Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Самоделова Елена Александровна

Согласно народному мировоззрению, отдельные части тела (очевидно, наиболее важные) – глаза и руки – могут иметь свойство приманивать или отталкивать удачу и являются равнозначными в этой возможности; через их посредство провидение посылает успех или несчастье. Так, в Касимовском у. бытовало «суеверное мнение относительно тяжелого или нехорошего глаза, тяжелой руки , тяжелых дней и тяжелого года. Будто такие есть люди, у которых нельзя скотину покупать, а если купишь, то в руку не пойдет » [1139] (курсив наш. – Е. С .). Это поверье было распространено не только в крестьянской среде: сравните в «Горе от

ума» 1824 г. А. С. Грибоедова – «Ах, батюшка, сон в руку» [1140] (в устах Софьи; действие I, явление 8). У Есенина в «Пугачеве» о дожде говорится: «Нам он на руку , чтоб он хлестал всю ночь» (III, 20).

В народном мировосприятии обращает на себя внимание соотнесенность календарного времени («тяжелых дней и тяжелого года») с недобрыми глазами, взглядом; наблюдается зависимость ущерба от зрительной деятельности обладателя могущественного и злого взгляда. В Касимовском у. существовало поверье: «Будто високосный год – год тяжелый . Кассиан, св. мученик, на что взглянет, то будет сохнуть . Взглянет на людей, мор будет; взглянет на скот, падеж скота будет; взглянет на хлеб, урожая не будет; взглянет на лес, лес завянет» [1141] (выделено нами. – Е. С .).

Еще более распространено на Рязанщине, да и повсеместно поверье о сглазе. Крестьяне верили, что в Великий четверг обожженная в печи соль полезна от сглаза [1142] (с. Ибердус Касимовского у.). Цвет радужной оболочки ставился в прямую связь с умением сглазить: полагали, что «черный глаз опасный» и «недобрый глаз поглядел на нас» [1143] (с. Гулынки Пронского у.). Сравните строки необрядовой песни литературного происхождения – «Не влюбляйся в черный глаз: // Черный глаз опасный, // А влюбляйся в голубой, // Голубой прекрасный»).

Есенин записал бытовавшую в с. Константиново частушку, в которой воспеты идеальные «голубые глазки»:

Не трожь меня, Ванька,

Я попова нянька.

В коротенькой баске,

Голубые глазки

(VII (1), 335 – 1918).

Однако более характерны и оказываются наиболее частотными для с. Константиново частушки с отрицательной оценкой цвета глаз – как голубых, так и карих:

Голубые глаза злые,

Карие – лукавые,

Кто мово Колю полюбит,

Морду окарябаю.

Голубые глаза злые,

Карие – лукавые,

Но ты, залетка, не робей,

Уважу матери твоей.

А. В. Кулагина утверждает, что «содержание частушек с синекдохой “о глазах” чрезвычайно многообразно и охватывает все перипетии любви» и что «“глаза” в синекдохе редко употребляются без эпитета». [1144]

Особенная опасность подвергнуться сглазу грозила новобрачным. Воздействию «глаза» приписывали материальность; полагали, что наведенную «глазом» болезнь можно смыть, уничтожить с помощью другого органа тела: так, в с. Ибердус Касимовского у. «когда кто похвалит младенца, то мать или старшая кто-нибудь из женщин в доме, облизывает ему лицо три раза, плюет на землю, чтобы не появилась болезнь с глазу » [1145] (курсив наш. – Е. С .). В повести Есенина «Яр» (1916) незаконнорожденный сын Анны, несмотря на принятые меры, умер от «сглаза»: «Не спал мальчик, по ночам все плакал и таял, как свечка. <…> “ С глазу, с глазу дурного , касатка, мучается младенчик. Люди злые осудили”» (V, 127, 131).

