Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
По приезде рассказали Якову и другое: Поликсения вышла замуж за отца Дмитрия и уехала в Болшев. Но о том, что она носила под сердцем дитя Владимира, сделалось известно не сразу.
Глава пятая
1
Наконец-то личное счастье улыбнулось византийскому императору Мануилу I: у его молодой супруги, антиохийской принцессы Марии, летом 1169 года появился сын, нареченный в память о великом основателе их династии Алексее Комнине - Алексеем. Счастью родителя не было границ. С ходу он объявил, что младенец - наследник его престола, и расторг помолвку дочери с венгерским принцем Белой. Оскорблённый венгр в тот же день покинул Константинополь и вернулся на родину, под крыло своей
Надо сказать, что рождение мальчика в царственной семье принесло радость далеко не всем жителям страны. В частности, Фёдор Кантакузин, не оставивший мысли возвести на трон Алексея Ангела, очень огорчился и какое-то время пребывал в апатии, скрашиваемой только любовью к Янке. Та ему родила двух детей - мальчика и девочку, и они вчетвером жили у него во дворце в Малой Азии. Старшая же Янкина дочка, Зоя, от Андроника, оставалась по-прежнему под опекой бабушки - Добродеи-Ирины.
Но зато любовь Исаака Ангела к Настеньке длилась много меньше. Их разрыв случился в том же 1169 году после бурного выяснения отношений: женщина узнала, что толстяк продолжал тайно посещать прежнюю наложницу, от которой у него дети. Исаак винился, говорил, что не может без них обеих, что запутался окончательно и просил прощения. Настенька сказала: должен выбирать - я или она; если я, то женись на мне по Канону Церкви и удочери Евдокию. Ангел попросил день на размышление. А потом ответил: нет, к церковному браку с русской не готов, это ведь на целую жизнь, а судьба может повернуться по-всякому, и обременять себя никчемушними узами не желает. Что ж, тогда прощай, заявила та. Он молил, чтобы внучка Чарга не уходила, предлагал кучу драгоценностей, землю и рабов, но она была непреклонна: или под венец, или разойдёмся. В общем, разошлись.
Жить одной, без поддержки любовников, было нелегко. Постепенно распродавала имущество, золото и камни - те, что ей подарили в разное время; наконец продала усадьбу, распустила слуг и сняла для себя, дочери и няньки три убогих комнатки на окраине города Хризополя. Дом был неуютный, мрачный, продуваемый всеми босфорскими ветрами, отчего девочка не могла никак избавиться от простуд, кашляла и хандрила с осени до весны. Деньги убывали. Но идти на панель Настя не решалась, несмотря на то, что считала себя в душе порядочной дрянью; думала пока только о приличных занятиях - поступить в дом к богатым грекам служанкой, или переписчицей книг, или, на худой конец, уйти в монастырь вместе с Дуней. А потом решила попробовать ворожить, как её учила Арепа. Поначалу ведьмино ремесло стало приносить немалый доход - люди потянулись к ней косяком, жаждя заглянуть в своё будущее, исцелиться от хворей или же избавиться от «венца безбрачия». Но потом кто-то «настучал» на колдунью церковным властям, и пришлось бежать из Хризополя посреди зимы, скрыться, затеряться в Константинополе.
Приютились они в каморке на втором этаже доходного дома. На служанку уже денег не хватало, и пришлось остаться вдвоём. Жили впроголодь, героически преодолевая дочкины простуды. Наконец Настю взяли посудомойкой в трактир, а потом перевели в подавальщицы. Посетители-мужчины приставали к ней, но она ловко избегала двусмысленных ситуаций, большей частью шутками, иногда прибегала к помощи хозяина. Как-то, посмотрев на сидевшего в углу продавца овец и почувствовав некое наитие, иногда посещавшее её, Настенька сказала: «Не ходи завтра на площадь Тавра - там тебя убьют». Он ответил: «Не могу не пойти, у меня назначена встреча с покупателем».
– «Ну, как знаешь. Я предупредила». И действительно: в разгоревшейся драке бедолагу зарезали. Слава о ясновидящей снова разнеслась по кварталам столицы. Многие приходили теперь в трактир только для гадания, и сметливый хозяин брал за ворожбу подавальщицы крупную плату. Вроде бы дела её стали постепенно налаживаться, как случилось непоправимое. Евдокия одна, без присмотра матери, днём спускалась по полусгнившей лестнице со второго этажа и, понятно, при своей хромоте оступилась, кубарем полетела вниз и разбила голову. Без сознания пролежала несколько часов, и была обнаружена престарелой соседкой. Та послала в трактир за Настенькой. Перепуганная мать прибежала, привела дочку в чувство, трое суток кормила с ложечки. Но смертельной оказалась не травма головы, а жестокое воспаление лёгких, схваченное девочкой из-за долгого лежания на холодных камнях. Все усилия, заговоры и чары ничего не дали: Дуня умерла. Прорыдав у неё на груди, женщина решила тоже уйти из жизни.
Взяв верёвку и соорудив из неё петлю, перекинула через потолочную балку, помолилась тихо, влезла на табурет и уже готова была повеситься, как открылась дверь, и в проёме появилась рослая мужская фигура. Это был Чаргобай. Он стащил её на пол, начал успокаивать. А с его двоюродной тётушкой началась истерика - с воплями, слезами и судорогами. Даже потеряла сознание, но потом очнулась, сразу стала паинькой, выпила вина, подкрепилась булкой и по-деловому заговорила о похоронах дочери.
