Английские письма или история кавалера Грандисона
Шрифт:
Въ самое то время находился онъ въ Вн. Іеронимъ поздравлялъ его онымъ въ своемъ письм со всми изрченіями нжнаго и исполненнаго благодарностію сердца, и думалъ что нашелъ наконецъ случай воздать ему за его услуги. Онъ далъ ему выразуметь, что договоры превзойдутъ его чаяніе, и видно что хотлъ тмъ сказать о разности имнія. Другъ его коему оказывали толикое уваженіе, чрезвычайно былъ къ тому чувствителенъ. Впрочемъ поелику онъ зналъ Климентину и ея фамилію; то весьма недоврялся, чтобъ можно было безъ труда всмъ согласоваться касательно закона и пребыванія. Сія мысль произвела въ немъ такія сумннія,что онъ почелъ за долгъ уничтожить совсмъ свои намренія.
Онъ отправился въ Болонію. По прибытіи его, позволено ему было видться съ Клементиною въ присудствіи ея матери. Колико прелестей усмотрлъ онъ въ благородномъ
Я не стану говоритъ о прочемъ поелику совершенно не возможно было согласиться на такія предложенія; то есть я долженъ торжественно отрещись отъ своего закона и жить въ Италіи, позволяя мн токмо по прошествіи каждыхъ трехъ лтъ здить въ свое отечество на нсколько мсяцовъ, при всемъ томъ дочь ихъ могу я взять съ собою только одинъ разъ естьли она на то согласится, и то на столько времени, какъ они заблаго разсудятъ.
Какимъ уныніемъ исполнилось сердце мое, видя себя принужденнымъ несоотвтствовать ожиданію толикаго множества честныхъ людей, кои питали ко мн истиннйшія чувствованія почтенія и дружбы! Вы не можете себ представить, Сударыня, мученій моего сердца. Когда тотъ братъ, съ коимъ я былъ соединенъ нжнйшимъ чувствованіемъ, испрашивалъ моего соболзнованія… когда сія превосходная матъ заклинала меня имть состраданіе о ея дочери и о собственномъ ея сердц, и когда любвидостойная Клементина не говоря ни слова о самой себ, понуждала меня, для пользы души моея, вступитъ въ ихъ вру; то что вы о семъ подумаете, Сударыня… Я примчаю что сіе повствованіе причиняетъ вамъ сильное движеніе.
[При семъ онъ остановился; утиралъ платкомъ глаза свои, равномрно и я тоже длала. Какое печальное повствованіе, любезная Люція!]
Какимъ образомъ, Г. мой, сказала я ему прерывающимся голосомъ… могли вы противиться?
Удостовренъ будучи о правот моего закона и приверженъ по многимъ причинамъ къ мсту моего рожденія, могъ ли я то исполнить не пожертвовавши моимъ Создателемъ и отечествомъ? Но я старался изыскивать способы ихъ согласить. Я предложилъ жить по перемнно одинъ годъ въ Англіи а другой въ Италіи, естьли дражайшая Клементина пожелаетъ на то согласиться; или естьли пребываніе въ моемъ отечеств ей непонравится, то я общаюсь тамъ проживать только по три мсяца каждый годъ. Чтожъ касается до ея закона, сказалъ я, то я совершенно отдаю сіе на ея волю; и естьли Небо даруетъ щастливый плодъ нашему браку, то общаюсь оставитъ ей попеченіе о воспитаніи дочерей, самъ же приму въ свое смотреніе воспитаніе сыновей моихъ, и ето такое условіе, на кое я надюсь получитъ согласіе и отъ самаго Папы, поелику оно не есть безпримрно. И такъ не довольно ли я жертвовалъ единственно изъ состраданія и любви? Чтожъ могъ я боле сдлать?
Но нашли ли вы, Г. мой, сопротивленіе на сіи предложенія отъ Клементины?
Ахъ! нещастная двица! сія самая мысль и усугубляетъ мою печаль. Она бы на оныя согласилась: она ничего не щадила для полученія согласія отъ своей фамиліи на сихъ договорахъ. И сіе стараніе оказанное въ мою пользу, сколь ни привержена была она къ своему закону, возбудило всю мою благодарность и состраданіе. Но какіяжъ печальныя произшествія насъ постигли! Отецъ позабылъ то снисхожденіе, какое общалъ. Мать правда была посредственницею и самый младшій изъ трехъ братьевъ на всегда пребудетъ твердъ въ мою пользу, но Маркизъ, Генералъ, Епискомъ и все поколніе Урбиновъ были непреклонны, наипаче ожесточась моими затрудненіями они начали поступать со мною такъ какъ съ неизвстнымъ человкомъ или бродягою, для коего ихъ союзъ былъ столько же славенъ, сколько мой унизителенъ для толь отличной фамиліи. Словомъ, мн позволяли и даже понуждали оставитъ Болонію, не давъ мн и той свободы, дабы лично съ нещастною Клементиною проститься, хотя она просила сей милости на колнахъ. Но какіяжъ были отъ того слдствія? Вы узнаете о томъ отъ Г. Барлета. Злощастная Клементина!Теперь просятъ они меня опятъ въ Болонію. Сожалнія достойная двица! какая можетъ быть ихъ надежда?
