Александровскiе кадеты
Шрифт:
И упёрлись в уже настоящие баррикады, оплетённые колючей проволокой массивные заграждения из брёвен, с пулемётными гнёздами на флангах. Все окна дворца — ярко освещены, стоят грузовики с работающими моторами, натянуты тенты, под ними — явно стащенная из разорённых квартир мебель. Всё чернело от народа, но сидел он тут не просто так. Из дворца то и дело выбегали озабоченные порученцы, выкрикивали команды, десяток-другой вооружённых людей поднимался от костров, и ещё один грузовик срывался с места, уносясь в сырую ночь.
Федор мельком подумал, куда они могут все направляться сейчас,
— Автомоторный отряд «Заря свободы»! Прибыли для выполнения задания Временного собрания! — услыхал Федя.
Часового то ли сбили с толку лозунги над кабинами грузовиков, то ли убедил донельзя уверенный вид самого полковника; в общем, солдатик лишь кивнул, пыхнул цигаркой (немыслимое дело для караульного!), однако Две Мишени и бровью не повёл.
Все три машины александровцев спокойно подъехали к почти к самому входу, и третья рота резво посыпалась из кузовов. На них косились, но не более — вокруг хватало людей в форме и с погонами на плечах.
— Идём внутрь, — вполголоса распорядился полковник. — Федор, твои стрелки — со мной. Третья рота, занимаем Большой зал. Держимся все вместе. Если дело будет плохо — рассыпаемся и самостоятельно отходим к вокзалу. Если всё будет хорошо… — он выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, — то, надеюсь, отходить уже не придётся. Рискованно, но иного выхода не вижу. Наши сидят за Фонтанкой и, похоже, прорваться сюда уже не могут. А завтра в городе ждут немцев. Значит, александровцы, нам осталось только одно…
Кадеты молчали. Но — не сомневался Федор Солонов — всеми ими владела сейчас одна и та же мысль: если не мы, то кто же?..
А значит, надо идти напролом.
…Не мешкая, Аристов быстро построил своих кадет, повёл прямо ко дворцу. Навстречу выскочил какой-то хлыщеватый тип в кожаном пальто, перетянутый ремнями так, что удивительно, как ему ещё удавалось дышать.
— Автомоторный отряд «Заря свободы»! — гаркнул прямо в лицо не успевшему опомниться хлыщу Две Мишени. — Следуем в распоряжение Временного собрания! Лично к военному министру Гучкову!
Хлыщ удивленно захлопал глаза, раскрыл рот, закрыл и снова открыл, словно пытаясь подобрать слова — над верхней губой ходуном заходили квадратные усики, аккуратно подстриженные со всех сторон. Две Мишени, как донельзя занятый человек, у которого на счету каждая минута, выразительно пожал плечами, отодвинул хлыща с дороги и строевым шагом вошёл в широкие двери, кадеты — следом.
Открылся огромный вестибюль, в торжественном строю выстроились нарядные белые колонны[3]. Тут тоже хватало вооружённого люда, но порядка почти совсем не чувствовалось.
Хлыщ в кожаном пальто, однако, оказался настойчив. Забежал сбоку, заглядывая в лицо Аристову:
— Позвольте, позвольте, гражданин! Вы кто такой, вы куда вообще?!
— Не «куда вообще», а к гражданину военному министру, — снисходительно бросил Две Мишени. — Полковник Аристов, к вашим услугам.
Имя это хлыщу явно ничего не говорило. На боку у него висела массивная деревянная кобура маузера, но, похоже, ему она только мешала, немилосердно лупя по бедру.
— Проводите в приёмную гражданина министра! — властно бросил Две Мишени. — Части, сбитые с толку вражеской пропагандой, готовы сложить оружие — вы чем тут вообще заняты, гражданин? И кто вы такой?
Хлыщ явно растерялся.
— Идёмте, гражданин, идёмте, — громко сказал Две Мишени, сам, однако замедляя шаг. Кадеты окружили их плотным кольцом, хлыщ, увлекаемым железной дланью полковника, только слабо пискнул «но позвольте, милостивый государь!..»
— Ведите, ведите, гражданин! — продолжал внушать хлыщу Аристов.
Эх, мелкие ж мальчишки совсем, думал Федор, как бы случайно ткнув хлыща в спину стволом «фёдоровки». Третья рота, ну что с них толку? В крепком месте держаться можем, а тут?..
— К гражданину военному министру… только они все заседают… военный комитет Временного собрания… — кажется, хлыщ понял, что дело плохо, однако у него хватило ума сообразить, что рыпаться сейчас может выйти вредно для здоровья.
Кадеты дружно топали нарядными переходами и галереями Таврического, вокруг творился форменный бедлам — здесь помещался аппарат Думы, и из дверей доносились пулемётные очереди пишущих машинок, плыл сизый махорочный дым, бегали, ходили (а также сидели и лежали) самые причудливые личности: балтийские матросы в патронных лентах, серая армейская пехота, а рядом — гражданские сюртуки с форменными вицмундирами, от которых уже с треском поотрывали вензель Государя. Полковник неумоливо тащил за собой растерявшегося всю наглость щёголя в коже; Большой зал остался в стороне, Временное собрание переместилось оттуда в более удобные кабинеты.
— Да послушайте же, гражданин! — начал вырываться хлыщ. — У меня срочный приказ!.. Продовольственного комитета! Я, как исполнительный комиссар…
— Благодарю, гражданин комиссар, — спокойно сказал Аристов. — Вы нам очень помогли. Покорнейше прошу принять мои самые нижайшие извинения.
— А зачем вы сюда мальчишек тащили? — вмиг обнаглел тот.
— А что же, мне их на улице бросать? — искренне удивился полковник. — Это они — отряд «Заря свободы»! Это с ними я сюда прорывался, под обстрелом, между прочим! А у вас там на улице полный бардак, просите! Я своих бойцов там не оставлю! Да и с дисциплиной у нас куда лучше, думаю, сами уже убедились!
— Убедился, убедился, — проворчал гражданин исполнительный комиссар. Вырвался из плотного кольца кадет и рысью бросился прочь, то и дело оглядываясь.
— Ну, пошли… — совсем не по уставному начал Две Мишени, и тут боковая дверь, одна из многих, выходивших в широкий коридора перестроенного под кабинеты дворцового крыла, распахнулась — и перед кадетами возник человек в полувоенном френче, сильно хромавший, с поседевшей бородой аккуратной бородой от уха до уха, в пенсне. Несмотря на увечье, был он яростно-энергичен и, несмотря на поздний час, совершенно бодр.