На печальную церемонию неожиданно прикатила Янка, извещённая братом. Вся была в дорогих нарядах, олицетворяя собою счастье и достаток: видимо, Фёдор Кантакузин удовлетворял все её запросы. Настя по сравнению с нею выглядела нищенкой - жалкая, худая, в более чем скромной одежде и с коричневыми кругами возле глаз. Обе обнялись и заплакали. Так и стояли, взявшись за руки, до конца заупокойного слова батюшки и во время опускания гроба в яму. А потом у подруги не было слов от негодования: «Почему не пришла и не попросила меня о помощи? Я тебя искала, но никто не знал, где ты прячешься, убежав из Хризополя». Та понуро молчала. Наконец ответила: «Зря меня вытащили из петли. Жить не хочется! Никому не нужна, ни на что не способна!» - «Как, а сын?
– произнёс Чаргобай, наблюдавший эту сцену на кладбище.
– У тебя есть сын, ждущий встречи с матерью!» - «Сын… - проговорила она и слегка воспрянула.
– Маленький Олежка…» - «Не такой уж маленький: скоро десять лет».
– «Скоро десять… Ты давно его видел?» - внучка Чарга подняла на двоюродного племянника жалкие, с неизбывной грустью глаза. Он сказал уклончиво: «Да давненько: мы ведь с Ярославом рассорились. Но запомнил мальчика непоседой и смышлёным не по годам». Женщина задумалась, посмотрела на Янку: «Нет, потом, потом… Я теперь без сил. Можно, у тебя заночую?» Та воскликнула: «Что ещё за вопросы! В доме Кантакузина места хватит всем».
– «Он не станет против?» - «Кто вообще будет спрашивать этого болвана?!» - и она рассмеялась хищно.
Незаметно пролетело несколько месяцев. Ростислав уговаривал Настю возвращаться на Русь, но она то хотела, то не хотела, что-то сдерживало её внутренне - тайное предчувствие или просто робость? Угадать нельзя… Под опекой близких людей самочувствие молодой женщины явственно улучшилось: щёки порозовели и округлились, волосы опять заблестели, а во взгляде вновь читались доброта и лукавство. Много времени теперь проводила с Янкиными детьми - мальчиком и девочкой, четырёх и трёх лет соответственно. Выполняла фактически роль гувернантки - обучала, прогуливала, воспитывала. А подруга не возражала: у неё и без детей находилась масса забот - светские приёмы, скачки, бани-термы, покровительство ряду монастырей и богоугодных заведений, посещение ювелиров и портных… Жизнь бы так и катилась по наезженной колее, если бы не новость, принесённая Янкой: в городе Андроник Комнин!
Выяснилось вот что. Перейдя на сторону мусульман, сын Ирины-Добродеи проскитался со своей любовницей Феодорой и совместными детьми по крупнейшим исламским городам - от Каира до Басры, долго жил в Багдаде, а потом обосновался в Алеппо. Здесь проходили торговые пути из восточных стран в Византию и обратно, и наследник императорского престола занялся тем, что, собрав под своим началом банду головорезов, по примеру Берладника начал грабить проходившие караваны. Действия его отличались крайней жестокостью: мусульман-купцов отпускал, а купцов-христиан резал без зазрения совести. Вскоре об этом узнали в Константинополе. Патриарх отлучил Андроника от Церкви, а рассерженный Мануил бросил на кузена собственную гвардию. И хотя новоявленному бандиту удалось скрыться за Евфрат, он попал в ловушку: командир гвардейцев захватил Феодору с детьми и сказал, что прикажет их вздёрнуть, если тот не сдастся в течение суток. Ровно через сутки появился Андроник с белым флагом капитуляции.
В кандалах его доставили к императору. Самодержец сидел в тронной зале у камина и смотрел на огонь. Пленника швырнули к его ногам. Босиком, в жалком рубище и колодках, поседевший и полысевший красавец мужчина корчился на мраморных плитах, словно дождевой червь, выуженный из почвы. Мануил, даже не желая взглянуть на Двоюродного брата, сделал жест рукой: пусть освободят глею и запястья. А когда приказание было выполнено, тихо произнёс:
– Что мне делать с тобой, Андроник? Ты в который раз опозорил наше семейство. Убивал, грабил и развратничал… Вот и евнух Фома убеждает тебя убить… Брат ответил:
– Делай со мной что хочешь, но оставь в покое Феодору с детьми.
– Я её не трону. Бедная вдова Балдуина тем уже наказана, что жила с тобою… Что они находят в тебе? Негодяй и мерзавец, обагрённый христианской кровью. А поди ж ты - летят, словно бабочки на огонь… Ну, да это к слову. Я повелеваю: если ты покаешься и торжественно, на Святом Кресте присягнёшь на верность моему наследнику - принцу Алексею, я тебя прощу и сошлю на вечное поселение в горы Пафлагонии. Что, согласен? Это твой единственный шанс. А иначе - смерть.
Потрясённый благородством повелителя Византии, тот упал на колени и поцеловал край его одежд. Пылко прошептал:
– Ты великодушен… Бог тебя спаси! Выполню любое твоё решение… Можно ли увидеться с престарелой матерью? Ведь потом вряд ли когда-нибудь встретимся. Годы её такие…
– Дозволяю.
Это всё Насте с Чаргобаем рассказала Янка. И добавила:
– Добродея мне разрешила быть в имении при визите сына. Думаю, Андроник выразит желание посмотреть на Зою. Как же без меня? Да и ты могла бы поехать тоже.