Базар житейской суеты. Часть 3

Теккерей Уильям Мейкпис

Это событіе немедленно было перенесено на столбцы англійскихъ газетъ, и миссъ Бриггсъ прочитала роковыя строки въ назиданіе миссъ Кроли, когда она кушала въ Брайтон свой завтракъ. Вслдъ затмъ произошелъ окончательный кризисъ въ длахъ знаменитой фамиліи Кроли. Взбшенная газетнымъ извстіемъ, престарлая двственница немедленно послала за Питтомъ, своимъ племянникомъ, и за леди Саутдаунъ. Когда они пришли, миссъ Кроли настоятельно потребовала, чтобы наконецъ приступлено было къ совершенію бракосочетанія, которое такъ долго откладывалось между обими фамиліями. Она объявила, что новобрачные получатъ отъ нея въ подарокъ тысячу фунтовъ годоваго дохода при ея жизни, и когда она умретъ, все ея имніе, вслдствіе законнаго завщанія, будетъ примадлежать племяннику и прекрасной ея племянниц, леди Дженни Кроли. Мистеръ Уэкси скрпилъ духовную старухи; лордъ Саутдаунъ, въ качеств посаженнаго отца, вручилъ свою сестру ея жениху; бракосочетаніе совершилъ епископъ aнгликанской церкви — къ великой досад достопочтеннаго Бартоломея Аиронса, котораго совсмъ не пригласили на свадьбу.

Посл свадьбы, мистеръ Питтъ, по принятому

обычаю, хотлъ совершить путешествіе съ своей юной супругой, но привязанность старушки къ леди Джении усилилась до такой степени, что она не хотла и слышать о разлук съ новобрачной. Питтъ и его жена принуждены были остаться, и съ этой поры они всегда жили съ миссъ Кроли. Вскор посл медоваго мсяца, мистеръ Питтъ съ огорченіемъ увидлъ, что дальнишій путь его жизни отнюдь не будетъ сопровождаемъ тихими и спокойными наслажденіями, такъ-какъ онъ принужденъ былъ, съ одной стороны, подчиняться безконечнымъ капризамъ своей тётки, съ другой — самовластной команд своей тещи. Леди Саудаунъ, изъ своего сосдняго дома, безпрестанно препровождала строжайшія предписанія, съ которыми въ своихъ поступкахъ, должны были сообразоваться и мистеръ Питтъ, и леди Дженни, и миссъ Кроли, и Бриггсъ, и Фиркинъ, и Баульсъ, и вс безъ исключенія. Она безжалостно мучила всю семью и учеными трактатами, и новоизобртенными порошками своитъ модныхъ докторовъ. Она отстранила Кримера, водворила Роджерса, и скоро отняла у миссъ Кроли даже тнь какой бы то ни было власти въ ея собственномъ дом. Бдная старуха присмирла, и упала духомъ до такой степени, что не смла даже бранить свою робкую компаньйонку. Съ каждымъ днемъ, она больше и больше влюблялась въ свою племянницу, которая теперь служила для нея единственнымъ утшеніемъ и отрадой.

Миръ теб, умная и пошлая, добрая и эгоистическая, тщеславная и великодушная старуха! Больше мы не увидимся съ тобою. Станемъ надяться, что кроткая леди Дженни усладитъ послдніе твои дни, и спокойно выпроводитъ тебя на вчную квартиру отъ шумной борьбы и треволненій на базар житейской суеты.

ГЛАВА XXXIV

Вдова и мать

Извстіе о двухъ великихъ битвахъ при Quatre-Bras и Ватерлоо достигло Англіи въ одно и то же время. Военная Газета сначала объявила общій результатъ битвъ, и при этомъ достославномъ объявленіи вся Великобританія затрепетала отъ восторга. Затмъ слдовали дальнйшія подробности, и посл краснорчиваго описанія побдъ, на столбцахъ газеты появился длинный списокъ раненыхъ и убитыхъ. Кто можетъ изобразить тревожныя чувства, съ какими тогда развертывали и читали этотъ окончательный приговоръ судьбы! Побдные клики отозвались изъ Фландріи на всхъ пунктахъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, отъ раззолоченыхъ чертоговъ перваго лорда, до послдней хижины убогаго фермера; но вообразите, если можете, послдующее состояніе британскихъ душъ и сердецъ, когда списки полковыхъ потерь расходились по рукамъ изъ одной хижины въ другую, и всюду приведено было въ извстность, живъ или нтъ такой-то другъ, родственникъ или знакомый. Если вы примете на себя трудъ развернуть и перелистовать огромныя пачки тогдашнихъ газетъ, вы неизбжно почувствуете даже теперь, несмотря на отдаленность времени, сильную тревогу ожиданія и страха, и, быть-можетъ, остановитесь въ раздумь на середин этой исторіи, какъ-будто предчувствуя продолженіе ея сегодня или завтра. Представьте же, на сколько кратъ могли быть сильне и живе эти чувства, когда газетные листики только-что выходили изъ типографскихъ станковъ! И если такой интересъ могъ быть ими возбужденъ на великобританской почв, по поводу битвы, гд сражалось всего только двадцать тысячь Англичанъ… подумайте о состояніи Европы за тридцать слишкомъ лтъ назадъ, когда цивилизованные народы выставляли на кровавыя поля не тысячи, а мильйоны солдатъ, изъ которыхъ каждый, поражая своего врага, наносилъ въ то же время ужасную рану какому-нибудь невинному созданію, живущему вдалек отъ мста битвы!