По окончаніи сихъ словъ, онъ мн показался въ такомъ смущеніи, Что не могъ бы отвчать на мои вопросы, хотя бы я и въ силахъ была требовать отъ него другихъ изъясненій.
О Люція! о дражайшіе мои друзья! теперь вы видите и основаніе тайны. Могу ли я быть столь же нещастна какъ онъ и его Клементина! Г. Барлетъ справедливо говоритъ, что Сиръ Карлъ нещастливъ. Онъ самъ можетъ уврить, что довольно претерплъ и отъ добродтельнйшихъ женщинъ. Онъ можетъ жаловаться, что многія ночи проводитъ безъ сна. Нещастная Клементина, повторяю я посл его. Скажемъ также, нещастный Сиръ Карлъ! Но когожъ, любезная моя, почитаешь ты щастливою? Конечно не твою
Генріетту Биронъ.
ПИСЬМО LІІ.
Тогожъ дня.
Печальныя мои мысли принудили меня оставить перо: но теперь начинаю я писать другое письмо. Я не намрена уже оканчивать оное на такомъ мст, на коемъ я въ первомъ остановилась.
Сиръ Карлъ видя сколько я была тмъ тронута позабылъ собственную свою печаль, дабы возхвалить во мн то, что называетъ человколюбіемъ. Я нсколько разъ ссылался вамъ, сказалъ онъ мн, на изьясненія Доктора Барлета. Я попрошу его сообщитъ вамъ вс т подробности, кои онъ отъ меня получилъ. Вы, Сударыня, принося великое утшеніе друзьямъ вашимъ своими письмами, можетъ быть сыщете въ такой исторіи чмъ можно удовольствовать ихъ любопытство. Я могу положиться на ихъ скромность; ибо не отъ одной ли крови они съ вами происходятъ?
Я поблагодарила его однимъ только наклоненіемъ головы: я не въ состояніи была учинитъ другаго.
Я уже сказалъ вамъ, Сударыня, что весьма много тронутъ былъ сожалніемъ, но честь моя непорочна: такъ думаю я о моемъ состояніи. Когда вы разсмотрите все, что сообщить вамъ Докторъ Барлетъ, тогда удобне можете судить о истинн обстоятельствъ. Нтъ ни одной въ свт женщины, коей бы почтеніе было для меня драгоцнне почтенія Миссъ Биронъ.
Все то что я слышала, сказала я ему, не довольноли бы было для всякаго человка желать чтобъ несчастная Клементина… Ахъ Люція! голосъ мн измнилъ: я обличила себя лживостію. Однако не должна ли я на глубин моего сердца окончитъ то, что хотла выразить словами? Връ, любезная Люція, что сердце стсняется отъ любви. Я утвердилась въ томъ повторяемымъ опытомъ! не всегда ли меня почитали доброю, великодушною и несамолюбивой? Каковажъ я теперь?
Наконецъ, Сударыня, началъ онъ опять свой разговоръ… и не продолжая дале, хотлъ взять меня за руку, но съ такимъ видомъ, которой ясно показывалъ его замшательство, съ такою нжностію, которая изьявлялась въ его взорахъ съ такимъ почтеніемъ, каковое видно было во всхъ его поступкахъ… Онъ только до оной куснулся и отдернувъ свою назадъ говорилъ: чтожъ сказать мн боле, Сударыня? Я не понимаю, что долженъ къ тому присовокупить; но я вижу ясно, что вы имете о мн сожалніе. Вы сожалете также и о нещастной Климентин. Честь мн запрещаетъ… но честь мн и приказываетъ.… однако я не хочу быть несправедливъ, неблагодаренъ и корыстолюбивъ! онъ всталъ со своего стула. Сколько я вамъ обязанъ, Сударыня, за то снизхожденіе, которое вы имли слушая мое повствованіе! я ето употребляю во зло. Простите мн за смущеніе разпространенное мною въ такомъ сердц, которое способно къ столь нжному пристрастію, и оказавъ мн глубочайшее почтеніе онъ удалился съ торопливостію, какъ будто бы опасался показать мн все свое движеніе.
Посл сего я пребыла нсколько минутъ неподвижною или совершенною статуею, взирая то на ту то на другую сторону, какъ будто бы старалась сыскать свое сердце, и какъ почитала его пропадшимъ безъ всякой надежды, то источникъ слезъ, полившійся въ столь нужное время изъ глазъ моихъ, возвратилъ мн прежнее чувство и движеніе. Миссъ Грандиссонъ видя что ея братъ вышелъ ждала нсколько минутъ, опасаясь чтобъ тонъ опять не возвратился; но услыша мои вздохи она прибжала ко мн съ разпростертыми руками. О любезная Генріетта! сказала она обнимая меня; что съ тобою сдлалось? Сестрицу ли я свою обнимаю? родную ли свою сестрицу Грандиссонъ?