Авиатор: назад в СССР 11
Шрифт:
— Стая птиц по курсу, — подсказывает Иван, и я ухожу от пернатых влево. — Ещё одна.
Самолёт накреняется так, что Швабрин буквально висит надо мной. Ну и как тут не выполнить пару виражей! Один вираж, далее подобие «восьмёрки» и ещё один.
Передал управление Ивану и тот повторяет за мной весь комплекс. Взглянул назад, чтобы проверить пассажира. Тот и не думал вставать с кресла. С каждым манёвром он как-то сильнее вжимался в кресло, но ухмылка не сходила с его лица. Ну, тогда есть кое-что покруче.
—
— Сидит и улыбается, — ответил я, развернувшись назад. — Может заключительный аккорд. Парашютирование-горка и так до Циолковска?
— Вот за это я тебя и люблю, — посмеялся Ваня и подтянул ремни.
— Само собой. На 1500 заберёмся.
Беру управление на себя и набираю нужную высоту, чтобы иметь запас для выполнения манёвра. Начинаю добавлять обороты. При этом штурвал отклоняю от себя. Скорость увеличивается.
Линия горизонта пошла вверх. Вот уже поравнялась с уровнем моего лба. Плавно штурвал на себя и небо начало быстро набегать.
В кресло вдавило. Силуэт самолёта на авиагоризонте неестественно крутанулся. Отовсюду посыпалась пыль, заставившая меня, чихнуть. И тут же самолёт начал выходить в горизонтальный полёт. Петлю Нестерова на этом самолёте лучше пока не делать.
— Коряво получилось, — сказал я, оценивая фигуру пилотажа.
— Нормально. Меня дважды прижимало к креслу, — улыбался Иван.
— Будешь пробовать? — спросил я, и Швабрин не смог отказаться от подобного предложения.
Ещё пару минут маневрирования отработал Иван. На этом мы нашу программу закончили и продолжили полёт в сторону Циолковска. Егор Алексеевич притих. Швабрин даже ходил к нему, чтобы проверить состояние.
— Серый, ну ему там нравится. Я ему даже карамель «Взлётную» предложил, а он отказался. Пакетики только попросил.
— А у нас есть?
— Нет. Но я ему принёс ведро.
Как это часто бывает, данная ёмкость на самолёте выполняла также функцию туалета. Даже не представляю, отчего сейчас Егора Алексеевича больше должно стошнить — от полёта или запаха из ведра, а может от того что перебрал алкоголя.
— Слушай, ну там же пусто в ведре? — уточнил я. — А то зальёт нам всё. Отмывать потом…
И в этот момент почувствовался знакомый и очень мерзкий запах рвоты. Егор Алексеевич настолько сильно опустил голову в ведро, что вот-вот сейчас наденет его вместо шапки.
— Вот балбес! Финский костюм сейчас испоганит, — махнул рукой Иван.
— Надо быстрее садиться, а то мы так не министра привезём, чудище лесное, — предложил я и Швабрин кивнул.
Посадку выполнили как можно более мягко, чтобы не навредить хрупкому здоровью нашего пассажира.
— Гордый, 11088й, посадку произвёл. Можно нам фельдшера к самолёту. Пассажиру плохо стало, — запросил я в эфир.
— Понял, высылаю, — ответил
Всё же мне, как командиру воздушного судна, стоит проявить заботу. На стоянке я уже видел знакомую «Волгу», рядом с которой стоял водитель Егора Алексеевича. Далеко не каждому разрешают въехать на аэродром, а тут прям около самолёта забирают важную персону. По магистральной рулёжке быстро ехала «таблетка» УАЗ белого цвета.
После остановки, Иван встал со своего места и пошёл открывать дверь.
Как только дверь открылась, Егор Алексеевич покачиваясь, вышел из «Аннушки». Свежий весенний воздух, кажется, ещё больше запустил процесс «обратной тяги» из желудка. Хорошо, что бежать до травы Егору Алексеевичу было недалеко.
— Ещё и ведро нам испоганил, — ворчал техник, который встречал нас на стоянке. — Не напасёшься на всяких слабаков.
От помощи нашего фельдшера Егор Алексеевич отказался, наорав на неё. Сделал он это в очень грубой форме. Мы дёрнулись в сторону арийца, чтобы сделать ему замечание, но женщина-фельдшер Валентина Николаевна, махнула нам рукой, чтобы мы не приближались.
Трижды после этого Егор Алексеевич, напяливая задом наперёд светлое пальто, пообещал всех уволить. Его зализанные волосы растрепались, галстук повис на плече, рубашка вылезла из штанов. А лицо было яростным и бледным.
Он что-то говорил, но разобрать было сложно из-за проезжавших мимо стоянки самолётов. Как только шум реактивных двигателей стихал, можно было расслышать гневные тирады Егора Алексеевича.
— Вам сейчас нужно успокоиться, — говорила Валентина Николаевна, но ариец продолжал гнуть свою линию.
— Уйди! А вы… готовьтесь только на этом корыте и летать! — прорычал Егор Алексеевич и сел в машину.
Рванула «Волга» с места, пробуксовав и оставив чёрный след на бетоне.
Я посмотрел в салон, который требовал проветривания. Пожалуй, Егора Алексеевича не только рвало. Было ещё и повышенное газообразование от страха.
— Вы чего с ним делали? — подошла к нам женщина-фельдшер.
Валентина Николаевна была плотного телосложения. Широкое лицо озаряла добрая улыбка, а крашеные волосы развевались на ветру. Она закуталась в кожаную лётную куртку и ждала от нас ответа.
— Николавна, да ладно вам, — махнул техник, вынося подальше ведро с отходами. — Довезли и хорошо.
— Неадекватный он. Чутка выпил. С кем не бывает, — посмеялся Швабрин, доставая пачку сигарет.
— Ванюша, ты мне-то не рассказывай. У меня календарей в авиации больше, чем у тебя и Родина вместе взятых. Вы чего в полёте творили? — взъерошила волосы моего товарища Валентина Николаевна.
— Над речкой пролетели и всё, — ответил я.
— И всё? Хочешь сказать, что никаких фигур не выполняли? — продолжала улыбаться фельдшер.