Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Синий цвет глаз являлся особенным для Есенина сразу по нескольким причинам: 1) это природная синеглазость самого поэта; 2) свойственность серого цвета радужной оболочки глаз антропологическому типу европейца (и большая распространенность именно серых глаз у русского народа); 3) стоящая за голубоглазостью обширная культурная традиция (с народными поверьями о «добрых» голубых глазах и о «злых», «опасных» темно-карих; с голубцом на иконах Андрея Рублева). Лирический герой влюблен в девушку, «у которой глаза – голубень » (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925).
Карий цвет глаз Есенин сопоставляет с омутом, способным вобрать в себя человека, утянуть его в страшную глубь: «через черные, как омут, глаза » (V, 38 – «Яр», 1916); «Видеть глаз златокарий омут » (I, 187 – «Заметался пожар голубой…», 1923).
Поэт, опираясь на автопортрет и фольклорную традицию, в стихотворении «Гой ты, Русь, моя родная…» (1914) включает синий цвет в изображение Родины, которая приобретает черты очеловеченности: «Только синь сосет глаза » (I, 50). Синеглазость Руси стихотворец полагает существенной портретной характеристикой (а в этиологической глубине – еще и душевно-эмоциональной, определяющей национальный типаж), что обусловлено привнесением извне голубизны, равно струящейся с небес и с озерно-речных отражений в глаза человека и его одушевленной родины. «Говорящее» колористическое заглавие «Голубень» (1916) опирается на отсветы водяной зыби в синих глазах человека – «Водою зыбкой стынет синь во взорах » (I, 81), а также на « синие ноги » сумерек (I, 79). Всеобъемлющая синева выступает также зримой чертой родины, которая посредством цвета воздействует на настроение и душевные переживания лирического героя. Сине-голубой колор глаз и, что печально, такой же цвет губ каторжников (I, 69) или свободного лирического героя (IV, 149) Есенин возводит в определяющий эпитет родины: « Голубую оставил Русь», которая по совокупности однородных цветовых характеристик уже не выглядит мечтательно-радостной и окутанной туманно-волшебной дымкой, как это кажется на первый взгляд. Наблюдение о трагической сущности есенинской «голубой Руси» впервые сделал его современник и поэт Н. Н. Асеев в очерке-некрологе «Сергей Есенин» в 1926 г.: «А его частые признания о своей усталости от этой самой старой, уходящей Руси, которую ему тщательно привязывали на загорбок, – разве не говорят они о желании поэта выйти из узкого круга специально “русских” тем, чаемых от него поминальщиками этой Руси? <далее цитаты о “голубой Руси” и стране “громил и шарлатанов”> Вот вам и “Голубая Русь”» [1152] (курсив Н. Н. Асеева). И далее: «Конечно, те шарлатаны, которые продолжали кликушествовать о “Голубой Руси”, отлично понимая, что романтика ее ведет к поэтизированию именно тех ее качеств инертности, патриархальности, религиозности, которые тормозят движение Руси вперед». [1153]
Колористика глаз лирического героя Есенина сложная; она обусловлена как собственным цветом радужки, так и наполнением глазного яблока отраженным свечением космоса в различных его проявлениях: это и дневная синева небес – «Только синь сосет глаза » (I, 50); и огненность зари – «Льется пламя в бездну зренья » (I, 57); и янтарная лунность ночи – « Вино янтарное // В глаза струит луна » (II, 110). По мнению современных литературоведов Станислава и Сергея Куняевых, «Есенинская цветопись ранних стихов, по существу, в точности воспроизводит расположение цвета на русской иконе, а пламя, льющееся “в бездну зренья”… – основополагающий цвет образа “Спаса в силах”, который возникает в глазах поэта именно на границе перехода из мира земного в мир небесный». [1154]
Глаза выражают особенности характера человека, показывают состояние здоровья и настроение. В фольклорном стиле Есенин описывает молодечество крестьянского парня – лирического героя стихотворения «Матушка в Купальницу по лесу ходила…» (1912): «Выбираю удалью и глаза и брови» (I, 29).
