Базар житейской суеты. Часть 4

Теккерей Уильям Мейкпис

Теперь боле чмъ когда-либо, нужны ей были силы для перенесенія своей горемычной доли. Амелія ршалась употребить вс зависвшія отъ нея средства, чтобъ успокоить и осчастливить старика-отца. Покорная своей судьб, она трудилась изо всхъ силъ, шила, починивала и заштопывала платья, играла на фортепьяно и въ триктракъ, пла любимыя псни Джона Седли, читала для него газеты, стряпала на кухн, гуляла съ нимъ въ кенсингтонскихъ садахъ, слушала, съ неутомимою улыбкой, его безконечныя исторіи о давно-минувшихъ временахъ, или — сидла задумчиво подл него, углубляясь въ свои собственныя воспоминанія и размышленія, когда старикъ, слабый и ворчаливый, грлся на солнышк въ саду, и пускался въ безсвязныя разсужденія о своихъ неудачахъ и несбывшихся надеждахъ. О, какъ грустны и тоскливы были вс эти мысли осиротлаго старца! Группы дтей бгавшихъ взадъ и впередъ по садовымъ аллеямъ, возобновляли въ воображеніи мистриссъ

Эмми ея собственнаго Джорджиньку, котораго у нея отняли. Джорджъ-старшій былъ тоже отнятъ отъ нея, и какъ жестоко отнятъ! Въ томъ и другомъ случа, думала мистриссъ Эмми, судьба наказала ее за эгоистическую любовь. Она старалась уврить себя неопровержимыми доказательствами, что это наказаніе достоинымъ образомъ обрушилось на ея голову. Подломъ ей, легкомысленной эгоистк! Что тутъ прикажете длать? мистриссъ Эмми была совершенно одинока въ этомъ мір.

Разсказъ объ этомъ одинокомъ затворничеств ее — выразимо скученъ, я это отлично знаю, и желалъ бы душевно, для потхи читателя, оживить его какимъ-нибудь веселымъ событіемъ въ юмористическомъ тон. Дло очень возможное. Въ этихъ случаяхъ, какъ извстно всему свту, можно бы, напримръ, вывести на сцену нжнаго тюремщика съ пасторальными наклонностями, или мышь, выбгающую изъ-подъ пола, чтобъ поиграть бородой и усами арестанта, или, еще лучше, заставить его вырыть подземный подкопъ не иначе, какъ съ помощію только своихъ ногтей и зубочистки. Все это, поврьте мн, было бы очень весело и забавно, но, увы! исторія затворничества бдняжки Эмми решительно не представляетъ такихъ поэтическихъ приключеній и событій. Въ эту эпоху своей жизни была она вообще очень печальна и грустна, хотя это отнюдь по мшало ей улыбаться, когда кто-нибудь вступалъ съ нею въ интересную бесду. Она пла псенки, стряпала пуддинги, играла въ карты и починивала чулки для удовольствія и пользы своего престарлаго отца. И только. И больше ничего. Изъ всего этого читатель можетъ, если ему угодно, вывести весьма правдоподобное заключеніе, что мистриссъ Эмми вела весьма прозаическую жизнь, какую, напримръ, ведутъ десятки мильйоновъ существъ, одаренныхъ разумомъ. Но, банкротъ вы, или нтъ, милостивый государь; сварливый старикашка, или просто маститый старецъ, убленный сдыми волосами; во всякомъ случа я искренно желаю, чтобы на закат своихъ старческихъ дней, вы нашли мягкое и нжное женское плечо для своей опоры на гулянь, и сострадательную, заботливую руку, готовую во всякое время разглаживать подушки на вашей одинокой постел. Этого я вамъ искренно желаю.

Старикъ Седли, посл смерти своей жены; чрезвычайно полюбилъ свою дочь, и Амелія находила для себя единственное утшеніе въ исполненіи своихъ обязанностей въ отношеніи къ старому джентльмену.

