Анатомия зла
Шрифт:
Отважившись, наконец, на признание, он перевел дух и с вызовом встретился с Учителем взглядом.
– Что дальше? – безо всякого выражения поинтересовался Гроссе.
– Я прочитал все, что нашел на полках.
– Так уж и всё. – недоверчиво переспросил Гроссе.
– Абсолютно все. От начала и до конца. До единой строчки.
– Ну и?
– Мне... мне трудно выразить словами то, что чувствовал, читая эти записи. Я был... вами. И им. Я чувствовал нутром – это моё!
– Вот как. – Гроссе больше не актерствовал. Не притворялся равнодушным. Он с откровенным любопытством смотрел на стоявшего перед ним юношу. То был интерес врача-психиатра, изучавшего своего пациента. То была ностальгия человека, разглядывающего свою забытую, старую фотографию.
– Да сядь же наконец, если собрался разговаривать, как взрослый мужчина, а не как провинившийся пацан.
Издевка возымела действие. Гроэр пододвинул стул и с вызовом плюхнулся на него, исподлобья глядя на Учителя.
– Значит, "твоё", говоришь. Так-так-так. Ты возможно не до конца понял, о чем там речь.
– Прекрасно понял. Там описываются опыты над людьми.
– И тебя это не смутило?
– Нисколько. Как же еще, без настоящих опытов, можно доказать что-либо – в первую очередь себе. А потом уже другим. Если, к примеру, я говорю Джимми, что дерево горит в огне, а камень нет, я ведь должен сначала попробовать поджечь и то, и другое. Должен проверить свою догадку на деле, убедиться в этом сам. Верно?
– Логично, – одобрительно кивнул Учитель. И с оттонком сожаления добавил: – Ты мог бы далеко пойти, мой мальчик.
Гроэр не уловил зловещего смысла этой фразы, но похвала ему явно польстила.
– Тетради и блокноты, которые поновее, подписаны "Эрих Гроссе". Я слышал, как Джимми называет вас иногда "мистер Гроссе". Значит, они принадлежат вам.
– Допустим.
– На старых стоит подпись... – Голос Гроэра дрогнул и странным образом осип, когда он произносил три магические слова: – "Доктор Макс Отто"... Кто он?
– Ты же сам сказал: доктор.
– Я не о том. Это ваш учитель?
– Это мой отец.
– И мой тоже?! – В неестественно напряженном лице Гроэра не было ни кровинки.
– Глупыш. Ты не можешь быть его сыном. Он умер задолго до твоего появления на свет.
Гроэр смотрел на него с почти враждебным недоверием.
– Но я это почувствовал. Вот здесь. – Он приложил руку к солнечному сплетению.
– Что ты мог почувствовать?
– Н..не знаю... Жар и трепыхание. Как-будто я живьем проглотил маленькую птичку, и она, чтобы вырваться наружу, стала метаться и биться мне об ребра.
– Фантазер. У тебя богатое воображение.
– Каким он был, Доктор Макс Отто? Расскажите. Пожалуйста.
– Я совсем не помню его. Мне достались лишь его тетрадки, которые... которые в свое время подействовали на меня примерно так же, как сейчас на тебя.
– Не помните? Почему?
– Когда я еще только учился ходить, его уже не было.
– Почему? – не унимался Гроэр.
– Почему? – Гроссе помрачнел, ушел в себя. Поперечные складки на лбу резко обозначились, сразу состарив его лет на десять. Он непроизвольно дернул шеей, будто желая избавиться от чего-то невидимого, мешающего ему дышать. – Его повесили, вот почему! – рявкнул Гроссе так, что юноша испуганно отпрянул. – Как бешеную собаку. Неблагодарные подонки!
– Как это повесили? Он ведь не куртка и не шляпа, чтобы его вешали на крючок или на гвоздь.
– Хватит болтать глупости. И оставь наконец меня в покое. Ты надоел мне своими расспросами.
Не сдвинувшись с места, Гроэр лишь упрямо замотал головой.
– Никуда я не уйду, Учитель. Я слишком долго ждал этого момента. Может быть, всю свою жизнь. Я хочу знать все. Что значит повесили?
– Наделю на шею петлю и вздернули на виселицу, болван. Неужели ты не понимаешь, что мне неприятно об этом говорить! – Он снова дернул головой, скорчив болезненную гримасу.
– Но за что? – Гроэр недоуменно хлопал глазами.
– А вот как раз за те самые опыты над людьми, которые тебе так приглянулись. – Гроссе горько усмехнулся.
– Не понимаю. Разве за такое... вздергивают на виселицу?
– Там, куда ты так рьяно стремишься, да... Видишь ли, каждое общество, каждая нация создает свои законы. Все они заранее надуманы и искусственны. И столь же справедливы, сколь и абсурдны. Главное ведь не истина, которая у каждого своя, а то, во что ты веришь. Нацизм, которому мой отец служил верой и правдой, создал свою мораль, свою психологию, свои представления о мире и методах его совершенствования. Они считали, что Земля засорена всякой нечистью, недолюдьми, от которых ее следует освободить. И активно претворяли эту идею в жизнь. Но, к сожалению, далеко не все разделяли их взгляды. Те самые недолюди, которых, увы, большинство, воспротивились. Оно и естественно. Ни одна тварь земная не расстанется с жизнью без боя.
– Я знаю, – поддакнул Гроэр. – Сам не раз удивлялся, с каким проворством и изобретательностью прячется моль или комар, почувствовав, что мы с Джимми хотим их прихлопнуть.
– Вот-вот. Так уж все мы запрограммированы. Нацистам не дали осуществить задуманное. Их остановили на полпути.
Гроссе и сам не понимал, почему позволил вдруг втянуть себя в этот разговор. Инфантильный, не знающий ни жизни, ни людей юноша, проявив неожиданный... а может и вполне закономерный интерес к его прошлому, задел самые болезненные, самые сокровенные струны его наглухо закрытой души. Тема отца, его судьба и наследие постоянно присутствовали в нем, как жизненноважный орган, надежно укрытый от посторонних глаз костями и кожей, без которого он не мог обойтись, более того – не мог существовать. Сколько нескончаемых внутренних диалогов вел он с отцом, сколько проклятий слал его судьям и палачам. Но не часто ему представлялась возможность выплеснуть свои чувства наружу. Как-то, несколько лет назад это удалось спровоцировать Кларе. И вот теперь Гроэр.
Гроэр не был для него просто юношей, просто воспитанником. Перед ним, как в зеркале, сидел он сам, вернувшийся из далекой молодости – пытливый, требовательный, ершистый. Гроссе знал, и знал наверняка, что это юное создание – единственный, быть может, человек в мире, способный понять и воспринять его идеи, способный мыслить его категориями. А главное, можно было не опасаться, что его откровения выйдут за пределы каменной ограды.
– Ничтожные, жалкие людишки, – заговорил он вновь. – Недоразвитое человекосырье, не способное понять подлинного значения и величия преследуемых ими целей.
– Кем? – в недоумении спросил Гроэр.
– Они сумели проследить свою прямую связь с древней Атлантидой, – не слыша вопроса, продолжал Гроссе, пристально глядя в пустоту, как в экран. – Заручились поддержкой великой Шамбалы. Установили контакт с Высшими Силами Вселенной. Они уже приступили к созданию новой, рафинированной расы – расы боголюдей. И отец был одним из них. Он был подлинным арийцем, избранным, самоотверженно исполнявшим свой долг. Свое предначертание.
– Что такое вивисекция, Учитель? – перебил его Гроэр, мало что понявший из этой тирады.