Белая кость
Шрифт:
Передвигались ночами, отсыпаясь днем в овражках, в хлебах, в лесу. Вот где пригодились уроки старого егеря: Дмитрий быстро сооружал шалаш, тратил не более одной спички, чтобы сотворить костер… Продукты быстро закончились, и беглецы начали было голодать, пока на второй день они не напоролись на зайца. Поручик не успел даже погоревать, что их обед убегает, как Бекешев метнул нож…
— Где вы так научились шкуру снимать? — спросил Тухачевский, наблюдая, как Дмитрий легко свежует зайца.
— На родине. У меня был хороший учитель. Впрочем, почему был… Он и сейчас живой. Егерь. Вы бы видели, как мы с ним шкуру убитого мною медведя делили. Она до сих пор в спальне брата лежит.
— А почему у брата?
— Подарил…
— Вы так любите своего брата…
— Обожаю, — Дмитрий помолчал немного и, как бы закрывая тему братской любви, сказал: — Вы бы, поручик, сделали пока рогатки для вертела.
Они напоролись на немецкий патруль неожиданно. До границы, по их подсчетам, оставалось не более двух-трех десятков километров, когда из-за кустов выскочили два солдата и приказали им поднять руки. Тухачевский побежал, и один из солдат бросился за ним. Дмитрий же, поднимая руки, обернулся и в последний раз в своей жизни увидел, как прытко удирает будущий советский маршал. Но солдат, бросившийся за ним в погоню, не отставал, и Бекешев понял, что поручику не повезло в очередной раз. Дмитрий почувствовал облегчение — с одним легче будет управиться. Пожалел только, что нож остался у Тухачевского.
Он не знал, что только пятый побег поручика окажется успешным. Его отпустили из крепости под обещание, что не сбежит. Но будущий командарм плевать хотел на честное слово, данное врагу.
Солдат мотнул винтовкой, молча приказывая Дмитрию пройти вперед. Он даже не дал себе труда зарядить ее, сбитый с толку покорным видом русского офицера. Штабс-капитан старательно держал руки над склоненной повинно головой, лицо его с полуоткрытым ртом выражало страх. Когда Бекешев поравнялся с немцем, тот сделал шаг назад, пропуская его, и тут же оказался на земле. Он не понял, как это произошло, только почувствовал, что в горло упирается штык его же винтовки.
— Молчать! — грозным голосом по-немецки сказал Бекешев.
Солдат только тяжко дышал, не в силах оторвать глаз от штыка, острие которого натянуло кожу на горле.
— Отвечай на мои вопросы. Сразу. Иначе — штык в горло. Что впереди? Сколько вас там?
— Пограничная рота. Всех послали в засаду. Мы получили данные, что здесь могут пройти двое беглецов.
— Что справа?
— Засада.
— Что слева?
— Засада.
— Хорошо живете, — пробормотал по-русски Бекешев. — За двумя беглецами целую роту высылаете.
Он снял с винтовки штык и забросил его в кусты справа от себя. Вытащил затвор и тоже зашвырнул в кусты на левой стороне. Отстегнул ремень — пригодится. Сдернул с солдата подсумок. Раскрыл — есть какая-то еда! Он потом развернет бумагу, а сейчас запах сводил с ума: что-то мясное… Бутылка лимонада. Переворошил подсумок с тайной надеждой на любую карту. Но солдатам топографческие карты не положены, только игральные разрешаются. Вытряхнул все ненужное: патроны, книжку, блокнот, карандаши, те же карты… Бритвенный прибор с мыльницей и вафельное полотенце оставил себе — это был ценнейший трофей. Рывком поставил солдата на ноги, поднял его руки вверх и обыскал карманы брюк и мундира — есть зажигалка, пачка сигарет и немного марок. Они-то ему и нужны. Отстегнул от ремня фляжку с водой. На все про все ушло не больше минуты. Немцу в голову не пришло сопротивляться. Только молился про себя, чтобы русский не надумал его убить. Жила надежда, что переживет он этот ужас, иначе русский не стал бы забрасывать его штык в кусты.
А Дмитрий решил не выручать Тухачевского. Сейчас он понял, что у него будет другой маршрут — на восток! И препираться с поручиком, которого он может освободить (если его догнали), ему совсем не хотелось. Он не будет бежать через все засады в Голландию. Он пойдет туда, где его меньше всего ждут.
