Базар житейской суеты. Часть 3
Шрифт:
При начал этой борьбы, мистриссъ Эими написала убдительное письмо къ своему брату въ Калькутту. Она живо изобразила безнадежное и безпомощное состояніе родителей, и слезно умоляла Джоя не оставлять стариковъ передъ концемъ ихъ страдальческой жизни. Увы, не знала мистриссъ Эмми всей обширности семейнаго несчастья. Мистеръ Джозефъ аккуратно продолжалъ высылать сумму, назначенную старикамъ, но получалъ ее одинъ честный заимодавецъ въ Сити. Старикъ Седли продалъ сыновній пансіонъ за извстную сумму наличныхъ денегъ, понадобившихся ему для приведенія въ псполненіе одного изъ его безумныхъ проектовъ. Эмми съ нетерпніелъ дожидалась изъ Индіи благопріятнаго отвта. Она записала въ своей карманной книжк почтовой день, когда письмо ея было отправлено.
Былъ у нея въ Индіи еще одинъ другъ и вмст опекунъ маленькаго
Дла шли прескверно. Кредиторы заходили каждый день въ хижину обнищавшаго семейства; старуха-мать предавалась истерической скорби; мистеръ Седли былъ угрюмъ и молчаливъ; члены семьи, занятые каждый по одиначк мыслями мрачными и тревожными, тщательно старались избгать другъ друга; хозяинъ и хозяйка хмурились и пыхтли за кухонной перегородкой. Прескверно шли дла. Однажды, отецъ и дочь случайно столкнулись въ гостиной, и остались наедин, съ глазу на глазъ. Желая утшить старика, Амелія сказала ему, что она длала въ это утро. Она писала къ брату Джою, въ Калькутту, откуда отвтъ долженъ быть полученъ мсяца черезъ три, или ужь много, черезъ четыре. Джой всегда былъ великодушенъ, хотя нсколько безпеченъ. Онъ не откажетъ въ денежномъ пособіи, какъ-скоро узнаетъ про стсненныя обстоятельства матери и отца.
И тогда-то бдный старый джентльменъ разоблачилъ всю истину передъ мистриссъ Эмми. Сынъ продолжаетъ сполна высылать назначенную сумму, да только самъ онъ, собственнымъ безразсудствомъ, лишился сыновняго пансіона. Онъ не смлъ въ этомъ признаться ране. Амелія поблднла какъ смерть, выслушавъ эту тайну, и въ глазахъ ея несчастный старикъ прочиталъ укоръ для себя.
— А! воскликнулъ онъ, отворачиваясь отъ дочери, причемъ губы его страшно задрожали. Ты презираешь теперь своего стараго отца.
— Нтъ, нтъ, нтъ! вы ошибаетесь, милый папа, вскричала Амелія, бросаясь къ нему на шею, и покрывая поцалуями его исхудалое лицо. Вы всегда были добрымъ и великодушнымъ отцомъ. Вы надялись разбогатть, милый папа, осчастливить насъ. Не о деньгахъ плачу я, нтъ… О Боже мой! Боже мой! умилосердись надъ несчастной матерью, дай мн силы перенести это горе…
И еще разъ поцаловавъ отца, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату.
Но старикъ все-таки не зналъ, что значило это объясвеніе, и недоумвалъ, отчего съ такими страшными порывами отчаянія, оставила его бдная дочь. Мы все знаемъ, и потому можемъ довести до свднія читателя, что судьба побдила наконецъ злосчастную вдову. Страшный приговоръ произнесенъ. Сынъ долженъ оставить свою мать — удалиться въ чужой домъ — забыть мать. Ея сердце и сокровище, ея радость, надежда, любовь, — прощайте вы, вс нжныя чувства, привязывавшія къ жизни! Амелія должна отказаться отъ своего сына, и тогда… Тогда уйдетъ она къ Джорджу, на небеса, гд они вмст станутъ молиться о счастіи своего малютки, и ожидать его къ себ.
Сама не зная что длаетъ, Амелія вышла на бульваръ, по которому Джорджинька обыкновенно возвращался изъ школы, и куда она выбгала къ нему навстрчу. Былъ майскій полупраздникъ. Деревья покрывались зеленью, погода стояла превосходная. Вскор появилась на бульвар фигура Джорджиньки, возвращавшагося изъ школы съ кипою книгъ въ сумк на плеч. Рзвый и веселый мальчикъ подбжалъ къ матери, и затянулъ какую-то псню.
Итакъ вотъ онъ, юный Джорджъ, разцвтающій въ красот и сил. Неужели они разстанутся? Нтъ, это невозможно. Задыхаясь отъ внутренняго волненія, Амелія прижала малютку къ сердцу, и руки ея судорожно обвились вокругъ его стана.
— Что съ тобою, маменька? сказалъ Джорджъ. Ты очень, очень блдна.
