Блестящая будущность
Шрифт:
„Бродяжничая, побираясь, воруя, порой работая, когда удавалось, — послднее случалось не такъ часто, какъ вы, можетъ быть, думаете; но спросите-ка самихъ себя, охотно ли бы вы дали мн работу; — я былъ воромъ, землепаищемъ, извозчикомъ, косаремъ, я пробовалъ много другихъ вещей, которыя не приводятъ къ добру, пока наконецъ сталъ взрослымъ человкомъ. Дезертиръ-солдатъ научилъ меня читать, а странствующій ярмарочный великанъ — писать.
„На Эпсомскихъ скачкахъ, лтъ двадцать тому назадъ, познакомился я съ человкомъ, черепъ которому я бы разбилъ этой кочергой, какъ скорлупу рака, если бы только онъ мн попался. Его настоящее имя было Компейсонъ; и этого-то человка, милый мальчикъ, я подмялъ подъ себя въ овраг, какъ ты разсказывалъ своему товарищу вчера вечеромъ, когда я ушелъ.
«Онъ выдавалъ себя за джентльмена, этотъ Компейсонъ, и получилъ образованіе. Онъ умлъ ловко говорить, да и собой былъ красивъ. Этотъ Компейсонъ пригласилъ меня къ себ въ товарищи и дловые агенты. А въ чемъ состояло его занятіе, въ которомъ мы должны были быть товарищами? Дло Компейсона состояло въ томъ, чтобы обманывать, поддлывать чужіе почерки, сбывать краденые банковые билеты и тому подобное. Онъ былъ ловкій и изобртательный мошенникъ и мастеръ выходить сухимъ изъ воды и сваливать всю вину на другого. Сердца въ немъ было столько же, сколько въ желзной пил; онъ былъ холоденъ, какъ смерть, а голова у него была, какъ у чорта.
„У Компейсона былъ товарищъ по имени — врядъ ли настоящему — Артуръ. Онъ уже катился подъ гору и былъ тнью самого себя. Онъ и Компейсонъ обошли одну богатую даму, нсколько лтъ тому назадъ, и выжимали изъ нея кучу денегъ; но Компейсонъ держалъ пари и игралъ въ карты, и протеръ глаза денежкамъ, а Артуръ былъ боленъ смертельнымъ недугомъ, отъ котораго вскор и умеръ. Его примръ могъ бы остановить меня, но не остановилъ; и я не стану облять себя, потому что какой въ этомъ толкъ, дорогой мальчикъ и товарищъ? Итакъ, я сошелся съ Компейсономъ и сталъ жалкой игрушкой въ его рукахъ, короче сказать, работалъ на него, какъ волъ. Я всегда былъ въ неоплатномъ долгу у него, всегда на посылкахъ; всюду лзъ въ петлю за него… Онъ былъ моложе меня, но ловче и образованне, и всегда бралъ верхъ и обращался со мною безпощадно. Моя милая, когда мн становилось невтерпежъ… Однако, полно! Я не хочу припутывать ее сюда…“
Онъ озирался съ растеряннымъ видомъ, какъ будто бы потерялъ нить въ своихъ воспоминаніяхъ; потомъ уставился опять въ огонь и продолжалъ:
— Не зачмъ распространяться объ этомъ, — сказалъ онъ, снова озираясь. — Время, которое я провелъ съ Компейсономъ, было самое тяжелое время въ моей жизни — этого достаточно. Говорилъ ли я вамъ, что меня судили — одного меня — хотя я жилъ съ Компейсономъ, за разные проступки?
Я отвчалъ:
— Нтъ.
„— Ну такъ вотъ меня судили и осудили. А ужъ по части того, чтобы быть въ подозрніи, то это случилось два или три раза въ теченіи четырехъ или пяти лтъ, что я провелъ съ нимъ; только доказательствъ не хватало. Наконецъ, я и Компейсонъ, мы оба были обвинены въ мошенничеств — но подозрнію въ сбыт краденыхъ денежныхъ бумагъ — и еще въ разныхъ другихъ длахъ. Компейсонъ говоритъ мн:
„— Защита порознь, сношеній никакихъ, и длу конецъ.
«А я былъ такъ бденъ, что продалъ всю одежду, какая у меня была, кром той, что оставалась на спин, чтобы заполучить Джагерса.