24
По подсчетам Дмитрия, за три дня прошел он свыше ста верст. Все было съедено-выпито, и пора было подумать о пополнении запаса. Ослабнет — вообще никуда не доберется. Надо идти в ближайшую деревню — он видел неподалеку. Германия не Россия — на родине можно сотню верст оттопать и ничего кроме полосатых верстовых столбов не встретить. И усадьбу он разглядел. С его родной не сравнить, скупо живут эти немцы! В деревне он купит еду. Наверняка примут за дезертира, но деньги есть деньги, и ему продадут. Попробует его кто-то задержать, он покалечит патриота. А потом будет отрываться от этого места. Он дойдет! Только надо изменить способ передвижения. Не идти же через всю Германию пешком. Есть поезда… Надо выйти на железную дорогу. Об этом потом… Сейчас — в деревню. Но перед походом туда надо привести себя в порядок. Нужна вода! Желательно проточная. Тогда и попить можно вволю.
По тропинке вышел к прелестному маленькому лесному озеру — вот здесь он и отдохнет, и поспит. Долго присматривался Бекешев, нет ли кого вокруг, — все спокойно. Разделся догола и хотел было с берега броситься в воду, но заставил себя сдержаться — не в своем имении в пруд сигает. Здесь надо вести себя тихо.
Холодная вода — какое блаженство! Решено! Дальше он никуда не побежит. Соорудит здесь шалаш и будет в нем жить до скончания войны.
Дмитрий купался до посинения. Намылил голову, остро сожалея, что трофейный обмылок невелик. Может, постирать исподнее? Нет, слишком большая роскошь. Да и трудно поверить, чтобы это озеро все время пустовало. Он оказался прав в своем предположении. Когда, часто окуная бритву в холодную воду и морщась от боли, заканчивал соскабливать недельную щетину, услышал звук, который меньше всего ожидал здесь услышать, — на противоположном берегу озера по лесу двигался автомобиль.
Бекешев быстро оделся и пошел на звук мотора. Это оказалась роскошная немецкая машина с открытым верхом, за рулем сидел обер-лейтенант, а рядом с ним девушка. Автомобиль ехал по широкой укатанной дороге, и Дмитрий понял, что это не забытое людьми озеро и наверняка в мирное время его берега не пустуют. Он осторожно двинулся вслед за машиной, помня, что по бокам у нее есть зеркала заднего вида. Машина съехала вниз на небольшую поляну перед озером и встала. Офицер не собирался откладывать дело в долгий ящик — тут же по-хозяйски обнял девушку и начал ее целовать. Та отталкивала его, но притворно, отдавая дань девичей скромности. Дмитрий догадался, что происходит: наверняка это отпускник, приехавший домой, где в соответствии с лучшими традициями бюргерского уклада его ждала невеста, которая сейчас с ним в машине. Будь это жена, им не надо было бы выезжать из усадьбы. А здесь их отпустили домашние под любым фальшивым предлогом, ни в коем случае не подавая виду, что догадываются об истинной цели их поездки. Все знали, почему «Ганс» и «Гретхен» хотят уединиться, но приличия соблюдены, и фронтовик сейчас получит желанную и заслуженную награду.
Бекешеву сверху видно было все. Сначала он наблюдал — и сразу же начал завидовать и возбуждаться. Отвернулся, но вскрики любовной пары все равно достигали ушей. Когда все стихло, он выглянул из-за ствола — нет, не закончили. Офицер менял позу. Ого! Такой он не знал… даже не подозревал, что это возможно. Он опять отвернулся. Но вот наконец Бекешев услышал громкий заключительный стон-крик невесты, мужской рык насыщения и понял, что на этот раз действительно наступил финал.
А он-то что здесь забыл? Почему подслушивает крики влюбленных, которым сейчас нет дела до остального мира? Два счастливых человека… Он же не собирается нападать, насиловать невесту… Чего он ждет, почему не уходит? Его не отпускает корзина с едой.
Он слушал радостный смех молодых людей и думал, что, если они сейчас примутся за еду, надо уходить. Картинки любви он еще может вынести, но смотреть, как едят влюбленные, выше его сил. Нападет… Выглянув, Бекешев увидел, что они, голые, взявшись за руки, бегут к озеру. Вот это удача!
Он прокрался к машине и потянулся за корзинкой — тяжелая! А в ней мечта гастронома: бутерброды, жареная курица, помидоры, соль, горчица, вино и даже пиво… стаканчики, салфетки, вилки, ножи — все предусмотрено. Только корзинка тяжелая, таскать ее с собой — замучаешься. А взять хочется все!