Звездун
Шрифт:
Бармен показал на несколько наполненных бокалов, которые стояли перед ним.
– Берите сами.
Я так и сделал и, игнорируя столик с канапе, направился к Стюарту, по пути прихлебывая вино. Слава Богу, наконец-то я почувствовал, как алкоголь разливается по телу.
– Ну что, костюм подошел? – Пытаясь завязать разговор, я присел рядом со Стюартом. Он окинул меня взглядом с головы до ног. Мы оба были одеты совершенно одинаково. Два не-совсем-Феликса.
В реальной жизни двое одинаково одетых мужчин, сидящих рядышком на оранжевом диване, привлекли бы нездоровое любопытство. Но это происходило
– Как прошла репетиция? – спросил я, повернувшись к Стюарту.
– Нормально.
Стюарт явно не отличался разговорчивостью, но я не сдавался.
– Волнуешься, да? – продолжил я, невольно копируя его манеру речи.
– В общем-то нет. Не так уж много нужно делать. Честно говоря, я надеялся на большее. Думал, может, что сгодится для моей работы в клубах.
С противоположной стороны комнаты раздался взрыв смеха. Там к Тони Симеону и девушке с блокнотом присоединились музыканты из рок-группы. Веселая компания в одном углу комнаты, я и мрачный Стюарт – в другом. Здорово.
Все же мне показалось, что блеснул лучик надежды.
– Послушай, если хочешь, я могу с тобой поменяться.
Стюарт посмотрел на меня. Хмурый Феликс – на Феликса, питающего надежду. А затем он рассмеялся. Его смех был похож не на громкий хохот, доносящийся с другого конца комнаты, а скорее на тихое ржание. Я не знал, то ли мне радоваться тому, что он наконец повеселел, то ли обидеться за то, что мое предложение показалось ему столь смехотворным.
– Вообще-то, – сказал он, отсмеявшись, – вряд ли это пойдет на пользу моей работе в клубах, как ты считаешь?
– Почему, может и пойти.
– Дружище, я хочу, чтобы люди относились ко мне серьезно. Понимаешь, я этим на жизнь зарабатываю.
– Ну давай, – попросил я, протягивая ему газету, словно это могло как-то на него повлиять.
Стюарт уставился на нее с таким видом, словно я предложил ему пакет с блевотиной.
– Э нет, приятель. Мы уже отрепетировали, и вообще… Лучше я буду делать то, что мне сказали. Так что, спасибо, не надо.
– Давай, – повторил я, осознав, что призывы к его добросердечию тщетны.
– Послушай, друг, без обиды, кто ты мне такой? С чего это я должен с тобой меняться? Мне-то что с того будет?
Я попытался всучить ему газету, но он ее не взял даже после того, как я заманчиво ею потряс.
– А если я дам тебе пятьдесят фунтов?
Он взглянул на меня, потом в другую сторону, словно прикидывая, не рвануть ли в сторону музыкантов.
– Приятель, отстань!
– Сто фунтов?
– Нет.
Я похлопал его по руке газетой.
– Триста фунтов?
Триста фунтов. Цена моего избавления от тюрьмы.
Стюарт сердито посмотрел на руку, на то место, по которому я шлепнул газетой, однако призадумался. Очевидно, при такой значительной сумме упираться дальше было глупо.
– Триста? Только за то, что мы поменяемся?
– Знаешь, я хочу, чтобы моя жена увидела меня в этом шоу. Что-то вроде сюрприза. И мне нужно хорошо выглядеть. Если она увидит меня на толчке, то решит, что я похож на полного придурка.
Этот аргумент Стюарта убедил. Он покачал головой, и я проклял себя за то, что имел неосторожность упомянуть о последствиях появления на национальном телевидении сидящим на унитазе.
– Послушай, – твердо заявил он, – извини, но я не согласен.
– Три гребаных сотни фунтов! – заорал я, одновременно ударив его по плечу газетой.
Стюарт резко отпрянул, в усталых глазах мелькнул страх, вызванный моим громким голосом и внезапной вспышкой ярости.
На другом конце комнаты музыканты рок-группы прекратили весело болтать и уставились в нашу сторону.
Черт. Стюарт выглядел напуганным. Я смущенно улыбнулся. Какое-то время ребята вопрошающе на нас смотрели; затем, будто включился мотор, беседа вернулась в прежнее русло, и мы со Стюартом перестали быть центром внимания.
Я сделал глубокий вдох и подумал: «Держи себя в руках». Медленно, с преувеличенной осторожностью я положил газету рядом с собой на диван. Стюарт наблюдал за мной, как кошка обычно следит за собакой, – со смесью страха и презрения.
– Слушай, – произнес я спокойным и рассудительным голосом. – Сценка с туалетом – шутка. Очень смешная! Я имею в виду, что люди запомнят именно ее. Отличное завершение розыгрыша.
И когда я это сказал, до меня вдруг дошло, что я прав. Люди запомнят именно эту сцену. Раньше мне казалось, что если Сэм во время просмотра передачи увидит меня со спущенными штанами на толчке, то вряд ли придет в восторг. Я вбил себе в голову, что она непременно должна взглянуть на меня в определенном свете, как на двойника Феликса Картера, и, следовательно, как на сексуального бога и харизматическую личность. А не поменять ли точку зрения? Что, если я не предстану перед ней в столь выгодном свете? Все равно именно над сценкой с моим участием люди будут больше всего смеяться, именно эту сценку будут потом вспоминать с улыбкой. И в конце концов, разве не смешное вызывает любовь? Взять, к примеру, Феликса, разве его сексуальность, по крайней мере частично, не основана на том, что он умеет рассмешить противоположный пол? Наверное, я чересчур поспешил с выводами.
Как бы то ни было, надо смириться. С тремя сотнями или без, Стюарт не согласился заменить меня в туалете. Парень явно почувствовал облегчение, когда подошел Тим, с завистью поглядывавший в сторону «Гроббелаарс» и компании. Несколько минут все три Феликса сидели рядом, наблюдая за чужим весельем, потом я предложил сходить за выпивкой и направился через комнату к бару, радуясь перемене сцены.
Позже я вновь очутился в зеленой комнате. Народу было уже гораздо больше. Передача закончилась, начался междусобойчик, и все – команда телешоу и гости – выглядели довольными и счастливыми. Еще один удачный эфир!
Только три человека не были счастливы и довольны. Три Феликса – воссоединившиеся к тому времени в зале для приемов – из-за нехватки времени лишились своего мига славы, во многом благодаря Симеону.
Лично я провел половину шоу – с момента начала интервью с Картером и до его окончания, – сидя со спущенными брюками на унитазе за сценой.
Вино, которое я выпил в зеленой комнате, сняло напряжение, однако мне страшно хотелось в туалет. Мой зад сообщал мозгу, что сидит на толчке, а мозг передавал эту информацию дальше, мочевому пузырю.