мифологических представлениях средневековых монголов чрезвычайно важное место. В обозначенной перспективе заслуживает особого внимания сообщение брата Бенедикта, сохраненное братом Ц. де Бридиа, со слов некого рассказчика в Орде Гуюка. «Бывают там также молнии, громы и грозы, и [к тому же] вне сезона, ибо говорили они братьям, что несколько лет тому назад климат у них начал удивительным образом меняться. Поэтому часто кажется, что вблизи земли тучи словно сражаются с тучами, и рассказывали они дальше, что незадолго до приезда [наших] братьев к ним сошел огонь с небес и уничтожил лошадей многие тысячи и скота со всеми рабами, пасущими [его], за исключением немногих. А когда братья присутствовали на [церемонии] избрания кана, то есть императора, выпал такой сильный град, что после его внезапного таяния утонуло более ста шестидесяти человек, и [поток] далеко унес вещи вместе с жилищами» (НТ, § 35). Итак, некто поведал францисканцам о небесном огне (молнии), испепелившем табуны лошадей незадолго до интронизации Гуюка. Выше были приведены сведения Рашид-ад-дина о том, как монголы опасались подобной напасти. Самое же занимательное в этих сведениях — их связь с несчастьем, случившемся в день восшествия Гуюка на престол. Выбор счастливого дня для такого события был предметом особой заботы придворных астрологов. Для нашего же исследования важен другой аспект этого события. Информатор францисканцев, скорее всего, был человеком из окружения Бату, и целью его было бросить тень на фигуру вновь избранного хана. Соперничество за лидерство между Бату и Гуюком, известный факт. Сведения о небесном огне намекают на неприятие нового хана со стороны священного Неба [155] . Францисканцы по простоте душевной отнесли эти сведения в раздел о климате Монголии.
154
Кычанов Е. И. Ли и право//Этика и ритуал в традиционном Китае. Сб. ст. М., 1988. С. 302. Нарушение правил, связанных с почитанием родителей, означало нарушение законов Неба. И Небо карало за это смертью — убивало молнией, сопровождаемой раскатами грома.
155
Ср.: Базарова Б. 3. Юаньская династия в летописи «Монгол борджигид обог-ун тэукэ»//История и культура народов Центральной Азии. Улан-Удэ, 1993. С. 25.