Английские письма или история кавалера Грандисона

Ричардсон Сэмюэл

Іеронимъ находился еще и тогда безъ чувствъ; но по прибытіи лкаря, которой тотчасъ употребилъ вс способы своего искуства къ его вспомоществованію, открылъ онъ глаза; онъ смотрлъ на меня съ удивленіемъ и вскор меня узналъ. Лкарь увдомилъ его, что онъ обязанъ мн своею жизнію. Тогда вскричалъ онъ, о Грандиссонъ! для чего не послдовалъ я вашимъ совтамъ! для чего не сдержалъ я своихъ общаній! и осмлился еще съ подлостію поноситъ васъ: проститъ ли мн ето избавитель мой? Вы будете разполагать моею жизнію, вы будете ей путеводителемъ, естьли Небо сохранитъ мн оную.

Хотя его раны и несмертельны, но онъ никогда уже не возвратитъ прежняго своего здоровья; либо отъ того что не получилъ въ скорости себ помощи, или отъ своей нетерпливости; наипаче смотря по той ран, которая на лядве и отъ которой онъ еще и теперь не выздоровлъ. Простите мн сію подробность, Сударыня, поелику необходимо должно было о ней упомянуть; Іеронимъ находится въ такомъ состояніи, которое заслуживаетъ все ваше сожалніе.

Я препроводилъ его въ Кремону, гд онъ по своей слабости принужденъ былъ остановиться. Тамъ посщенъ онъ былъ всею своею фамиліею, которая съ великою торопливостію прибыла къ Нему изъ Болоніи. Никогда не видано было такой нжности между особами, происходящими

отъ одной крови. Нещастіе одного составляетъ тоже самое и для другаго. Іеронимъ былъ до чрезвычайности любимъ отцемъ, матерью и сестрою, а кроткія его поведенія, ласковое его свойство, веселость и живость его разума заставляли всякаго человка искать его дружества. Вы легко судитъ можеше, Сударыня, сколь высоко цнили они ту услугу, кою я имлъ щастіе ему оказать. Они осыпали меня ласками и похвалами а паче когда узнали, что я былъ тотъ самой, коего Іеронимъ неоднократно хвалилъ своей сестр и братьямъ во время тсной нашей дружбы. Онъ разсказалъ имъ о случа произведшемъ между нами холодность, въ выраженіяхъ столькоже для меня похвальныхъ, сколько для себя унизительныхъ. Отчаянное состояніе, въ кое видлъ онъ себя поверженнымъ, принудило его почитать сіи признанія за необходимый поступокъ своего раскаянія. Во время же прилагаемыхъ мною о немъ попеченій онъ часто просилъ меня повторять ему т совты и наставленія, въ коихъ онъ укорялъ себя, что ихъ презрлъ. Онъ неоднократно просилъ у меня прощенія за прежней свой со мною поступокъ, и когда о томъ говорилъ своей фімиліи, то съ преданностію ее просилъ сочитать меня, не токмо какъ спасителя его жизни; но какъ возстановителя его разума и нравовъ. Онъ до такой степени простиралъ великодушныя свои сожалнія, что показалъ то письмо, кое я къ нему писалъ прежде нашей разлуки, и кое содержало въ себ все что токмо дружба могла изобразить наитрогательнйшаго противъ пылкихъ склонностей къ распутству. Вс таковыя обстоятельства подали весьма высокое мнніе о моихъ правилахъ. И такъ благодарность не можетъ ли простираться еще дале въ столь чувствительной фамиліи? Такимъ образомъ родитель опечаливался тмъ, что не зналъ, чмъ засвидтельствовать свою благодарность такому человку, коего знатная порода и богатство превосходили все то, чмъ бы онъ могъ оказать оную. Родительница, съ толь любвидостойною вольностію, какую рдко можно найти въ Италіанскихъ госпожахъ, приказала своей дочери почитать меня за четвертаго брата, которой спасъ ей третьяго. Баронъ объявилъ что онъ во всю свою жизнь будетъ почитать себя нещастнымъ и что здравіе его никогда не можетъ возстановиться, естьли онъ не удовлетворитъ чувствованій своего сердца какимъ ниесть знаменитымъ дяніемъ, въ коемъ бы я самъ находилъ для себя честь и удовольствіе.