Мы, однакожь, не хотимъ оставить навсегда въ этомъ униженномъ состояніи нжнаго отца и нжнйшую дочь. Скоро наступятъ для нихъ лучшіе дни въ сей юдоли плача и скорбей. Смтливый читатель, вроятно, уже догадался, кто былъ этотъ жирный и толстый джентльменъ, который, въ сопровожденіи стариннаго нашего пріятеля, майора Доббина, сдлалъ визитъ мастеру Джорджу въ его школ. Это, однимъ словомъ, другой, тоже старинный, нашъ другъ и пріятель, воротившійся изъ-за океана въ предлы туманнаго Альбіона. И воротился онъ въ такое время, когда присутствіе его сдлалось неизбжно-необходимымъ для его родни.

Майоръ Доббинъ выхлопоталъ безъ труда, у своего добраго командира, позволеніе отлучиться, по своимъ собственнымъ, нетерпящимъ отлагательства дламъ, въ Мадрасъ, и оттуда, по всей вроятности, въ Европу. И выхлопотавъ это позволеніе, онъ скакалъ день и ночь съ такою стрлообразною быстротою, что, по прибытіи въ Мадрасъ, открылась у него сильнйшая горячка. Слуги майора перенесли его въ домъ одного пріятеля, у котораго онъ намревался прогостить до своего отъзда въ Европу. Открылся между-тмъ весьма опасный бредъ, и эскулапы нсколько дней оставались при томъ мнніи, что заморскій нашъ путешественникъ удетъ никакъ не дале Георгіевскаго кладбища, гд будетъ сдланъ окончательно ружейный салютъ надъ его могилой, и гд, вдали отъ родной земли, покоятся сномъ непробуднымъ многіе храбрые молодые люди.

И когда онъ томился такимъ-образомъ въ пароксизмахъ лютой болзни, окружавшія его особы слышали не разъ, какъ онъ произносялъ въ бреду имя Амеліи. Мысль, что ему не суждено больше увидть ее на этомъ свт, безпрестанно представлялась его воображенію въ минуты умственнаго просвтленія. Майоръ думалъ, что наступаютъ уже послдніе часы его жизни, и собравшись съ духомъ, ршился сдлать торжественныя приготовленія къ своему отправленію на тотъ свтъ. Онъ привелъ въ порядокъ свои мірскія дла, и оставилъ свою маленькую собственность особамъ, которымъ желалъ оказать посильное благодяніе. Пріятель, давшій ему пріютъ въ своемъ дом,

былъ свидтелемъ этого завщанія. Доббинъ желалъ, чтобы съ нимъ похоронили и каштановую волосяную цпочку, обвивавшую его шею, и которую, если сказать всю правду, получилъ онъ еще въ Брюссел отъ горничной мистриссъ Эмми, когда волосы молодой вдовы были обрзаны впродолженіе горячки, постигшей ее посл смерти Джорджа Осборна.

Мало-по-малу, однакожь, майоръ Доббинъ началъ поправляться, несмотря на многократныя кровопусканія и значительныя дозы каломели, доказавшія неоспоримымъ образомъ природную крпость его организма. Онъ былъ почти какъ скелетъ, когда перенесли его на бордъ корабля «Рамчондеръ», состоящаго подъ управленіемъ капитана Брагга. Другъ, ухаживавшій за нимъ впродолженіе болзни, предсказывалъ весьма серьёзно, что майору никакъ не пережить этого путешествія, и что, въ одно прекрасное утро, его, завернутаго въ саванъ и койку, непремнно перекинутъ черезъ бортъ на дно морское, гд онъ останется навки вмст съ волосяной цпочкой, обвивавшей его шею. Дружеское предсказаніе не сбылось. Морской воздухъ и надежда скоро увидть родииый край произвели такое чудотворное вліяніе на изможденный организмъ, что майоръ почти совершенно выздоровлъ, прежде чмъ «Рамчондеръ» подошелъ къ Мысу Доброй Надежды.

— Ну, теперь мистеръ Киркъ чуть-ли не ошибется въ своихъ разсчетахъ на повышеніе въ майорскій чинъ, сказалъ улыбаясь другъ нашъ Доббинъ, не прочесть ему въ газетахъ своего имени, когда полкъ воротится домой.