— Ничего, дитя мое, сказала мистриссъ Эмми, продолжая цаловать его розовыя щеки.
Вечеромъ въ тотъ день, Амелія заставила мальчика прочесть исторію Самуила, о томъ, какъ Анна, мать его, провела его къ первосвященнику Иліи для посвященія Господу Богу. Пснь Анны произвсла впечатлніе на мать и сына. Читатель, если ему угодно, можетъ найдти ее въ своемъ мст. Потомъ читалъ Джорджинька, какъ
Составивъ такимъ-образомъ окончательный планъ, вынужденный роковыми обстоятельствами, вдова поспшила принять необходимыя мры для приведенія его въ исполненіе. Однажды миссъ Осборнъ, на Россель-Сквер, получила отъ Амеліи письмо, заставившее ее бросить умоляющій и тоскливый взглядъ на отца, который угрюмо сидлъ на своемъ мст, по другую сторону стола.
Въ простыхъ и ясныхъ выраженіяхъ Амелія объяснила причины, заставившія ее перемнить свои намренія относительно сына. Ея отца, писала она, постигли новыя непредвиднныя несчастія, уничтожившія въ-конецъ вс его надежды. Собственный пансіонъ ея такъ скуденъ, что она не можетъ ни содержать родителей, ни, тмъ боле, доставить приличнаго воспитанія Джорджиньк, на которое онъ по своему происхожденію иметъ полное право. Страданія ея при разлук съ Джорджинькой, будутъ конечно очень велики, но она съ помощію Божіею надется перенести ихъ ради сына. Она уврена, что особы, къ которымъ онъ отправится, сдлаютъ вее, что отъ нихъ зависитъ, для его счастья. Слдовало затмъ описаніе нравственныхъ свойствъ малютки, какъ воображала ихъ мистриссъ Эмми. Характеръ у Джорджиньки пылкій, живой, нетерпливый, какъ-скоро ему противорчатъ, или отказываютъ въ чемъ-нибудь, но тмъ не мене, онъ всегда чувствителенъ къ обнаруженіямъ искренней ласки и любви. Въ постскрипт, мистриссъ Осборнъ выговаривала для себя письменное условіе чтобы ей позволеяо было видть Джорджиньку, какъ-можно чаще, въ противномъ случа, она не разстанется съ нимъ ни за какія блага въ мір.
— Ага! вскричалъ старикъ Осборнъ, когда дочь, дрожащимъ отъ волненія голосомъ, прочитала ему письмо мистриссъ Джорджъ. Плохо, видно, пришлось этой гордянк? Ха, ха, ха! Я зналъ, что до этого дойдетъ. Голодъ-то вдь не свой братъ.
Желая однакожь сохранить свое достоинство, старикъ принялся читать газету, но видно было, что чтеніе не подвигалось впередъ; прикрывшись газетнымъ листомъ, онъ ухмылялся, и продолжалъ бормотать сквозь зубы.
Наконецъ онъ бросилъ листъ, и сердито, по обыкновенію, взглянувъ на дочь, отправился въ смежную комнату, слывшую подъ названіемъ его кабинета. Скоро онъ вышелъ оттуда съ ключомъ въ рукахъ, и бросилъ ключъ на колни миссъ Осборнъ.
— Очистить комнату вверху, что надъ моимъ кабинетомъ, сказалъ оиъ.
— Понимаю, сэръ, отвчала взволнованная дочь. То была комната Джорджа. Ея не отворяли больше десяти лтъ. Тамъ были его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничьи снаряды, полковой списокъ 1814 года съ его именемъ наверху, небольшой словарь, служившій ему пособіемъ въ правописаніи, и библія, подаренная ему матерью. Эти книги лежали на каминной полк вмст съ шпорами, и подл нихъ стояла чернилница, съ засохшими чернилами, прикрытая пылью, накопившеюся впродолженіе десяти лтъ. Ахъ, сколько дней и людей кануло въ бездну вчности съ того времени, какъ еще можно было обмакивать перо въ эту чернильницу! Прописи и тетради, исписанныя рукою Джорджа, валклись на стол.
Сколько грустныхъ чувствъ и мыслей пробудилось въ сердц миссъ Осборнъ, когда она вошла теперь въ эту комнату, въ сопровожденіи служанокъ! Блдная какъ полотно, она упала въ изнеможеніи на маленькую постель.
— Слава Богу, сударыня, слава Богу! Эта новость одна стоитъ тысячи, сказала ключница. Старыя счастливыя времена опять возвращаются къ намъ, сударыня. Маленькій джентльменъ, бленькій, хорошенькій, здоровенькій: такъ ли, сударыня? Какъ онъ будетъ счастливъ! Но этимъ господамъ, что живутъ на Майской ярмарк, не поздравствуется, сударыня, ужь это я вамъ говорю.