Какъ скоро пришелъ онъ въ состояніе хать въ Болонію, то вся фамилія изъискивала всякихъ предлоговъ, дабы склонитъ меня за нимъ слдовать и удержать въ семъ город. Генералъ склонилъ меня общать ему, чтобъ какъ скоро братъ его согласится отпуститъ меня, създить съ нимъ въ Неаполь. Епископъ, которой препровождаетъ въ Болоніи все то время, въ которое бываетъ свободенъ отъ своихъ должностей и которой весьма свдущъ въ наукахъ, просилъ меня показать ему первыя правила Англинскаго языка. Тогда слава нашего Мильтона начала распространяться въ Италіи. Мильтонъ сдлался главнымъ нашимъ Авторомъ. Мы обыкновенно читывали въ поко больнаго, для доставленія ему увеселенія. Онъ также желалъ быть моимъ ученикомъ. Его отецъ и мать часто бывали съ нами, и Клементина съ удовольствіемъ съ ними приходила. Она также называла меня своимъ учителемъ; и хотя не такъ часто присудствовала при моихъ урокахъ какъ ея братья, но гораздо боле въ томъ успла, нежели они.

[Суинваешься ли ты о томъ, Люція!]

Хотя я и жилъ въ Италія противъ моей склонности и желанія, но не сожалю о употребленіи моего времени въ столь любезномъ сообществ. Я былъ особливою почтенъ довренностію отъ Маркизы, которая открыла мн вс сердечныя свои чувствованія и ничего не предпринимала безъ моихъ совтовъ. Маркизъ, коего я не могу довольно восхвалить учтивости, никогда столько не чувствовалъ удовольствія какъ тогда, когда меня видлъ по среди своея фамиліи; и въ то время, когда мы не занималися чтеніемъ, любезная Клементина приписывала себ право приходить къ намъ съ своею матерью. Въ сіе самое время увдомили насъ, что Графъ де Бельведере возвратился въ Парму, дабы поселиться на мст своего рожденія. Его родитель, которой былъ въ великой милости у Пармской Принцессы и которой послдовалъ за нею къ Испанскому Двору, скончался въ семъ Королевств. Съ самаго того времени, сей молодой господинъ ничего столько не желалъ какъ возвратится въ свое отечество съ безчисленными своими богатствами. Въ путешествіи своемъ черезъ Болонію онъ видлъ Клементину и пріхавши изъ Испаніи съ свободнымъ сердцемъ чрезвычайно въ нее влюбился. Графъ де Бельведере весьма любвидостойной человкъ. Его богатство и природныя его качества весьма были достаточны къ доставленію ему сего союза. Маркизъ одобрилъ оный. Маркиза сдлала мн честь говоря о томъ со мною нсколько разъ. Она можетъ быть почитала себя обязанною узнать о томъ мои чувствованія, поелику Іеронимъ объявилъ безъ моего на то согласія что онъ не знаетъ другаго средства къ возблагодаренію меня за т услуги, кои я оказалъ фамиліи, какъ соединиться со мною родствомъ. Докторъ Барлетъ дйствительно увритъ васъ, Сударыня, какъ изъ чтенія моихъ писемъ, такъ и по тмъ подробностямъ, коими я теперь васъ обезпокоивать не намренъ, что въ Италіи, равно какъ и въ прочихъ земляхъ, есть довольно честности, снисхожденія и великодушія, и что обртаются тамъ свойства совершенно господствующія надъ притворствомъ, мщеніемъ и ревностію,словомъ надъ тми презрнія достойными страстьми, кои обыкновенно приписываютъ всему народу.