Мы забыли упоминуть, что Трильйонный полкъ, простоявшій нсколько лтъ за океаномъ посл своихъ подвиговъ на поляхъ ватерлооскихъ, снова получилъ предписаніе возвратиться на родину въ ту самую пору, когда майоръ Доббинъ томился горячкою въ Мадрас. Онъ могъ бы отправиться изъ Индіи въ Европу вмст съ своими товарищами, еслибъ подождалъ прибытія ихъ въ этотъ городъ.

Но майоръ не хотлъ дожидаться, быть-можетъ и потому, между прочимъ, что считалъ для себя опаснымъ близкое сосдство и покровительство миссъ Глорвины, которая, по всей вроятяости, приняла бы подъ свою опеку больнаго офицера.

— Миссъ Одаудъ, я увренъ, угомонила бы меня окончательно, говорилъ Доббинъ одному изъ своихъ дорожныхъ товарящей. Не сдобровать бы и теб, любезный другъ. Опустивъ меня на дно морское, Глорвина, поврь мн, добралась бы и до тебя. По прибытіи корабля въ Соутамптонъ, ты послужилъ бы для нея чудеснымъ призомъ.

Этотъ любезный другъ былъ не кто другой, какъ пріятель нашъ Джозефъ Седли, возвращавшікся также на родиму вмст съ майоромъ. Онъ прожилъ въ Индіи десять лтъ. Постоянные обды, завтраки, полдники, ужины, портеръ и кларетъ, изнурительные труды по сбору податей и пощлинъ, и значительныя порціи бенгальской водки, произвели разрушительное вліяніе на желзный организмъ этого ватерлооскаго героя. Врачи посовтовали ему предпринять путешествіе въ Европу. Джой выслужилъ урочное число лтъ, и накопилъ порядочную сушу денегъ. Ост-индская Компанія наградила его пожизненнымъ пенсіономъ. Онъ могъ или оставаться въ Аигліи, или воротитьса опять въ Бенгалію на свое теплое мстечко, столько приспособленное къ его обширнымъ талантамъ.

Былъ онъ толстъ и жиренъ, но все же не въ такой степени, какъ мы застали его при первомъ появленіи на Базар Житейской Суеты. Зато осанка мистера Джоя была теперь гораздо величественне и торжественне. Онъ носилъ усы, уполномоченный на это своею службою при Ватерлоо, и на голов его красовалась величественная бархатная фуражка съ золотой кокардой. Выходя на палубу, Джой въ полномъ смысл блисталъ драгоцнными каменьями и сверкалъ брильянтовыми булавками. Онъ завтракалъ въ своей кают, и всегда одвался съ великою торжественностью, какъ-скоро ршался выставить свою особу на шканцахъ. Можно было подумать, что онъ гуляетъ по моднымъ улицамъ Лопдона, или въ публичныхъ садахъ Калькутты. Въ услуженіи при немъ находился индійскій туземецъ, каммердинеръ его и хранитель трубокъ, проводившій вообще злосчастную жизнь подъ командой Седли. Джонъ былъ тщеславенъ какъ женщина, и заботился о своемъ туалет ничуть не меньше какой-нибудь увядшей кокетки. Младшіе пассажиры, Шефферсъ и Риккетсъ, возвращавшіеея домой посл сильнйшихъ пароксизмовъ горячки, дружно нападали на мистера Седли за общимъ столомъ, и заставляли его разсказывать изумительныя исторіи о собствевныхъ его подвигахъ противъ негровъ и Наполеона. Онъ былъ истинно великъ, когда постилъ теперь на остров Елены, могилу Бонапарта. Впродолженіе этого путешествія, мистеръ Джой, увернувшись отъ майора Доббина, разсказалъ подробно молодымъ офицерамъ и другимъ пассажирамъ, какъ происходила ватерлооская битва, и какое участіе онъ самъ принималъ въ ней. Давая полную волю своему поэтическому воображенію, онъ объявилъ положительно, что никогда бы Европ не удалось засадить въ Лонгвуд этого великаго человка, еслибъ не онъ, Джозефъ Седли.