Бар на окраине
Шрифт:
«Этак я станцию свою могу проспать», — забеспокоилась я, чувствуя, что неуклонно впадаю в сон, и быстро поставила развеселую песенку «Дискотеки Аварии» «Яйца».
Но не успели прозвучать бодрые аккорды вступления, как поезд начал замедлять ход, и, выглянув в окно, я увидела приближающуюся деревянную станцию с надписью: «Левкое…о».
Быстро выбежав к распахнувшимся дверям, я обнаружила, что вместо платформы под ногами высится громадный сугроб. Выбора не было, и я плюхнулась в него и сразу завязла почти по пояс. Оставив меня в сугробе,
Я помахала рукой ей в ответ, и она, продолжая кричать и стучать в окно, уехала в неизвестном направлении.
А я, чертыхаясь, кое-как вылезла из сугроба, отряхнула налипший снег и, взглянув на время — 1.29. — пошла в сторону станции «Левкое…о».
ГЛАВА 41
Выспросив путь у мужика в ушанке и пройдя минут сорок по узкой тропинке, проложенной вдоль высокого соснового леса, шарахаясь от каждого скрипа и шороха, я, наконец, вышла к бескрайнему снежному полю. Сразу откуда-то вырвался ледяной пронизывающий ветер и зловеще подул мне прямо в лицо. Закрыв подбородок и нос шарфом, я, четко следуя указаниям мужика, побрела через поле, и, перейдя его, оказалась на краю какой-то заброшенной деревеньки. Видимо, это и было нужное мне Левкоево.
Передо мной возникла небольшая избушка, огороженная крепким забором. В домике уютно светились низкие окошки, а из трубы на крыше струился веселый дымок. Не без труда открыв замерзшую калитку, я поднялась на крыльцо и подошла к двери. Изнутри аппетитно несло чем-то жареным.
Отдышавшись и глотнув чаю из термоса, я осторожно постучалась.
Дверь долго никто не открывал, и я уже собиралась повторить попытку, как вдруг она приоткрылась, и из сеней выглянул лохматый мужик в майке.
— Тебе кого? — спросил он удивленно, оглядев меня с ног до головы.
— Анну Филипповну… Заручкину… — пролепетала я заплетающимся языком.
— Анну Филипповну?.. А ты ей хто будешь? — строго осведомился мужик, подозрительно глядя на мою фигурку, сжавшуюся у двери.
— Соцработник, — быстро ответила я. — Подарок ей несу от Фонда ветеранов.
— Ишь ты! А нашему-то деду не положен подарок? Он в войну штурмовиком был, награды имеет! Ему третьего дня девяносто восемь лет стукнуло!
— Поздравляю… Только у меня в списке одна Анна Филипповна числится, — виновато развела я руками.
— А, ну ступай тады, девка, — милостиво разрешил мужик и показал в сторону длинного забора. — Торописся небось? Вон туды ступай, на край, почитай до самой околицы. Там на отшибе, последняя изба — ее. А чой-то дюже поздно подарки-то разносишь? Чай уж ночь на дворе! — вдруг запоздало удивился он.
— Народу много, — вздохнула я, — надо было все до Нового года разнести, а я вот весь день бегаю, ничего не успеваю…
— Народу много, а нашего деда не вписали! — недовольно буркнул мужик, закрывая за мной дверь.
По
Наконец, вдалеке показалась стоящая особняком низенькая избенка, обнесенная покосившимся, кое-где сломанным, забором. Обрадовавшись, что конец пути уже близок, я заспешила — и тут же, поскользнувшись, растянулась на тропинке. Термос, который я несла в руке, отлетел на несколько метров и бухнулся в сугроб.
Неловко пытаясь встать, я чуть было не употребила во весь голос непечатное слово, но сзади раздался вдруг ласковый голос, и слово задержалось на языке и рассосалось во рту, как леденец.
— Ушиблась, дочка? — передо мной появилась протянутая рука в фуфайке и, подняв глаза, я увидела дивную старушку: маленькую, худенькую, круглолицую, с улыбкой, озаряющей, как внутренний свет, все ее лицо.
— Угу, — прокряхтела я, приподнимаясь при помощи ее сухонькой ручки и потирая спину.
— Ты чьих будешь-то? — спросила старушонка с любопытством, когда я встала на ноги.
— Я… Мне Анна Филипповна нужна. Заручкина, — ответила я, глядя на крошечную бабульку.
— Так это я и есть, — сообщила старушка и вновь осветилась улыбкой.
— Ой!.. — растерялась я и чуть не выронила из рук вытащенный из сугроба термос. — А что же вы… тут, на улице-то?..
— За водой ходила, — охотно сообщила внезапно возникшая Анна Филипповна, — колодец-то во-она где!..
И она махнула рукой куда-то в сторону.
Я увидела стоящее неподалеку ведро с водой.
— А что же вы сами-то ходите? — удивилась я, направляясь к ведру.
— А хто ж мне пойдеть-то? — в свою очередь удивилась крошечная старушка.
— Как кто? Аркадий! — я взяла ведро и поволокла к дому.
— Какой Аркадий? — переспросила плетущаяся за мной старушонка.
— Ой!.. — опять произнесла я, резко остановившись, и почувствовала, что земля уходит из-под ног.
— Держись, держись, дочка! — бабулька опять пришла на помощь, выхватив у меня из рук ведро и подставив худенькое плечико.
Я посмотрела на нее и заморгала.
— Так какой Аркадий-то? — вновь обезоруживающе улыбнулась Анна Филипповна.
Я вдруг поняла, что не знаю его фамилии.
— Ну… родственник ваш… который козье молоко берет… — залепетала я, с ужасом осознавая, какую страшную ошибку совершила.
Я полночи — и не какой-нибудь, а новогодней! — тащилась в лютый мороз за тридевять земель в полной уверенности, что математик здесь, а…
А его здесь нет!!!
— А, Аркаша? — вдруг ответила Анна Филипповна. — Так нету его тута. Он прошлый год приезжал, а нонешный чтой-то не приехал. Телеграмму только прислал с поздравлением… А коза-то моя сейчас не доится…
Незаметно мы очутились на пороге маленькой избушки.
Я остановилась в нерешительности. Что же делать?.. И тут горькие слезы ручьем потекли по щекам, сразу же застывая на морозе.