Чтожъ касается до меня, коего почитали съ великою отличностію въ такой фамиліи, коей я совершенно зналъ знатность и добродтель; которой имлъ всегда случай удивляться молодой особ преисполненной изящными качествами которой сохранялъ даже до того времени вольность своего сердца; то совершенно было не возможно, чтобъ мое тщеславіе не было иногда возбуждаемо, и чтобъ между моими желаніями не находилось хотя ни единаго къ такому сокровищу, кое было всегда передъ моими глазами. Но я всячески старался утушать сколь скоро познавалъ оное. Я поставлялъ за подлую неврность къ такой фамиліи, которая полагалась на мое свойство, оказывать хотя малйшее вниманіе тайными попеченіями или взорами. Гордость столь отличнаго дома, чрезвычайныя ея богатства, по крайней мр для той земли, коей составляла она украшеніе, мое качество, какъ чужестранца, достоинство такой двицы, за которую весьма иного сваталось, еще до прибытія Графъ де Бельведере, молодыхъ особъ высокой породы, изъ коихъ никто не получилъ ея сердца, ниже одобреній отъ ея фамиліи; но наипаче, различіе закона, столь ясная привязанность Климентины къ своему, что весьма бы было трудно истребитъ въ ней и единую мысль перемнить оный, и что нкогда, такъ я говорилъ о главныхъ правилахъ моего закона, она сказала съ нкоею досадою, что весьма сожалетъ о томъ, что Порретта обязанъ жизнію храбрости раскольника; вс сіи размышленія весьма превозмогали ту надежду, какую бы могло столь чувствительное сердце, какъ мое, сохранятъ отъ оказываемыхъ безпрестанно мн милостей.

Все сіе происходило въ самое то время когда послднія возмущенія случились въ Шотландіи. Тогда ни о чемъ боле не говорили въ Италіи какъ о сей новости. Я долженъ былъ сносятъ радость и торжество отъ всхъ знатныхъ особъ принимавшихъ участіе въ польз молодаго домогателя. Каждое извстіе, приходившее со стороны возмутителей, возвщало возстановленіе Римскаго закона; и Клементина весьма восхищалась тою надеждою, которую льстилась вскор видть своего раскольника принимающаго ихъ законъ. Я претерпвалъ каждый день таковыя поздравленія, коими она чувствовала великое удовольствіе мучить меня на томъ язык, коему я ее обучилъ, и на коемъ она весьма изрядно говорить начинала. Ревность моя къ природному моему закону принудила меня ршиться оставить на нкоторое время Италію, и отправиться въ Венецію, или къ которому нибудь изъ Нмецкихъ Дворовъ, кои мене принимали участія въ успх сего дла. Я наиболе утвердился въ семъ намреніи изъ писемъ полученныхъ мною изъ Флоренціи, кои увдомляли меня о томъ, чего долженъ я опасаться отъ Оливіи. Ея гнвъ, которой я почиталъ утушеннымъ съ того времени какъ оставилъ сей городъ еще боле воспламенился отъ тхъ извстій, кои она получала о моемъ пребываніи въ Болоніи. Г. Жервинсъ, которой меня о семъ увдомилъ, присовокупилъ что гораздо съ меньшею скромностію, нежели какая прилична была гордому ея свойству, говорила она явно о своемъ мщеніи. Маркиза, коей я перве всхъ сообщилъ о моемъ отъзд, весьма тмъ опечалилась; и будучи тогда занята симъ чувствованіемъ усильно меня просила пожить у нихъ еще нсколько недль; но вскор дала мн знать съ такимъ чистосердечіемъ, какимъ обязаны была моей откровенности, о томъ страх, какой имли они съ своимъ супругомъ, чтобъ не влюбился я въ ихъ Клементину. Я уврилъ ее, что честь моя служила мн защитою: а она съ своей стороны совершенно убдила въ томъ Маркиза. И такъ равнодушіе, кое они усмотрли въ своей дочери къ предложеніямъ Графа де Бельведере, принудило ихъ удостоить меня своею довренностію даже до того, что просили меня поговоритъ ей въ его пользу. Я оказалъ имъ сію услугу и имлъ съ нею переговоръ, о чемъ Г. Барлетъ сообщитъ вамъ письменное извстіе, естьли вы примите на себя трудъ прочесть оное. Хотя ея отецъ и мать не сказали мн, что будутъ слушать нашъ разговоръ въ кабинет находящемся подл той горницы, въ коей я разговаривалъ съ ихъ дочерью; но сіе любопытство нималаго не принесло имъ неудовольствія.