Одна строка, напечатанная въ этой газет, нанесла страшншній ударъ мистеру Осборну-старшему и всему его почтенному семейству. Молодыя двицы необузданно предавались порывамъ своей грусти. Угрюмый старикъ-отецъ страдалъ безмолвно, сражонный лютою тоской. Судъ Божій совершился надъ непослушнымъ сыномъ, думалъ сначала мистеръ Осборнъ-старшій, но строгость этого приговора пугала его самого, и онъ не смлъ признаться, что исполненіе суда послдовало слишкомъ скоро за проклятіемъ, которое онъ произнесъ. Повременамъ, паническій страхъ проникалъ до самыхъ костей мистера Осборна, какъ-будто самъ онъ былъ исключительною причиной кары, разразившейся надъ его сыномъ. Что теперь длать? Прежде еще, такъ или иначе, можно было расчитывать на мировую. Жена Джорджа могла умереть; самъ онъ могъ опамятоваться, прійдти къ отцу и сказать: «провинился я передъ тобою: прости, отецъ великодушный!» Но теперь не было никакой надежды впереди. Сынъ стоялъ по другую сторону непроходимой бездны, бросая на отца грустные взоры. Осборнъ помнилъ эти взоры въ одну изъ критическихъ минутъ, когда Джорджъ, томимый пароксизмомъ томительной горячки, лежалъ на болзненномъ одр, безъ языка, безъ памяти, безсознательно устремивъ на отца свои тусклые глаза. Великій Боже! Съ какимъ страшнымъ безпокойствомъ несчастный отецъ слдилъ въ ту пору за движеніями доктора, не отходившаго отъ постели своего паціента, и какое бремя сокрушительной тоски отлегло отъ его сердца, когда сынъ, посл лихорадочнаго кризиса, былъ снова призванъ къ жизни, и когда въ глазахъ его, обращенныхъ на отца, заискрился лучъ человческаго сознанія! Но теперь, увы! теперь все погибло, разомъ и навсегда. Нтъ боле надежды ни на выздоровленіе, ни на примиреніе, и не прійдетъ несчастный сынъ съ повинной головою вымаливать прощеніе

у оскорбленнаго отца, и уже ничто не приведетъ въ правильный порядокъ отравленной гнвомъ крови мистера Осборна… Трудно, впрочемъ, сказать, чемъ больше мучилось и терзалось сердце гордаго Британца: тмъ-ли, что сынъ его отправился на тотъ свтъ, не получивъ великодушнаго прощенья, или тмъ, что онъ лишился наслажденія увидть со временемъ уничиженіе и покорность молодого человка.

Но каковъ бы ни былъ характеръ этихъ ощущеній, мистеръ Осборнъ-старшій, гордый и суровый, не поврялъ ихъ никому. Онъ не произнесъ передъ семействомъ имени своего сына, но приказалъ старшей дочери распорядиться, чтобъ вс женщины въ его дом облеклись въ глубокій трауръ, и чтобъ вс слуги, безъ исключенія, носили чорное платье съ крепомъ. Вечернія собранія, обды и балы прекратились надолго. Свадьба младшей дочери отложена на неопредленное время. Женихъ, правда, не получилъ никакихъ изустныхъ свдній, но довольно было взглянуть на лицо мистера Осборна, чтобъ не длать ему никакихъ распросовъ на этотъ счетъ. Господинъ Фредерикъ Буллокъ, сметливый, вжливый и деликатный, велъ себя такимъ-образомъ, какъ-будто и не думали назначать день свадьбы. Онъ и молодыя двицы перешептывались иногда относительно этого предмета въ гостиной наверху, куда старикъ-отецъ не приходилъ никогда. Мистеръ Осборнъ постоянно сидлъ въ своемъ собственномъ кабинет, и съ наступленіемъ общаго траура, окна передней части дома были закрыты наглухо.

Недли черезъ три, посл восьмнадцатаго іюня, пришелъ на Россель-Скверъ старинный знакомый мистера Осборна, сэръ Вилльямъ Доббинъ, отецъ майора Доббина, взволнованный и блдный. Объявивъ, что ему непремнно нужно видть мистера Осборла, онъ вошелъ въ его кабинетъ и произнесъ, ради привтствія, нсколько безсвязныхъ словъ, которыхъ смыслъ остался сфинксовой загадкой и для хозяина, и для гостя. Затмъ, посл этой прелюдіи, сэръ Вилльямъ Доббинъ вынулъ изъ бумажника письмо, запечатанное большою красною псчатью.

