Аморальные байки с плохими словами
Шрифт:
— Ну, мужики, день удался, двери установили, железнодорожного помощника перевоспитали, организм подлечили, только Михалыч неотмщеный остался. Эй, Михалыч, ты че молчишь? Слышь, мужики, а где Михалыч? Забыли, бля….
Короче, пришлось с полдороги за Михалычем возвращаться. Охранник, падла, пускать не хотел.
— Деталь важную забыли, — убеждаю, — от станка фрезерного, не тупи, служивый. Тебя же завтра казнят.
Приходим в кабинет к Глеб Егорычу, там Михалыч, свинья рязанская, лежит на столе пузом кверху и спит мертвецким сном.
— Все, кранты, — говорит
— Пацаны, у меня план мести вызрел, — говорю, — знаю как жену Михалыча ушатать. Давай его на мобилу сфотаем и смс-кой отправим, типа, помер Михалыч при исполнении. Пущай прочуствует, гадюка злая, кого потеряла…
Сложили Михалычу руки на животе, промеж пальцев букетик цветов вставили с прокурорской вазы, свечка правдоподобней смотрелась бы, конечно, но не нашли. Васька на мобилу щелкнул Михалыча прямо на столе: просто "Успение гроба господнего" получилось, кнопки на мобиле тыцькает, отсылает.
— Васька, ты задрал с мобилой играться, бери Михалыча, понесли в бус.
— Да, йо-майо, подождите, пацаны, че то я тупанул вроде, это чьи цифры последние два-восемь-два?
— Как чьи, — говорю, — Глеб Егорыча, ты что, лошара, ему Михалыча заслал?! Ну ты пошутил, бля, Егорыч может шутку не понять.
Ладно, херня, сгрузили наш спецназ в бусик, правда, по дороге чуть башкой на бетон не уронили, хули, туша сто тридцать килограм. Тронулись домой, Димыч торопит, мол, Наташка ждет и у него кочерыжка чешется.
— Не сцы, Димыч, поможем тебе с Наташкой, друзья для того и сделаны, чтоб другу помогать.
Под утро почти домой подкатываем, бл…, гайцы придорожные тормозят:
— Ваши документы, че везем в такую рань. Выйдите из машины пожалуйста.
Ну, хули, вышли три ваххабита камуфлированых, перегар такой, что сержанта к обочине шатнуло. Димыч в трубку дует, тужится, а мы пошли кузов открывать. Гаец глянул и удивился, там Михалыч лежит фиолетовый, руки на животе и букетик держит.
— Он че, не живой, что ли? — мент шепчет.
— А ты его поцелуй, может оживет, — говорю.
Гаец наклонился к Михалычу, думаю, пипец некрофил, щас в натуре поцелует, нюхает его чето, тут Михалыч видно от свежего воздуха в сознание пришел, глаза открыл и говорит:
— Здравствуй, Люся, я вернулся…
Бля, я думал милиционер обгадится щас, у него ножки подломились, икает:
— Николаша, пропусти людей, спешат…
Только отъехали, Димыч по тормозам:
— Пацаны, я носки свои за окном прокурорским забыл!
От жеж, шляпа, пришлось новые носки Димычу на день рождения дарить.
(фрагмент)
Валдис Йодли, 2012Свидетельство о публикации № 21204061474
Лобстеры в Будапеште
Некоторые мастеровые — явление природы, которое можно созерцать часами. У меня в прошлом году такие клоуны на офисе плитку ставили.
Два брата-акробата: старший — Йонас-плиточник и младшенький — Витек-подсобник…
Рабочий день у них начинался с распития кофе, причем, пока старший расставлял леса на фасаде и разматывал болгарки, младший, жучара, успел потискать мою бухгалтерку и залезть под юбку секретарше, нашептывая ей всякие глупости. Та мне скулит: — шеф, забери, к едрене-фене этого философа, уже ухи болят от него.
Я говорю:
— Витек, сучий кот, дуй на улицу клей колотить, там брателло твой как человек-паук по стене ползает с кельмой в руке, а ты тут членом груши околачиваешь!
Витя с блаженной улыбкой идет к брату и там развивается такой диалог:
— Витя, гад, ты че, в варенье упал!? Де ты шаришься, семимесячный??! Клей, сука, кто колотить будет!!?
— Йончи, не бубни, щас все будет…
— Щас у тебя еще одна дырка в голове будет для вентиляции, давай работай, братишка хренов.
— Сам ты хренов, ты меня еще в детстве достал, зануда. Смотри как шеф работает — пару печатей поставил и весь в шоколаде. А ты, лошара, целый день в говне ковыряешься и бестолку!
— Йоханый-карась, нафига я у мамы тебя выпросил… шумахер хренов!
— Я бы знал, что меня такой унылый брат снаружи ждет, не рожался бы нах.
— Так забейся назад в мамину маму, жизнерадостный дебил…
— Витя, а почему ты «шумахер»? — это я спрашиваю.
Вместо Вити отвечает Йончик:
— Так он тачки с Венгрии гоняет, берет рухлядь за пару штук, латает-штопает и впаривает лохам с накруткой. Короче, с дерьма пенки снимает.
— Это у тебя рухлядь, — Витя пинает ногой братову оранжевую «шестерку» времен Горбачева. — Картошку в ней садить можно. Вот на чем правильные пацаны ездят! — указывает на стоящий рядом белый мерсик Vito. — Кстати, шеф, можно я ее тут у тебя помою? Мне ее завтра под Жмеринку одному буратине гнать, а у тебя напор воды хороший. Пока этот недоношенный тут раздуплится с клеем…
— Витя, мне воды не жалко, помой, но чтобы плитка к вечеру стояла на фасаде.
Витя бежит за шлангом и принимается энергично натирать и так белоснежный мерс. Я в это время пью кофе на балконе и слушаю монолог Вити (далее языком оригинала):
— Вот шеф — реальный пацан, не жлоб ни грамма, а ты Йончик, блядь, скупердяй еще тот, нихера не брат мне, сука, ноешь мне за те шестьсот баксов уже третий год, жлобяра. Как в третьем классе у меня фантики тырил забыл уже, тварь… Йонас, у тебя память односторонняя какая то после той травмы… Мог бы баксы забыть, старик, и так жизнь лажовая, машину кровью заправляю, риск каждодневный, кругом враги, блядь, друзья фальшивые… Да хули далеко ходить, шеф, пример из жизни: поехал за этой Vito в мадьярщину и тут старый кореш звонит, Роланд. Мы с ним за одной партой восемь лет просидели, а потом он в Германию сдриснул, то ли Фюльда, то ли Хуюльда, не важно… Йони, отъстебись со своим клеем, видишь — занят. О чем это я? Ага, звонит мне, мол, давай встретимся в Будапеште, я там буду месяц прыщи на жопе лечить в источниках термальных…