Анатомия зла
Шрифт:
– Ты ведь знаешь, в чем суть клонирования?
– Разумеется. Вегетативное внеполовое дублирование исходной особи. Или что-то в этом роде.
– Именно в этом роде. – Он одобрительно кивнул. – Помнишь как в Библии: "И навел Господь Бог на человека крепкий сон (наркоз, надо понимать); и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку". Обрати внимание, Бог не только сотворил клона хирургичес-ким путем, но и поменял ему пол. – Гроссе допил оставшееся в бокале вино и сделал знак стюардессе: повторить. – Сейчас много кричат о клонинге. Одни восхищаются и пророчат этой отрасли генной инженерии великое будущее, другие бранятся и предают ученых-новаторов анафеме. Я давно уже с тайным злорадством наблюдаю за тем, как мучительно долго и нудно плетутся современные мне генетики к своей основной цели – клонированию человека.
Был такой ученый Ганс Шпеман. Это он еще в 1938 году подал идею использовать ядра клеток с полным набором генов для воспроизведения целого организма. Но только двадцать лет спустя некто Стюард впервые осуществил эту идею на практике, клонировав таким путем... морковь. Воодушевленные его успехом, клонированием начали баловаться все кому не лень. Так на свет появились американские клоны-головастики Бриггса и Кинга, английская лягушка Джона Гардона, швейцарские мышки-полуклоны Ильмензея, выведенные в Джексоновской лаборатории по методу Маркерта. И наконец, (О, триумф!) под занавес уходящему тысячелетию шотландец Уилмут подарил миру знаменитую овечку Долли – генетическую копию матери, полученную хирургическим путем. Два жеребенка, Бриллиант и Звезда, были клонированы из ДНК исходной особи в Университете штата Айдахо. Китайцы вырастили клонов монгольских газелей во чреве домашних коз. В прошлом году в Сеульском университете профессор Хван У-Сук создал клона собаки, по кличке Снаппи. Правда, для того, чтобы этот очаровательный отпрыск афганской борзой появился на свет, профессор безуспешно внедрил больше тысячи генетически измененных эмбрионов 123-м суррогатным самкам.
Сев на своего конька, Гроссе углубился в малоинтересные его слушательнице дебри и казалось начисто забыл, где находится и куда летит. А ей так хотелось, прильнув к иллюминатору, насладиться тем редким ощущением, когда облака оказываются не над, а под тобой, когда на Землю, по которой обречен всю жизнь ползать, можно взглянуть свысока.
– Итальянец Чезари Галли склонировал сразу четырнадцать поросят, – гнул свою линию Гроссе. – Появились уже не только искусственные копии лошадей, коров, свиней, овец, кошек, но и их потомство. А япошки так навострились клонировать мамонта по клетке сохранившейся в вечной мерзлоте реликтовой плоти. Уже и суррогатных самок подобрали – слоних не то из Индии, не то из Гон-Конга. В газеты и журналы, как водится, попадают лишь удавшиеся эксперименты, тогда как вся их неприглядная кухня остается за кадром. Статистика, на сегодняшний день такова: из сотен клонированных эмбрионов удается получить примерно 1% клонов, большая часть которых вскоре тоже погибает. А теперь представь, что с такими результатами они стали бы клонировать человека.
Нет,- подумала с досадой Клара. – Его уже не остановить.
– Самое интересное, что технология, в принципе, достаточно проста. Из организма донора извлекается неповрежденное ядро соматической клетки, вся генетическая программа которой закодирована в ее сорока шести хромосомах. Ядро имплантируется в женскую яйцеклетку особи того же вида, (впрочем виды можно и комбинировать), собственное ядро которой предварительно разрушается, скажем ультрафиолетовым лучом. С удалением ядра женская яйцеклетка лишается присущего ей хромосомного набора. При удачном стечении обстоятельств клетка разовьется в эмбрион, а эмбрион – в заранее запрограммированную генетически идентичную копию организма оригинала.