— Мой сынъ, майоръ Доббинъ, сказалъ альдерменъ нершительнымъ и дрожащимъ голосомъ, прислалъ мн письмо съ однимъ изъ офицеровъ Трильйоннаго полка, прибывшимъ сегодня въ Лондонъ. Въ его конверт есть письмо и къ вамъ, Осборнъ. Вотъ оно.

Альдерменъ положилъ письмо на столъ. Минуту или дв Осборнъ смотрлъ на своего гостя, не говоря ни слова. Испуганный выраженіемъ на лиц убитаго горестію старика, сэръ Вилльямъ Доббинъ взялъ шляпу, поклонился и ушелъ.

Адресъ былъ написанъ рукою Джорджа. Старикъ хорошо зналъ смлый его почеркъ. То было письмо, которое мистеръ Осборнъ-младшій написалъ на зар шестнадцатаго іюня, за нсколько минутъ до вчной разлуки съ Амеліеи. Большая красная печать изображала фамильный гербъ съ девизомъ: «рах in bello». Гербъ этотъ принадлежалъ собственно старинному джентльменскому дому, съ которымъ старикъ Осборнъ имлъ слабость воображать себя въ родств. Рука, подписавшая письмо, уже не будетъ больше держать ни пера, ни шпаги. Самая печать, запечатавшая письмо, была похищена у Джорджа, когда онъ бездыханнымъ лежалъ на пол битвы. Отецъ не зналъ этого. Онъ сидлъ безмолвно, устремивъ на конвертъ блуждающіе взоры. Ему сдлалось почти дурно, когда, наконецъ, онъ ршился сломать печать.

Случалось ли вамъ ссориться съ другомъ, милымъ для вашего сердца? Если случалось, такъ вы знаете, что письма, полученныя отъ него въ періодъ взаимной любви и довренности, становятся для васъ страшнымъ укоромъ. Какой печальный трауръ вы носите въ своей душ, когда останавливаетесь на этихъ сильныхъ протестахъ исчахшей привязанности, и какими эпитафіями становятся эти письма на труп умершей любви! Какой жалкій комментарій слышится вамъ въ нихъ на жизнь и суету людскую! У многихъ изъ насъ хранятся, вроятно, цлые ящики документовъ этого рода, но едва ли кто иметъ охоту заглядывать въ нихъ. Это — скелеты въ нашей кладовой: мы хранимъ ихъ, и тщательно избгаемъ ихъ. Долго трепеталъ мистеръ Осборнъ передъ письмомъ своего сына.

Молодой человкъ писалъ немного. Гордость не позволила ему излить вполн нжныя чувства, которыми въ ту пору было переполнено его сердце. Мистеръ Осборнъ-младшій говорилъ, что, передъ отправленіемъ на великую битву, онъ желалъ сказать своему отцу послднее «прости», и вмст считалъ священнымъ долгомъ поручить его великодушію свою жену, и, быть-можетъ, младенца, котораго онъ оставляетъ съ ней. Онъ признавался съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что въ рукахъ его не было уже большей части материнскаго наслдства. Благодарилъ отца за его прежнее великодушіе, и, въ заключеніе, давалъ торжественное общаніе, что, приготовляясь ко всмъ возможнымъ случайностямъ на пол битвы, онъ будетъ, во всякомъ случа, поступать какъ истинный джентльменъ, достойный имени Джорджа Осборна.

Больше ничего не могъ сказать молодой человкъ, ослпленный неумстною гордостію и чванствомъ. Мистеръ Осборнъ-старшій не видлъ поцалуя, которымъ Джорджъ запечатллъ его имя на этомъ письм. Предсмертное посланіе Джорджа выпало изъ рукъ несчастнаго старика. Его сынъ, единственный и все еще любимый, умеръ непрощеннымъ.

Въ одинъ прекрасный день, мсяца черезъ два посл этого событія, молодыя двицы Осборнъ, пріхавъ въ церковь съ своимъ отцомъ, замтили, что старикъ перемнилъ свое мсто, обыкновенно занимаемое имъ впродолженіе божественной службы. Онъ слъ позади дочерей и безпрестанно смотрлъ, черезъ ихъ головы, на противоположную стну. Молодыя двицы машинально повернулись къ той сторон, куда обращены были грустные взоры отца, и увидли… и увидли изящный монументъ на стн, изображавшій Британію, плачущую надъ урной. Переломленная шпага и низверженный левъ служили несомнннымъ признакомъ, что монументъ былъ воздвигнутъ въ честь скончавтагося воина. Скульпторы того времени истощили всю свою мыслительную силу на изображеніе памятниковъ съ эмблемами этого рода, и лондонская церковь Св. Павла представляетъ цлыя сотни подобныхъ аллегорій, дйствующихъ равномрно на умъ и сердце.