Вероятно, под влиянием идеи сглаза и под впечатлением от умозрительного вида тройки волшебных собак с глазами-плошками, охраняющими клады в пещере в сказке «Огниво» Г.-Х. Андерсена (имевшей к тому же устное хождение в русском народе), Есенин в «Инонии» создал «тварный» облик зари, представленной тощим кобелем, который «как ведра в провал овражный, // Будет злые спускать глаза » (II, 223). В «Огниве» в переводе А. Ганзен говорится: «Войди в первую комнату; посреди комнаты увидишь большой сундук, а на нем собаку: глаза у нее, словно чайные чашки!» и «Там сидела собака с глазами, как чайные чашки, и таращилась на солдата» [1146] (у второй собаки глаза как мельничные колеса, у третьей – каждый глаз с круглую башню). Образ получил дальнейшее развитие: «Отчего глаза твои, // Как два цепных кобеля, // Беспокойно ворочаются в соленой влаге?» (III, 30 – «Пугачев», 1921). Есенин отталкивается от народного поверья о сглазе и опасности звероподобного взгляда: «У многих глаза – что клыки. // С соседней деревни Криуши // Косились на нас мужики» (III, 159 – «Анна Снегина», 1925).

Очевидно, опять же у народа Есенин подметил умение видеть в движении глаз строй мыслей. Так, в Рязанской обл. даже в конце ХХ века продолжали высказываться об особенностях «жестикуляции глазами»: «Что ты поставила глаза – думаешь, у тебя одной голос?» [1147] (с. Ермолово Касимовского р-на). К характеристике «поведения глаз» относится и есенинская строка «Но люблю я твой взор с поволокой » (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925); «Я на всю эту ржавую мреть // Буду щурить глаза и суживать » (I, 159 – «Сторона ль ты моя, сторона!..», 1921).

Внимание к цвету глаз собеседника порождает три вида дефиниций: 1) обычную цветовую, поданную как определение в неразложимом словосочетании; 2) зрительно-цветовой эпитет – общераспространенное сложное прилагательное; 3) колористическое определение через типичный цветок-символ. Пример первого – «Я играю на тальяночке про синие глаза » (I, 26) из стихотворения «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха» (1912). Пример второго – это обращение «Ой ты, парень синеглазый , не в обиду я скажу» (I, 21) и описание «Парень бравый, синеглазый » (IV, 114) из стихотворений «Хороша была Танюша, краше не было в селе…» (1911) и «Плясунья» (1915). Это же прилагательное входит в состав метафоры – ласкового обращения новобрачного к жене в обрядовой песне «Бьется хмителица, // По лугам расстилается…», которую «поют молодым на свадьбе за столом»:

Целуя, милуя Иван свою Марьюшку: —

Душечка ты моя Марьюшка,

Радость синеглазая [1148] .

Сравните также метафору Есенина про глаза: «Что ты смотришь так синими брызгами , // Иль в морду хошь?» (I, 171). Пример «цветочной колористики»: «Как васильки во ржи, цветут в лице глаза » (II, 87 – «Исповедь хулигана», 1920); « васильки // Очей любимых» (IV, 204 – «Цветы», 1924).

Интенсивный тон радужки глазного яблока поэта запоминался каждому современнику: Н. Н. Асеев писал в 1926 г. о Есенине – «сияя синими глазами». [1149] О глубине синего цвета глаз Есенина позже вспоминала Н. Д. Вольпин: «А глаза? Есенин хочет видеть их синими, “как васильки во ржи”. Но они походят у него скорей на незабудки, на голубую бирюзу. Только это очень чистая голубизна, без обычной сероватости. А главное в другом: радужная оболочка заполняет глазное яблоко, едва оставляя место белку. Сидишь где-нибудь в середине зала, и кажется тебе, что поэт брызжет в слушателей синью – разведенным ультрамарином. <…> Глаза же запоминались синее из-за чистоты их голубого тона». [1150] Той же самой метафорой – «есенинские васильки» [1151] – определяла глаза поэта М. И. Цветаева в очерке «Нездешний вечер» (см. также главу 2).