Анатомия зла
Шрифт:
Клара поменяла постельное белье, вытащила из клозета пижаму для Гроссе и, бросив ее на диван, отправилась на кухню варить кофе. Яблоко Гроэра, отполированное до блеска ее руками, лежало рядом, на барной стойке. Сама не зная зачем, она перенесла его в спальню и положила на тумбочку.
Гроссе вышел обмотанный полотенцем, прошлепал босыми ногами к дивану и натянул на себя пижаму. Молча поставив перед ним две чашки кофе, Клара скрылась в ванной.
Раздевшись, она окинула свое тело критическим взглядом. Чахлая грудь, плоский живот, узкие плечи с остро торчащими ключицами. Тонкая длинная шея.
Ну и как может выглядеть свадебный наряд на такой вешалке? – усмехнулась она мрачно и пустила из душа горячую воду, чтобы пар занавесил ее отражение.
Когда Клара вернулась, Гроссе уже лежал в постели. Выпив остывший кофе, она легла рядом. Просунув руку ей под голову, он слегка привлек ее к себе и, придав голосу надлежащую мягкость, сказал:
– Ты переедешь ко мне сразу же, как мы поженимся.
– Оставь, пожалуйста, – раздраженно отмахнулась она.
– В чем дело, Клара? Объясни. Ты мне не веришь? Я слишком долго заставил тебя ждать?
Она промолчала.
– Ну да, да. Прежде я и думать не хотел о женитьбе. Ведь ты все равно была рядом. Какая разница...
– Никакой. Если не считать, что мы живем врозь и скрываем наши отношения. Но что заставило тебя вдруг изменить своим принципам?
Гроссе понимал, нужно быть предельно осторожным. А главное не перегнуть палку. Излишняя напористость только все погубит. И он счел уместным вспылить:
– Можно подумать, я принуждаю тебя насильно. Не хочешь, не надо. Оставим все как есть. Лично я не возражаю.
– Ты прекрасно знаешь, как давно я мечтаю об этом. Но я хочу понять, почему именно теперь.
– Почему? – Он лихорадочно искал ответа. – Возможно, желание сделать тебе приятное. Ты это заслужила. Возможно, приближение старости. На каком-то зигзаге жизненного пути начинаешь понимать, что одиночество не самая лучшая вещь на свете.
– Одиночество? Тебя тяготит одиночество?! – удивилась Клара. – Но ты всегда казался мне таким самодостаточным, ни в ком не нуждающимся.
– Да, черт возьми, тяготит! – с неожиданным раздражением рявкнул он. – Это проклятое, никогда не затухающее чувство оторванности, неполноценности, физического и ментального дискомфорта. Оно, как голодный подсос в кишках, выело меня изнутри. Сколько я себя помню, я всегда был один. Моя бабка – мать отца, единственный близкий мне по крови человек, до конца своих дней жила в доме отца, в Мюнхене. Но даже от соседей скрывала сам факт моего существования. Пока я был маленький, она не позволяла мне выходить со двора. А потом определила в школу-интернат, в Зальцбург, подальше от дома. Сейчас-то я понимаю, что это делалось в моих же интересах.
Но тогда меня безумно раздражало, что учителя относились ко мне как к сироте. Домой я наведывался только на каникулы... Как ни странно, – задумчиво проговорил он, обращаясь не к Кларе, а к самому себе, – легче всего я переносил отсутствие матери. Хотя очень хотелось бы на нее взглянуть... А вот про отца не забывал ни на минуту. Мысленно я и теперь постоянно разговариваю с ним. Он – мое второе Я. Мой советчик, учитель и друг... К семнадцати годам бабка оформила мне документы на имя Эриха Гроссе, она сказала, что это фамилия моей матери, и отправила учиться в Штаты. Здесь я кончал колледж, потом университет, получал ученые степени, здесь и осел на долгие годы – не хочу говорить: навсегда...
Неожиданно резко обернувшись к Кларе, он вонзил в нее шила зрачков, злясь, что она спровоцировала его открыться перед ней больше, чем ему хотелось бы.
– Кажется, меня не туда занесло, – проворчал он. – Мы ведь говорили совершенно о другом.
– Я очень благодарна тебе, Эрих, за этот "занос", – Клара мягко тронула его руку. – Ведь ты никогда не говоришь со мной о своем прошлом. Я практически ничего о тебе не знаю.
– А тебе и не обязательно знать. Ладно. Вернемся в сегодняшний день, – успокоился он. – Тебя интересовало, почему именно теперь. Отвечаю: раз уж мы все равно вместе, так почему бы нам не узаконить наши отношения. В принципе, мы останемся друг для друга тем же, чем были. Но я знаю, какое значение это имеет для тебя. И хватит копаться в мотивах. Спрашиваю в последний раз: принимаешь ты мое предложение или нет?
Клара беспомощно рассмеялась:
– Принимаю ли я твое предложение! Конечно принимаю. Разве могу я его не принять. Быть подле тебя день и ночь. Заботиться о тебе. Угадывать твои желания. Угождать тебе во всем. Быть твоей рабыней, твоим другом, возлюбленной – перед Богом и перед людьми.
– Только не надо о Боге. Сама ведь любишь повторять, что наши души проданы Дьяволу.
– Хорошо, не будем о Боге. Но я хочу иметь на тебя права. Законные, понимаешь. Я хочу быть уверена, что ты мой. Только мой. На всю жизнь.
Он поморщился. Клара не заметила эту гримасу. Ему нетерпелось перейти к главному, а она морочила голову бабскими сантиментами.
Однако осторожность взяла верх, и он решил отложить основную часть разговора на следующий день. Надо дать ей возможность проглотить и переварить наживку и только потом начать подтягивать леску.
– Итак, наш брак успокоит тебя, и все проблемы будут решены?
– Пожалуй. Но ты еще не рассказал мне о том юноше на вилле, – напомнила Клара, уверенная, что услышит историю его любовной интриги, в результате которой он похитил своего сына и скрывает его от родной матери и закона за высоким каменным забором.
– Нет. На сегодня с тебя хватит, – категорично заявил Гроссе. – Всему свое время. Я не каждый день принимаю решение жениться.
И он опрокинул Клару навзничь, живо представив себе, что овладевает Николь. Яблоко, подарок Гроэра, намеренно сбитое его локтем, упало с тумбочки и закатилось под кровать. Клара никогда еще не видела своего возлюбленного таким пылким и рьяным.
ГЛАВА 25
Гроэр возбужденно ходил из угла в угол своей спальни. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Столько всего случилось с ним за один день. Он увидел ту, о которой грезил – наяву, живьем! Он высказал Учителю все, что о нем думал. А самое главное, ему была обещана свобода! В это невозможно поверить. Ему необходимо было с кем-то поговорить, излить душу, посоветоваться. Учитель и Клара уехали, а Джимми напился так, что заснул прямо на кухне, за столом.
Вспомнив подслушанный рассказ Учителя о сокровище, которое тот столько лет прятал в своей комнате, Гроэру захотелось еще раз на него посмотреть. Уже другими глазами.
Он вышел в коридор, постоял перед дверью запретной спальни и на всякий случай толкнул ее плечом. Дверь с легким скрипом поддалась.
Чудеса да и только, – обрадовался Гроэр. – Последнее время Учитель стал удивительно рассеян.
Джимми можно было не опасаться. Да и что такое Джимми. Опекун. Слуга, приставленный к нему, чтобы ухаживать за ним, кормить, ублажать. К тому же он совсем уже взрослый. Пусть теперь Джимми трепещет перед ним, а не наоборот.