Клара-невеста терпеливо слушала небесную лекцию своего жениха.
– Хоть механизм клонирования животного и человека один и тот же, именно с человеческим эмбрионом все терпят фиаско. До сих пор ни одна страна мира не добилась успеха. И вовсе не из-за этических соображений и не из-за запретов общественности или властей. Просто все их клоны остаются на самых ранних стадиях развития – дальше деления искусственно оплодотворенной яйцеклетки на шесть клеток дело почему-то не идет.
– Но ты только что сказал, что Гроэр...
Гроссе самодовольно усмехнулся.
– Еще минуту терпения, и мы вплотную подойдем к нему... Когда в начале сороковых в секретных лабораториях Аненербе мой отец в сообществе с коллегами-генетиками начал свои первые эксперименты с клонированием, причем не лягушек или мышей, а сразу человека, они были абсолютными пионерами. Цели перед ними стояли грандиозные. С одной стороны, они собирались клонировать целую армию слуг и рабов с заранее подобранной наследсвенностью, со строго определенными физическими и умственными свойствами. А с другой – растиражировать арийскую расу, ее лучших, чистокровных представителей.
– Евгеника, – едко подсказала Клара. – Искусственное улучшение или "разведение" породы человеческой. Встав на этот скользкий путь избавления от неполноценных, с их точки зрения, людей, твои любимые нацисты начали с насильственной стерилизации 225 тысяч человек, чтобы те не могли оставлять после себя потомства, а кончили истреблением миллионов.
– Напрасно ты думаешь, что идеями сэра Гальтона – того самого, что предложил термин "евгеника", увлекались только нацисты. Я сейчас тебе кое-что процитирую, а ты попытайся угадать автора.
– Гроссе загадочно и насмешливо ухмыльнулся: – "Общество не должно позволять дегенератам производить себе подобных. Если бы фермеры увеличивали поголовье скота за счет разведения худших особей стада, их следовало бы отправить в сумасшедший дом. В один прекрасный день мы поймем, что не вправе позволять гражданам нежелательного типа оставлять после себя потомство".
Клара пожала плечами:
– Ну и кому же принадлежат эти "гениальные" слова?
– Рузвельду, моя дорогая. Теодору Рузвельду – 26-му президенту страны-защитницы прав человека. И давай не будем отклоняться от темы.
– Эрих, меня озадачивает другое. Откуда ты все это знаешь? Я имею ввиду – про твоего отца. Ведь ты его никогда даже не видел. Кто мог рассказать тебе о его опытах, о его планах?
– А не слишком ли много ты задаешь вопросов, радость моя? – Он недобро прищурился.
– Не слишком, – парировала Клара, – если учесть, что мне теперь, как будущей законной супруге, дозволено знать всё. Разве не ты сам так решил?
– Логично... – Некоторое время Гроссе как-то странно смотрел на нее – задумчиво и озадаченно, собрав лоб в глубокие продольные складки. И наконец сказал: – Я затрудняюсь дать тебе исчерпывающий ответ. Да и себе тоже. Многое, наверное, угадываю интуитивно, печенкой, так сказать. Разве ты сама никогда не пользуешься интуицией? Иногда мне кажется, что о нацистах и Аненербе я знаю больше, чем кто-либо другой. Быть может оттого, что всегда интересовался этой темой, прочитав о них все, что сумел найти.
Что же касается непосредственно опытов отца... Мне крупно повезло. Все свои дневники, все записи экспериментов он хранил у нас дома – у себя дома. Когда начался Нюрнбергский процесс, бабка надежно их спрятала. На случай обыска. Я, разумеется, ничего об этом знать не мог. Опасаясь преследований, она уничтожила все следы собственного сына – фотографии, одежду, личные вещи. Только дневники почему-то пощадила, хотя именно они могли сыграть для нас роль заложенной мины. Скорее всего, она просто про них забыла.