Зверь
Шрифт:
Стоило ли верить в сделку с Эймаром или лучше было послушать совет министра и обмануть наследника?
Эеншарда тошнило от обоих вариантов, но в спальню Артаса он поспешил так, словно брат оставил ему не бумаги, а ответы на все вопросы.
Комната покойного принца была пустой. Мебель все еще стояла на месте, но книжные полки пустовали, с кровати исчезли подушки и матрас. Доски прикрывала черная ткань, имитирующая траур.
Когда Эеншард был здесь в последний раз, а это было действительно давно, здесь стояли макеты кораблей, не меньше десятка разных корабликов. Только теперь Эеншард понял, что тот корабль у нарисованного берега Эштара был не случайностью, а откровенным намеком брата.
«Найди записку», - сказал ему Артас, оставив там корабль.
Ругая себя за бестолковость, Эеншард быстро нашел нужные камни и нажал на них. Ничего не произошло. Он убрал руку, нахмурился, и вдруг камни провалились внутрь, что-то щелкнуло прямо в стене, и часть поверхность выдвинулась вперед, словно не задвинутая полка.
Эеншард дернул конструкцию на себя и действительно достал из стены подобие ящика, в котором были сложены папки, поверх которой лежала записка.
Сев на пол, Эеншард первым делом развернул ее:
«Ты сидишь сейчас на полу и хмуришься?», - писал Артас.
Эеншард невольно моргнул и даже коснулся своего лба. Он действительно хмурился.
«Тебе не нравится все это, но считай это моей последней волей. Я хочу, чтобы ты стал королем, хочешь ты этого или нет. Все, что лежит в папке, завязанной красной лентой, тебе надо знать наизусть. Синей лентой помечено то, что ты должен изучить. Знать это необязательно, но понять придется. Зеленая лента говорит о том, что в папке хранятся важные данные, нуждающиеся в пополнении. Сведения, указанные там, минимум раз в три месяца ты должен уточнять, а лучше делать это каждый месяц. Кое-где я оставил для тебя пометки, не дурак – разберешься».
Эеншард выдохнул, закрыл на миг глаза и, собравшись с мыслями, прочитал приписку к посланию.
«Береги Эраста. Он слишком наивен».
И больше ничего. Никаких «прощай», словно отправляясь на смерть, Артас забавлялся, оставляя все это.
Эеншарду хотелось рычать, но, стиснув зубы, он до боли сжал кулак и с размаху ударил им в стену. Боль в руке не отрезвила его. Чувствуя себе тупым и совершенно бесполезным, он лупил ни в чем не виновную стену, пока силы не оставили его.
Касаясь лбом окровавленной стены, он смотрел на разбитую руку и старался не думать, но неугомонный разум упрямо старался найти выход. Оставалось признать, что он не сможет сбежать от воли Артаса. Оставалось забрать все эти бумаги, вернуть нишу на свое место и сбежать к себе.
Настало время привести кабинет в порядок, а то треснувший стол был смешон даже ему самому.
Вечером Эеншард сидел в своем кабинете. Старый треснувший стол был весь завален книгами и бумагами с дурацкими разноцветными ленточками. Новый стол в его кабинете появится завтра, а пока свеча стояла на старом, а принц пытался написать письмо.
Утром можно было отправлять сапсана в путь, но прежде нужно было написать послание.
Принц смотрел на пустой лист, держал в руках перо и только хмурился. Он знал, что должен написать, но понятия не имел, как это сделать. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Ленкара имела право знать, что он понимает ее стремление к верности и разделяет его, в то же время он хотел признаться, что здесь есть другая женщина, что ждет от него ребенка, а он хотел бы только того, что был там на севере. В то же время, он понимал, что соврет, если скажет, что рад чуду, о котором она поведала. Радоваться сейчас он и вовсе не мог.
«Я должен стать королем Эштара», - написал он внезапно для самого себя и уставился на маленькие острые буквы.
«Я жалок», - подумал он, сминая этот лист.
«Дорогая Лека, я рад, что с тобой все хорошо».
«Что? – спросил он себя. – Едва ли у нее дела лучше моих».
Смел еще один лист и нервно потер переносицу.
«Лека».
Написав одно лишь имя, он застыл, понимая, что рука у него задрожала. Эта женщина хотела правды, заслуживала правды, потому он закрыл глаза и подумал, как он рассказал бы все кому-нибудь другому.
– Я в дерьме, - сказал бы он Эрву, а потом предложил бы выпить, а потом спьяну с грубым матом рассказал, как его тошнит от этого грешного гнилого мира.
Захотелось выпить, но назидательная пометка внутри одной из папок гласила: «Захочешь выпить - вспомни, что ты и без того медлителен».
Артас знал его слишком хорошо, пусть они и не общались так близко, как могли. Наверно, Артас велел бы ему написать все прямо и не строить из себя принца. Абсурд был в том, что он все же являлся принцем по крови и по праву.
Выдохнув, он начал писать, заранее решив, что отправит принцессе любую глупость, что появится на бумаге.
«Твое положение тревожит меня. Я хотел бы воспитывать нашего ребенка и действительно неважно, мальчик это или девочка, но сейчас его появление еще больше усложняет наше положение.
Твой вопрос о верности мне понятен, и я верен тебе с ночи нашего обручения, но я должен признать, что не был верен прежде, и теперь одна из моих женщин тоже ждет ребенка. Было бы бесчестным не признавать его».
Он замер, понимая, что действительно хотел бы его не признавать, отречься от него и забыть. Где-то в глубине души он мечтал, чтобы он и вовсе не родился, и стыдился подобных желаний.
Выругавшись, он продолжил писать, сжимая челюсти до судорожной боли в мышцах.
«Более того, кажется, я вступаю в борьбу за трон, а значит».
Он не мог написать то, что было очевидным, и оставил фразу не дописанной.
Троеточие для него было символом не ясным, лирическим и неуместным, потому он просто продолжил писать с новой строчки.
«Ты сама понимаешь, что это значит. Я не знаю, что делать, но я точно знаю, что ты нужна мне».
– Что за бред!? – вскликнул он, нервно вскакивая.
Ему хотелось смеяться. Написать все это женщине, которой нельзя волноваться, заявить ей, что он ее, по сути, оставляет на произвол судьбы на севере, потому что, видишь ли, ему приспичило повоевать на юге за трон чокнутого папаши, а потом заявить, что она ему нужна! Не так он представлял себе свою собственную честность, но вместо смеха только криво улыбнулся. Как бы он ни злился, но он писал правду.