Блестящая будущность
Шрифт:
— Ну, ну, ну! — укоризненно произнесъ Гербертъ, — не говори, что ты ни на что не годенъ.
— А на что же я годенъ? Я знаю только одно, на что я годенъ — поступить въ солдаты. И я бы ушелъ, дорогой Гербертъ, если бы не ждалъ совта отъ твоей дружбы и привязанности.
Само собой разумется, что тутъ хладнокровіе измнило мн, и само собой разумется, что Гербертъ сдлалъ видъ, какъ будто ничего не замтилъ.
— Во всякомъ случа, дорогой Гендель, — сказалъ онъ наконецъ, — въ солдаты итти дло не подходящее. Если ты хочешь отказаться отъ покровительства и всякихъ милостей, то, конечно, съ мыслью, что со временемъ заплатишь за то, что уже долженъ. Эта надежда врядъ ли могла бы осуществиться, если бы ты пошелъ въ солдаты! Кром того, это нелпо. Теб гораздо выгодне было бы поступить на службу къ Клорикеру, у котораго я служу. Правда, у него небольшое дло, но ты знаешь, что я имю въ виду стать его товарищемъ.
Бдный малый! Онъ и не подозрвалъ, на чьи деньги онъ устроилъ свою судьбу.
— Но есть другой вопросъ, — продолжалъ Гербертъ. — Человкъ этотъ невжественный, онъ долгое время находился подъ гнетомъ извстной мысли. Мало того, мн кажется (можетъ быть я ошибаюсь), что онъ человкъ отчаянный и необузданнаго характера.
— Я знаю, что онъ таковъ, — отвчалъ я. — Позволь мн разсказать, при какихъ обстоятельствахъ я былъ тому свидтелемъ.
И я разсказалъ про встрчу съ другимъ каторжникомъ.
— Вотъ видишь ли! — сказалъ Гербертъ, — подумай объ этомъ! Онъ прибылъ сюда съ опасностью жизни для осуществленія своей неотвязчивой мысли. Въ минуту ея осуществленія, посл всхъ его трудовъ и ожиданій, ты отнимаешь у него почву подъ ногами, разрушаешь его идею и превращаешь вс его труды въ ничто! Разв ты не знаешь, чего онъ можетъ натворить подъ вліяніемъ отчаянія?
— Я знаю это, Гербертъ, и постоянно думаю объ этомъ съ той роковой ночи, какъ онъ явился ко мн. Но что же, что длать?
— Прежде всего и важне всего — это выпроводить его изъ Англіи, — отвчалъ Гербертъ, — Ты долженъ похать съ нимъ, и тогда его можно убдить ухать.
— Но куда бы я его ни отвезъ, могу ли я помшать ему вернуться назадъ?
— Гендель, — сказалъ Гербертъ, — ты убжденъ, что не можешь доле принимать отъ него никакихъ денегъ; не правда ли?
— Еще бы. Вдь и ты также бы поступилъ на моемъ мст.
— И ты убжденъ, что долженъ порвать съ нимъ?
— Гербертъ, можешь ли ты спрашивать меня объ этомъ?
— И ты долженъ, ты не можешь не бояться за его жизнь, которою онъ рискнулъ ради тебя, не можешь не желать спасти его. А потому увези его изъ Англіи, прежде чмъ пальцемъ пошевелишь, чтобы выпутаться самому изъ затрудненій. Сдлавши это, выпутывайся самъ, дорогой другъ, и я помогу теб.
Посл этого утшительно было пожать другъ другу руки и походить взадъ и впередъ по комнат.
— Ну, Гербертъ, — началъ я, — намъ необходимо узнать что-нибудь объ его жизни. И я вижу только одинъ путь достичь этого. Прямо спросить его.
— Да, спроси его, — отвчалъ Гербертъ, — когда мы будемъ сидть сегодня за завтракомъ.
Дло въ томъ, что, прощаясь съ Гербертомъ, онъ сказалъ, что придетъ завтракать съ нами.
