Белая кость
Шрифт:
Так пошли легенды о его умении драться. И кстати, этот подвиг в самом деле стал его Тулоном. Его поставили командовать этой ротой и присвоили внеочередное звание штабс-капитана. О такой стремительной карьере в мирное время в царской армии и мечтать глупо было.
Потому его однополчанам показался смешным вызов Тухачевского. Но остальные смотрели на штабс-капитана с любопытством. Почему вдруг Тухачевский вызвал его? Они сокамерники, и поручик наверняка сильнее этого сутуловатого офицера. Выше, тяжелее, знает приемы французской борьбы… Зачем он хочет фактически опозорить штабс-капитана? Тот не выстоит и минуты. Наверняка что-то
Для Тухачевского это было делом принципа. Он хотел сломать Дмитрия морально, ибо нутром ощущал его духовную силу. Он понимал, что Бекешев силен, был свидетелем его странных каждодневных упражнений, видел, как штабс-капитан каждый день наносит сильные удары по доске ребрами ладоней… Как-то раз начал считать, но надоело после пятидесяти ударов.
Однажды он проснулся раньше обычного, когда рассвет только забрезжил, и увидел, что его сокамерник стоит на коленях перед своей кроватью и что-то выговаривает речитативом. Поручик никогда не слы шал такого языка, но догадался, что штабс-капитан молится. Потом он спросил Бекешева об этом. Штабс-капитан не ответил и впервые смутился. У поручика хватило такта не настаивать на ответе.
Бекешев не стал отказываться от поединка. Понимал, что офицеры расценят его отказ как попытку уйти от борьбы. Стянул с себя сапоги и вышел в круг. Вспомнились «дуэли» в школе. Не счесть, сколько раз он выходил против своих однокашников! Но то были друзья, и они учились друг у друга. Никто не думал о превосходстве над соперником. Как жаль, что многих уже нет на свете!
А Тухачевский слеплен из другого теста. Бонапарт неспособен на дружбу — хочет только доминировать. А раз так — пусть получит. Он не будет играть с ним во французскую борьбу. Впервые ударит русского офицера так, чтобы тому неповадно было.
Он заметил, что охрана делает ставки, и догадался, что ставят на поручика. Может, даже из расчета один к десяти, если не выше.
Когда Тухачевский, клешней расставив руки и выставив голову вперед, приблизился к нему, Бекешев круговым движением ноги ударил поручика по голове. Бил с расчетом не сломать шею, не дай Бог — просто отключить противника на несколько секунд. Никто ничего не понял. Тухачевский рухнул на траву, а Бекешев, не задержавшись даже на секунду, неторопливо покинул круг не оглядываясь.
— Это не по правилам, штабс-капитан, — заметил ему подполковник. — Вы, кажется, ударили его ногой?
Тухачевский уже сидел и, часто моргая, мотал головой.
— Вы наблюдательны, господин подполковник, — холодно ответил Бекешев. — Но какие во французской борьбе правила — не знаю. Да и знать не желаю. В рукопашной они бесполезны. Я только так дерусь и никого не вызываю.
Как ни странно, но эта дуэль сблизила их. Тухачевский окончательно понял, что штабс-капитан при кажущейся неказистости может быть очень опасен. Это не означало, что поручик начал искать дружбы или просто расположения. Но он, привыкший третировать людей, стал относиться к Бекешеву как к равному, что уже было для него моральным подвигом. А Дмитрий, со своей стороны, никогда не напоминал поручику о его поражении и держался с ним так же, как и раньше. Они решили вместе
Тухачевскому пришел в голову план использовать русских солдат, которые занимались хозяйственными работами в лагере. Должны же они помочь соотечественникам! Бекешев вызвался поговорить с ними. До этого момента он даже не подходил к ним — нужды не было, а когда подошел, узнал, что его денщик пережил ночную мясорубку. Сразу исчезло смутное чувство вины перед своим верным солдатом.
— Авдей! — потрясенно проговорил Бекешев, распахивая руки для объятия. — Так ты живой, братец! Я ж тебя похоронил. Боже мой… как же ты уцелел-то?
— Ваше благородие! — расплылся в улыбке солдат и крепко обнял своего командира к удивлению всех стоявших рядом. Они никогда не видели, чтобы рядовой запросто обнимался с офицером. — А я вас тоже… Вот радость-то, вот радость-то…
— Так как ты… A-а! Неважно это. Живой — и все…
— Как?.. А вот так… прикрылся я Копыткиным — помните его?
— Конечно! Я всех вас помню…
— Они в него потыкали штыками и ушли восвояси. В темноте-то меня под ним и не заметили, благо я много меньше комплекцией. Ну а там уже, как сами понимаете, — податься-то все одно некуда. Ну я и сдался…
— Правильно сделал. Жить будешь…
В этот раз Бекешев решил не обращаться ни с какими просьбами. Знал, что Авдей сделает для него возможное и даже невозможное. А пока что сбегал на кухню и принес солдату котелок с кашей, в которой можно было при большом старании выловить даже малюсенькую косточку с несколькими волокнами мяса на ней. Это была его обеденная порция — ничего, не сдохнет, если раз не поест. Авдей отощал на немецких харчах — смотреть на него страшно.
— Братцы, всех накормить все равно не смогу, — Бекешев увидел, с какой жадностью смотрят солдаты на этот котелок. — Пусть хоть один поест. Идите с Богом…
Но Авдей не доел кашу. Почти половину котелка без сожаления отдал товарищам по несчастью.
Когда Бекешев вернулся в свою камеру, Тухачевский сразу же спросил о результатах.
— Понимаете, поручик, я тут своего денщика встретил, которого давно похоронил. Не до просьб было…
— Ну и что? — искренне удивился Тухачевский. — Тем более надо было договариваться. Не понял я вас, штабс-капитан.
Дмитрий открыл было рот для достойного ответа, но проговорил только:
— Завтра поговорю. Успеем еще побегать.
23
Через неделю их вывезли в мусорной телеге, завалив дурно пахнущими рогожами. Они переоделись в гражданское тряпье, которое раздобыли для них солдаты, и пустились в долгий путь на запад. Планировали дойти до Голландии, а там уже станет легче.
Оттуда — до Швеции на пароме, потом в Финляндию, а это уже, можно сказать, Россия.
Бекешев боялся, что Авдей захочет пойти с ним. Готовился к разговору и придумывал возражения. А выяснилось, что Авдей не только никуда не хочет бежать, но даже говорить на эту тему не желает. Солдат твердо решил дожить до конца войны и только потом возвращаться домой. Патриотизм, долг, Россия — все эти слова имели значение для штабс-капитана, но для Авдея они были пустым звуком. У него была обязанность только перед своей семьей — выжить и вернуться. Он раздобыл для Бекешева одежду, спички, нож, обувь — спер где-то пару стоптанных башмаков, которые оказались Дмитрию слегка великоваты, но носить можно было. Поручика тоже не забыли.