Время моего отъзда уже приближалось, а Клементина упорно настояла въ отказ Графу де Бельведре. Іеронимъ никогда не увдомляя меня, а почитая себя увреннымъ что я съ радостію приму ту честь, кою онъ помышлялъ мн доставить, явно говорилъ въ мою пользу. Ему изъяснили т препятствія, кои сами собою представлялись, то есть т, кои относились къ моей земл и закону. Онъ требовалъ позволенія изъясниться со мною въ сихъ двухъ предметахъ и узнать т причины, кои принуждали его сестру отказывать Графу де Бельведере. Ему позволено было меня испытать; но Маркиза приняла на себя трудъ переговоритъ съ своею дочерью и спроситъ ее о тхъ причинахъ, кои какъ кажется, подаютъ ей отвращеніе ко всмъ домогателямъ.

И такъ въ тотъ же денъ призвала она ее въ свой кабинетъ. Она ничего не могла отъ нее получитъ кром слезъ.

Молчаніе, коему никто не зналъ причины, ясно показало по прошествіи нсколькихъ дней, что сердце ея весьма стснено. Она чрезвычайно сердилась, когда ея задумчивость приписывали любви. Впрочемъ ея матъ сказала мн, что она подозрваетъ ее въ сей страсти, хотя и сама того не знаетъ. Она дала мн выразумть, что не видно уже въ ней боле веселости, какъ тогда какъ учить уроки такого языка, которой по справедливости, присовокупила сія госпожа, не долженъ бы былъ никогда ее веселить.

(Присовокупила сія госпожа… Охъ Люція!)

Задумчивость ея ежедневно умножалась. Они просили учителя сдлать нкія покушенія, дабы открыть причину ея страданій. Онъ сдлалъ имъ сіе угожденіе, хотя и усматривалъ въ томъ великія затрудненія. Оно не имло никакого успха. Вс примчали, что Клементина гораздо бывала веселе, когда съ нимъ находилась; но говорила мало. Однако казалось, что она съ великимъ удовольствіемъ его слушаетъ; и хотя онъ обыкновенно ей говорилъ на Италіанскомъ или Французскомъ язык, но короткіе отвты получаемые имъ отъ ней были всегда на новомъ язык, которой она учила. А какъ скоро онъ ее оставитъ, то она перемняетъ видъ и устремляетъ вс свои мысли къ изысканію случая уйти изъ компаніи.

(Что думаете вы о моей бодрости, любезная Люція? Но любопытство меня подкрпляетъ. Когда будетъ время размышлять, сказала я про себя, тогда я все приведу себ на мысль.)

Родители ея находились въ глубочайшей печали. Они спрашивали о сей болзни у лкарей, кои единственно сказали, что болзнь ея есть любовь. Тогда сдлано ей подобное объявленіе, общая притомъ всю снисходительность, какуюбъ ея сердце могло пожелать для избранія предмета: но она не могла еще сносить сего обвиненія. Нкогда сказала ей горнишная ея женщина, что она влюблена, тогда отвчала она: разв вы желаете, чтобъ я сама себя ненавидла? Ея мать говорила ей о любви въ самыхъ благосклоннйшихъ выраженіяхъ, и какъ будто бы о страсти на закон основанной. Она слушала ее со вниманіемъ, но ничего не отвчала.