Онъ пришелъ въ назначенное время, вынулъ складной ножъ и сталъ завтракать. Онъ былъ преисполненъ всякихъ надеждъ насчетъ «устройства своего джентльмена совсмъ по-джентльменски». Онъ убждалъ меня поскоре начать черпать изъ его бумажника, который оставилъ въ моемъ распоряженіи. Онъ считалъ мои комнаты и свою собственную квартиру лишь временной резиденціей и совтовалъ мн немедленно искать гораздо боле богатой квартиры, — въ которой онъ могъ бы «поразмяться». Когда онъ кончилъ завтракать и вытиралъ ножъ о свое колно, я сказалъ ему безъ дальнйшихъ околичностей;
— Посл того, какъ вы ушли вчера вечеромъ, я разсказывалъ своему другу о той борьб, за какою васъ застали солдаты на болот, когда мы пришли. Вы помните?
— Помню ли? — сказалъ онъ. — Надюсь!
— Мы хотимъ знать побольше про этого человка — да и про васъ также. Странно какъ-то такъ мало знать, въ особенности про васъ, только то, что я могъ разсказать прошлою ночью. Теперь время очень удобное для разсказа.
— Хорошо, — сказалъ онъ, подумавши. — Вдь вы дали клятву, помните это, товарищъ Пипа?
— Разумется, — отвчалъ Гербертъ.
— И клятва касается всего, что я скажу, — настаивалъ онъ.
— Я такъ это понимаю.
— И еще вотъ что: что бы я ни сдлалъ, я искупилъ и заплатилъ за это, — настаивалъ онъ дальше.
— Пусть будетъ такъ.
Онъ вынулъ трубку изо рта и собрался набить ее табакомъ, но раздумалъ, найдя, повидимому, что куреніе помшаетъ разсказу. Онъ спряталъ табакъ и, засунувъ трубку въ одну изъ петель сюртука, положилъ руки на колни, сердито поглядлъ на огонь, помолчалъ нкоторое время и затмъ, оглядвъ насъ, сталъ разсказывать слдующее.
ГЛАВА VIII
— «Милый мальчикъ и товарищъ Пипа! Я не стану разсказывать вамъ свою жизнь, какъ псню или повсть изъ книжки. Я скажу вамъ коротко и ясно, не обинуясь. Жизнь моя прошла такъ: посадятъ въ тюрьму и выпустятъ, посадятъ въ тюрьму и выпустятъ. Вотъ такъ и проходила моя жизнь вплоть до того времени, когда я убжалъ съ понтоновъ и подружился съ Пипомъ.
„Я зналъ, что мое прозвище Магвичъ, въ св. крещеніи Авель. Какъ я это узналъ? А такъ же точно, какъ узналъ названія птицъ: воробьевъ, зябликовъ, дроздовъ. Я могъ бы подумать, что все это ложь, но такъ какъ названія птицъ оказались врными, то я подумалъ, что и мое имя врно.
„Какъ только себя запомню, и не встрчалъ души человческой, которая бы пожалла маленькаго Авеля Магвича, а вс-то его боялись и гнали прочь или сажали въ тюрьму. Сажали меня въ тюрьму, сажали, сажали, такъ что я и счетъ потерялъ.
«Вотъ какая жизнь досталась на мою долю, и, когда я былъ еще маленькимъ оборваннымъ созданіемъ, достойнымъ сожалнія, я уже спискаіъ себ прозвище закоренлаго. „Это страшно закоренлый мальчикъ“, — говорили тюремнымъ постителямъ, указывая на меня. — „Можно сказать, изъ тюрьмы не выходитъ“. И тогда они глядли на меня, а я глядлъ на нихъ, а иные мрили мн голову — лучше бы мн измрили желудокъ, — а другіе давали мн книжки, которыя я не могъ читать, и говорили мн рчи, которыя я не могъ понимать. И вчно-то пугали они меня чортомъ. Но что же мн было, чортъ возьми, длать? Вдь долженъ же я былъ чмъ-нибудь питаться. Однако я становлюсь грубъ, а этого не надо. Милый мальчикъ и товарищъ Пипа, не бойтесь, я не буду такъ рзокъ.