Взгляд человека может быть притягательным и отталкивающим, теплым и холодным. Среди множества синонимов, отвечающих понятию о глазах, Есенин выбрал лексему «очи» и ее дериваты для «температурной характеристики»: «Стынет поле в тоске волоокой » (I, 157 – «Мир таинственный, мир мой древний…», 1921); о свойстве человеческого глаза изменять «температуру взгляда» писал в «Моем пути» (1925):
По вечерам,
Надвинув ниже кепи,
Чтобы не выдать
Холода очей , —
Хожу смотреть я
Скошенные степи… (II, 165).
Даже природные реалии Есенину удается наделить человеческим обликом – в первую очередь, с помощью актуализации и акцентности наиболее выразительных составляющих лица. Характеристика чисто человеческих глаз-«очей» выписана высоким стилем с раскрытием христианской сущности кротости и смирения через птичью символику голубей. В творчестве Есенина отчетливо прослеживается многоступенчатый путь образа: 1) общераспространенное «голубые очи»; 2) «она робко вскидывала свои крыльями разведенные брови, и в глазах ее словно голуби пролетали » (V, 44 – «Яр», 1916); 3) «Встрепенулись очи-голуби …» (II, 193 – «Сказание о Евпатии Коловрате», 1912).
В подобных поэтически-метафорических описаниях Есенин следовал за фольклорными формулами, в которых природные реалии или предметы цивилизации представлены очеловеченными. Яркий пример тому – народная приговорка: «В Рязани – пироги (грибы) с глазами: // Их едят, а они глядят». [1155]
По народному представлению, проникшему в художественную литературу, глаза человекоподобного существа (как правило, сверхъестественного) могут быть опасными и умерщвлять человека. Известным Есенину примером таких страшных глаз служат глаза Вия из одноименной повести 1834–1842 гг. Н. В. Гоголя:
…видел только, как во всю стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови . <…>…Ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли . С ужасами заметил Хома, что лицо было на нем железное. <…> « Подымите мне веки: не вижу !» – сказал подземным голосом Вий – и все сонмище кинулось подымать ему веки [1156] .
Надо заметить, что сам Есенин, любивший творчество Н. В. Гоголя и упомянувший Вия в «Ключах Марии» (V, 208), не создавал подобных образов.
Современники Есенина обращали внимание на действенность выражения глаз и движения рук самого поэта. Следовательно, можно заметить, что Есенин брал из жизни (порой из собственной) и претворял в искусство жесты и взгляды – эти проявления сути человеческой телесности! Н. Д. Вольпин подметила одну такую «телесную картину», игру телодвижений: «Взгляд Есенина затоплен в черную глубину влюбленных и робких девичьих глаз , рука поглаживает аккуратно выложенные на прилавок кисти покорных рук. За парой наблюдает слева – иронический и добрый взгляд Айзенштата, справа – мой. Что читает девушка <Е. И. Лившиц> в завораживающих глазах поэта ?». [1157]
Человеческие глаза – это в особых случаях проводник космических веяний и влияний внутрь человека. Вот почему в стихотворении «Поэтам Грузии» (1924) появляется сложный метафорический образ, в котором озаренность лунным сиянием дополняет голубизну глаз поэта, восчувствовавшего гармонию мира в творчестве литературного объединения «Голубые роги»:
Вино янтарное
В глаза струит луна,
В глаза глубокие ,
Как голубые роги (II, 110).
В «Стансах» (1924) высказано сходное суждение о том, что глаза могут быть наполнены свечением мысли, естественно исходящей изнутри человеческого организма, а не только способны отражать реальное свечение физического космического тела: «Зато в глазах моих // Прозрений дивных свет» (II, 135). Таким образом, глаза являются не исключительно отражающей поверхностью сродни зеркалу, но и зримым выражением душевных чувствований и мыслительных способностей; к ним применима удачно найденная Есениным игра однокоренных слов: зрачки глаз – источник прозрений ! В суммарном смысле глаза оказываются двойным проводником мысли, чувства, душевного состояния: из внутреннего мира человека во внешний и в обратную сторону.