Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
Шрифт:
– Спасибо, капитан, – прошептал Ахмет. – Мы убедительно просим сохранить на плаву нашу баржу. Также мы должны знать, что происходит с нашим оружием.
Выслушав перевод, капитан Денозио принял озабоченный вид. Помявшись, моряк в деликатной форме объяснил советским бойцам, что ему очень жаль, но волочь за собой старое проржавевшее корыто он не собирается. Это невозможно. Баржу следует затопить. Хотя кого он тут обманывает? Ее уже затопили. Она не представляет ценности, двигатель поврежден, видимо, в ходе шторма, а оставлять ее на плаву без присмотра – верх неосторожности, он не может на такое пойти. Гости должны смириться.
«Черт с ней, с баржей, – подумал Ахмет. – Мы не несем материальной ответственности за нее».
Рабочий день у командира корабля был расписан. Он пожелал бойцам скорейшего выздоровления, козырнул и убыл со свитой. Полонский облегченно вздохнул и провалился в обморок.
Явились призраки в темно-синей больничной одежде, захлопотали над пациентами. Над ними склонялась смуглая женщина средних лет, представившаяся Теодорой. Зависло миловидное кукольное личико. Сержант чуть не струхнул. Вот же ешкин кот, и у этих янки встречаются симпатичные девушки! Медсестру звали Мирандой, она делала большие глаза, пребывала в смятении, поначалу боялась подойти, но потом переборола себя. Медработница стаскивала с сержанта зловонные штаны, что-то щебетала, видимо, предлагала переодеть его. Девушку подташнивало. Она скрывала свои чувства, но дрожь лица говорила за себя.
Ахмет сопротивлялся. Он не будет подвергаться унижениям, может сам себя обслужить, вполне в состоянии самостоятельно помыться и побриться! Негодование придало сержанту сил, он знаками предупреждал растерявшуюся медсестру о своих планах, тянулся к пижамным штанам, шкрябал себя пальцами по бороде, изображал мочалку.
– Ноу, ноу, мистер, – твердила оробевшая девушка. – Ю кэннот ду ит… кэннот ду ит…
– Да все я дую! – Ахмет разозлился, сцапал больничную одежду и побрел к двери, за которой скрывался санузел палаты.
Там все блестело чистотой, стены украшал сияющий кафель. Белоснежные душ и унитаз, такая же раковина для умывания, опрятные шкафчики, шеренга чистых полотенец. Не по-русски как-то. Имелся тут и станок для бритья, весь из себя загадочный, фигуристый. Сержант справился бы с этим хозяйством, ведь не с гор же спустился! Он стащил с себя штаны, нижнее белье, превратившееся в кольчугу, доковылял до зеркала, чтобы посмотреть на себя такого. Отчаянный дистрофик, дикарь, бродяга с голодного острова! Зашумело в голове, он даже не понял, что подкашиваются ноги. Стремительно приближалась раковина, кружился пол, устланный мозаичной плиткой. На грохот вбежал медицинский персонал, возмущенно голосил полный латиноамериканец в халате врача, отчитывая девушку с кукольным личиком, оставившую больного без присмотра.
Настал период тьмы, чередующейся с короткими просветами. Больных переодели, вымыли, побрили. Большую часть времени они спали беспробудным сном. Налицо была кахексия, то есть полное истощение организмов вследствие длительного недоедания и нехватки жидкости. Парни до предела ослабли, снизилась активность физиологических процессов. Потеря веса составляла сорок процентов. Кожа сделалась землисто-серой вследствие отсутствия витаминов. Медицинский персонал постоянно находился рядом с больными. Им ставили капельницы, кормили из ложечки. Временами люди приходили в себя, бессмысленно таращились в пространство. Однажды Ахмет обнаружил, что очнувшийся Серега как-то хитро извивается на кровати, а в открытую дверь просовываются физиономии «поклонников».
– Ты чего? – прошептал Ахмет.
– А чего они? – огрызнулся Серега. – Линчевать пришли? Русских никогда не видели? Вот я и показываю этим обожателям, что у меня нет ни хвоста, ни копыт. А то, что рогов нет, они и сами видят.
– Им интересно, где у тебя инструкция по эксплуатации, – прошептал Филипп. – Не поверишь, Серега, но они ни разу в жизни не видели советского человека и не знают, как с нами обращаться. Мы для них хуже, чем инопланетяне. Невежественный народ, что с них взять!
Солдаты хихикали, а американские матросы хлопали глазами и натянуто улыбались. Рогов и копыт у диких коммунистических солдат действительно не было.
Трое суток продолжалась интенсивная терапия со строгими лечебными диетами. Больным не разрешалось вставать, да они особо и не рвались. У кроватей постоянно дежурили медсестры. Теодора была похожа на воблу. Свои сухие волосы она собирала в пучок на затылке. Миранда отличалась предупредительностью и всегда улыбалась. Два неразговорчивых медбрата откликались на имена Берт и Джон. Временами заглядывал тучный доктор Санчес, здоровался с теми, кто пребывал в сознании, осматривал больных. Каждое утро приходил капитан Денозио, справлялся у персонала о состоянии пациентов, иногда обменивался парой слов с Полонским.
– Филипп, выясни у него, – попросил Ахмет. – Они ведь обнаружили нашу баржу пятого марта, вечером. Почему сразу не подошли? Ведь вертолетчики засекли нас на палубе. Почему тянули до утра?
Вопрос поверг командира авианесущей громадины в задумчивость, если не сказать, что в замешательство. Он покарябал гладко выбритый подбородок, сделал неопределенный жест и решил свести дело к шутке.
– Мы вас боялись, – сказал капитан первого ранга, козырнул на американский манер, то есть приставил руку к «пустой» голове и убыл восвояси.
– Шутит, что ли? – предположил Федорчук, дождавшись перевода.
– Да бог его знает, – пожал плечами Полонский.
Снова тянулись долгие часы забвения, странные сны, резкие приступы паники, когда хотелось скатиться с кровати и забиться под нее. Больных накачивали жирами и белками, витаминами, пичкали полиферментными препаратами для восстановления нарушенного пищеварения. Вводили глюкозу, электролиты, аминокислотные смеси. По несколько раз в день им ставили капельницы, меняя лишь содержимое полиэтиленовых мешочков.
Окончательно очнулись они лишь на четвертые сутки. Пик кризиса прошел, молодые организмы справились с недугом, и дело пошло на поправку. Впервые за много дней Ахмет проснулся с ясной головой. Чувствовалась слабость, но налицо был явный прогресс. Из-под одеял высовывались заспанные физиономии, выбритые, отмытые. Парни озирались так, словно в первый раз видели эту чистую палату, приборы непонятного назначения у каждой койки, тумбочки с лекарствами, провода. В иллюминатор заглядывало солнышко. Оранжевые зайчики прыгали между кроватями, облизывали ножки.