Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Боковые части головы – виски – наиболее уязвимы и потому также служат «мишенью» или, в ослабленной мере, демонстрируют результаты побоев, что показано Есениным уже применительно к ХХ веку: «Кто в висок прострелен» (II, 120 – «Баллада о двадцати шести», 1924); «На виске у Тани рана от лихого кистеня» (I, 21 – «Хороша была Танюша, краше не было в селе…», 1911). Есенин использует литературное значение слова «виски», а не диалектное, означающее «волосы на голове». Кроме того, процесс напряженного мышления отражается болью в висках: «Думы мои, думы! Боль в висках и темени» (I, 217 – «Песня», 1925).
Центральная передняя часть головы обозначается рядом синонимов – лоб, чело ; однако последний термин, восходящий к древнерусскому языку и приобретший в процессе бытования признаки «высокого штиля», в стихотворении «Хороша была Танюша, краше не было в селе…» (1911) содержит ассоциации со зримым обликом Христа в терновом венце: «Алым венчиком кровинки запеклися на челе …» (I, 21).
Народное выражение «на трезвую голову» переоформлено у Есенина в «Весне» (1924): «Я с отрезвевшей головой // Товарищ бодрым и веселым» (II, 153). Другое народное выражение «закружилась голова» запечатлено в вариативном виде в «Моем пути» (1925): «От сонма чувств // Вскружилась голова » (II, 160–161), причем здесь явно ощущается влияние строк из басни «Ворона и лисица» И. А. Крылова: «От эдаких похвал // Вскружилась голова, // В зобу дыханье сперло».
Образ головы является мерилом завершенности любого деяния, работы, дела и выступает критерием полноразмерности объекта (субъекта). Поэтому в «Письме от матери» (1924) полная вовлеченность сына в неправедную среду существования измеряется народной мерой «с головы до ног»: «Ты с головой // Ушел в кабацкий омут» (II, 127). Помутненное сознание изображено соположением головы с омутом в разных вариантах: « В голове болотный бродит омут » (I, 234 – «Видно, так заведено навеки…», 1925).
«Глава» как лексема «высокого штиля», идущая из старославянского языка, в рамках обозначения земного поклона смотрится уже психологической мерой смирения человека, осознающего свое ничтожество перед Богом и вечностью бытия; в беловом автографе «Октоиха» имеются строки о родине, подобно человеку отдающего низкий поклон божеству: «О Русь, склонись главою // Перед стопой Христа» (II, 210).
Идея размерности «с головы до ног» трансформировалась в понятие головоногости в «Ключах Марии» (1918) – в печатном тексте и черновике: «… нам является лик (человека), завершаемый с обоих концов ногами . <…> Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут , как некое излучение» (V, 209, 306; см. подробнее главу 10).
Лицо
Наиболее представительная часть головы – лицо. Словом «лицо» обозначают разные, хотя и изначально родственные понятия: 1) передняя часть головы; 2) доверенный человек, представитель; 3) представительская часть объекта, организации и т. д.
В стихотворении «На Кавказе» (1924) в строке о М. Ю. Лермонтове слово «лицо» употреблено в сопряжении двух его значений: во-первых, это прежде всего личность; во-вторых, сущность ее запечатлена во внешнем проявлении – «За грусть и жёлчь в своем лице » (II, 107). Порой лицо собеседника выступает как отражатель помыслов лирического героя, как зеркало собственных душевных переживаний: «Мне в лице твоем снится другая» (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925).
Именно лицо является непосредственным объектом обращения к собеседнику, как это показано Есениным в «Письме к женщине» (1924): «И что-то резкое // В лицо бросали мне» (II, 122). Однако лирический герой (а вместе с ним и автор этого стихотворения) не согласен разрешать спор при таком «личном обращении»: « Лицом к лицу // Лица не увидать» (II, 123) – эта фраза стала афоризмом, и построена она по модели народного выражения «нос к носу / столкнуться носом к носу», которое выступает исходным синонимом по своим смысловым и грамматико-синтаксическим особенностям для есенинской конструкции.
Напечатление идеи странничества в виде прямого воздействия земного праха и палящих солнечных лучей заметно на главной реалии людской внешности: « лица пыльны, загорелы » у «богомолов» (I, 54 – «Сторона ль моя, сторонка…», 1914); «кривятся в почернелых лицах // Голубые рты» у отправленных в ссылку людей в кандалах (I, 69 – «В том краю, где желтая крапива…», 1915). На лице осаждаются и скапливаются мельчайшие частицы земного вещества; лицо выступает как хранилище осязаемых и воплощенных в пылинки впечатлений от пройденных дорог.
Лицо содержательно, оно подчас оказывается главным и единственным выразителем сущности человека. Более того, очеловечение неодушевленного предмета из мира природы происходит путем придания ему «лицевой характеристики»: «Не березки- белоличушки » (II, 179) в «Песни о Евпатии Коловрате» (1912, 1925). Сравните с ранней редакцией: при изменении только одной буквы и «потере лица» деревцо тут же полностью утрачивает человеческие качества, взамен приобретая мощное усиление дополнительных обобщенно-родовых древесных свойств: «Не березки-белолипушки» (II, 201) в «Сказании о Евпатии Коловрате» (1912); сопоставьте также повторенное дважды, рефренное: «Отцвела моя белая липа» (I, 183, 184 – «Этой грусти теперь не рассыпать…», 1924) и «Кажется мне – осыпаются липы, // Белые липы в нашем саду» (I, 280 – «Снежная замять дробится и колется…», 1925).
Посредством «наделения лицом» возможно очеловечивание предмета культуры, цивилизации, то есть любого объекта, созданного человеком: «На лице часов в усы закрутились стрелки» (I, 178 – «Годы молодые с забубенной славой…», 1924).
В области научного народоведения лицо определяет антропологический тип, и этот принципиальный критерий учтен Есениным в редакции отрывка из неоконченной поэмы «Гуляй-поле»: в облике вождя смешались межэтнические характеристики – « С лицом киргиз-кайсацкой степи // Глядит, как русский хулиган» (II, 189).
Иногда, особенно при портретном описании Есениным священной персоны, лицо того, наоборот, характерно отсутствием всякого выражения, как бы завуалированного, причем наброшенная вуаль – природно-стихийного свойства, будто сотканная из атмосферных осадков: «Но лицо его туманно » (I, 55 – «Сохнет стаявшая глина…», 1914).
В народном свадебном обряде повороты лица и всяческие лицевые движения считались этикетными. Так, в с. Гулынки Пронского у. «на свадьбах, когда родители пьют заздравный стакан, молодые в знак почтения к ним падают лицом на пол и лежат, пока стакан будет пуст, а когда гости пьют – нагинаются в пояс…». [1131]