„Когда насъ посадили на скамью, я въ первый разъ замтилъ, какимъ джентльменомъ выглядлъ Компейсонъ съ своими кудрявыми волосами и чернымъ сюртукомъ и блымъ носовымъ платкомъ, и какимъ грубымъ негодяемъ казался я. Когда началось засданіе суда и стали допрашивать свидтелей, я замтилъ, съ какой тяжестью все ложилось на меня и какъ легко на него. Когда свидтели показывали, какъ было дло, то всегда оказывалось, что я заварилъ кашу и я же ее расхлебывалъ. Но когда стали говорить защитники, то для меня стало ясно, въ чемъ дло, потому что защитникъ Компейсена сказалъ:
„— Милордъ и джентльмены, здсь вы видите передъ собою двухъ лицъ, которыя уже на первый взглядъ отличаются одинъ отъ другого: одинъ, младшій, и хорошо воспитанный человкъ; другой, старшій и дурно воспитанный человкъ; одинъ, младшій, рдко участвуетъ во всхъ сдлкахъ, а только подозрвается; другой, старшій, душа всякой сдлки, и вина его ясна, какъ Божій день. Можете ли вы сомнваться, кто изъ нихъ «виновенъ», — кто изъ нихъ самый виновный?
Такъ онъ говорилъ все время. А когда дло дошло до приговора, то Компейсону просили дать смягчающія обстоятельства ради его хорошаго поведенія и дурной компаніи, въ которую онъ попалъ, а на мою долю досталось только одно слово: виновенъ. А когда я сказалъ Компейсону: «Когда мы выйдемъ изъ суда, я разобью теб рожу», Компейсонъ обратился къ судь за покровительствомъ, и между нимъ и мною посадили двоихъ полицейскихъ. А когда объявили приговоръ, оказалось, что его присудили къ семи годамъ, а меня къ четырнадцати, и судья пожаллъ его, потому де онъ случайно сбился съ пути, а меня судья призналъ неисправимымъ преступникомъ, который, конечно, пойдетъ и дальше на этомъ пути…
Онъ такъ разгорячился, передавая это, что вынулъ носовой платокъ и вытеръ лицо, шею и руки, прежде чмъ продолжалъ разсказъ:
«Я сказалъ Компейсону, что разобью ему рожу, и поклялся, что сдлаю это. Мы были заключены въ одной тюрьм, но я долго не могъ добраться до него, какъ ни старался. Наконецъ мн удалось подкрасться къ нему и раскроить ему одну щеку, но меня увидли, схватили и посадили на корабль. Трюмъ въ этомъ корабл не былъ очень страшенъ для того, кто умлъ плавать. Я убжалъ на берегъ и скрывался между могилъ, завидуя тмъ, кто въ нихъ лежалъ, когда впервые увидлъ моего мальчика!»
Онъ бросилъ на меня любовный взглядъ, отъ котораго онъ мн снова сталъ ненавистенъ, хотя передъ тмъ я очень жаллъ его.
«Изъ словъ моего мальчика я понялъ, что Компейсонъ тоже скрывается на болот. Честное слово, я думаю, что онъ убжалъ отъ страха, чтобы спастись отъ меня, не зная, что я тоже на берегу. Я изловилъ его. Я побилъ его и не далъ ему убжать. Разумется, ему до конца везло. Сказали: онъ убжалъ де, потерявъ голову отъ страха, спасаясь отъ меня, и наказаніе ему положили легкое. Меня же заковали въ желзо, судили и сослали на всю жизнь. Я не постоялъ за жизнь и вернулся сюда, милый мальчикъ и товарищъ Пипа».
— Умеръ онъ? — спросилъ я.
— Кто умеръ, милый мальчикъ?
— Комнейсонъ?
— Онъ надется, что я умеръ, если онъ только живъ; будьте въ этомъ уврены, — отвчалъ онъ съ гнвнымъ взглядомъ. — Я больше никогда о немъ не слышалъ.
Гербертъ писалъ карандашомъ на обложк книги. Онъ тихонько подвинулъ книжку ко мн, въ то время, какъ Провисъ закуривалъ трубку и стоялъ, глядя въ огонь. Я прочиталъ:
«Молодого Гавишама звали Артуръ. Компейсонъ — человкъ, разыгравшій роль возлюбленнаго миссъ Гавишамъ».
Я закрылъ книгу, слегка кивнулъ Герберту и отложилъ книгу въ сторону; но никто изъ насъ не сказалъ ни слова, и мы оба глядли на Провиса, который стоялъ и курилъ у огня.
ГЛАВА IX
Я промолчалъ и ршилъ, что никогда ни слова не скажу Провису про Эстеллу. Но я сказалъ Герберту, что прежде, чмъ ухать за границу, я долженъ повидаться и съ Эстеллой, и съ миссъ Гавишамъ. Я сказалъ ему это вечеромъ того дня, когда Провисъ разсказалъ намъ свою исторію. Я ршилъ отправиться на другой день въ Гичмондъ — и такъ и сдлалъ.