Баронесса Настя
Шрифт:
Мост прикрывался множеством зенитных пушек и спаренных пулеметов. И если не успеть подойти к нему и полутьме, в воздух поднимутся ещё и «мессершмитш». Володя слышал: вчера утром, а затем вечером на мост посылали опытных лётчиков, участников боев в Испании, но они не вернулись.
— Пролетаем село Монастырку, — доложил штурман.— Через пять минут цель.
— Проверьте сбрасыватель. Пулемёт.
— Всё готово, командир.
— Бортрадист, вы готовы?
— Да, командир.
— На боевой! — скомандовал штурман.
Владимир круто заложил машину на боевой
Облака точно по заказу рассеялись, и молочные волны над землёй здесь не клубились. Впереди по курсу слюдяной полоской блестела река и к ней чёрной стрелкой летела железная дорога. Мост угадывался, но его не было видно.
Справа и слева от железной дороги показались огоньки, точно волчьи глаза — вспыхнут и погаснут. «Зенитки!» — застучало в висках. Тотчас и внизу, и справа, и над головой развесились ватные клубочки. Снаряды рвались близко, самолёт вздрагивал, стрелка компаса металась то влево, то вправо. Но некогда было о них думать. Владимир устремился в пике. Направляя самолёт на мост, с ужасом видел, что бомба уйдет вперёд.
Самолёт дрогнул, — бомба полетела. И Владимир взял на себя ручку... Плавно, остерегаясь рывка, — не обломать бы крылья на выходе из пике.
И снова на боевой разворот, теперь уже лихо, с азартом, не видя шквала зенитных снарядов и линий трассирующих: пуль.
Со страшным рёвом, на предельной скорости устремлял машину на боевой курс для нового захода на цель и помнил: нужна высота, и набирать её надо в возможном и разумном режиме, не надсадить двигатели, не сорваться в штопор...
Вот уж и высота. И цель впереди. Надо пикировать. Взять упреждение. Войти пораньше, и не так круто... Вот вошёл. Глядя на мост, увеличивает угол пикирования. Едва слышит штурмана — почти шёпот, горячий, просительный:
— Так держать! Так держать!
И снова качнулась машина, словно её ударили снизу чем-то плоским. Бомба пошла. Но что это? Там, где словно чёрные палки торчали стволы пушек и изрыгали снопы огня, вспыхнул пожар, и к небу тянется чёрный зловещий дым.
Понял: первая бомба попала в центр зенитных позиций. Горят боеприпасы. Взрыв, второй!.. Хорошо! Ах, хорошо, сучьи дети!
Но снаряды снизу летят. Не все батареи объяты пламенем. Жалко — не все!
И вторая бомба на реке рядом с мостом подняла фонтан воды. Совсем рядом, но — мимо.
— Ладно, Иван, — сказал командир.— У нас есть ещё бомба. Последняя.
— Есть, командир.
— Нам нельзя промахнуться.
И пошёл не в высоту, а на снижение.
— Я буду бомбить сам. С бреющего.
— Хорошо, командир. Не забудь снять чеку предохранителя.
Правой рукой коснулся ручки сбрасывателя, отклонил в сторону чеку. Ему показалось, что рука дрожит. Обе руки положил на штурвал. Глубоко вздохнул. И проговорил про себя: «Успокойся. Уйми нервы. Ты же взрослый».
Он летел на бреющем. Крылом «подстригал» землю, стелил чёрную громоподобную машину над головами зенитчиков. И они молчали.
Не вспомнилось в эту минуту, что пушки зенитчиков имеют минимальный угол стрельбы и не могут обстреливать самолёт на такой высоте.
Зашёл на боевой
— Попали! Слышишь, командир, попали!
На развороте видел клуб дыма, над серединой моста торчали вздыбленные балки, рельсы.
«Интересно, сколько дней потребуется немцам для ремонта? Встанут все поезда».
Он думал об этом уже как о чем-то стороннем, не имеющем к нему никакого отношения.
Несколько минут молчали.
— Так держать! — услышал голос штурмана. Вспомнил, что летят домой. И подумал: «Хорошо, что Иван сказал: "Так держать!" А то бы снова пошёл на мост»
«Что со мной?.. Перестал соображать».
Владимир оглядел крыло самолёта — чёрное, как у ворона, — спросил штурмана:
— Правильно идём?
— Так держать!
«Хорошо, что есть у меня штурман. И хорошо, что он Ваня Пухов».
— Летели над лесом. На случай атаки «мессершмиттов» держали низкую высоту. Двухмоторный пикирующий бомбардировщик шёл над самой кроной деревьев. Разноцветье осеннего леса то уходило вниз в уклонах и впадинах, то подступало к самому брюху самолёта на возвышениях, и тогда Владимир, чуть наклоняя машину вправо или влево, забирал вверх. Руки, лежащие на штурвале, не испытывали напряжения, крылья, освободившись от бомб, легко устремлялись в высоту, и кажемя, ничто не угрожало ему в военном небе. Пойдем напрямик, — предложил командир штурману.
— Пойдём, но при подходе к белой школе отклонимся в сторону.
— Да. я знаю, — кивнул Владимир.— Там наша батарея.
И взглянул на карту: зенитная батарея обведена красным кружком. Запретная зона. И снова кивнул:
— Обойдём стороной. А то шарахнет!
Оба засмеялись. А Владимир запел:
Дан приказ ему на запад
Ей в другую сторону...
— Командир! — наклонился штурман, — обещали Золотые Звёзды. Как думаешь, — дадут?
— Не знаю, — ответил Пряхин, сдерживая бурную радость. — Раз обещали, должны дать.
И они снова запели, теперь уже вдвоем, и громко:
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну!
Оба забыли о времени, а оно в полёте бежит быстро. Штурман осёкся на полуслове, показал на край деревни, где белело квадратное белое здание.
— Школа! — крикнул штурман.
И Владимир устремил машину в левый разворот, и уже уходил от школы, оставляя её под правым крылом, но тут самолёт тряхнуло, и он повалился вниз. Да, самолёт падал. Под ними был лес — сплошное осенне-золотое море. Владимир прижался спиной к сиденью, изо всех сил потянул штурвал, и самолёт вздрогнул всем телом, вскинул нос — прозрачную кабину и крыльями опёрся о воздух, даже будто бы взмыл над деревьями и стал зависать. Это был момент спасения. Под крыльями зашелестело, медно-рыжая масса лесной кроны бережно, точно ребёнка, взяла стальную птицу и поглотила в своей шевелюре. Были мгновения тишины и шуршания листвы, затем раздался треск, самолёт дёрнуло, точно его кто-то тянул на прицепе.