Блестящая будущность
Шрифт:
Онъ положилъ руку на мое плечо. Я содрогнулся при мысли, что рука эта можетъ быть была обагрена кровью.
— Мн нелегко было ухать оттуда, Пипъ, да и не безопасно. Но я ршилъ, что уду, и чмъ трудне было это сдлать, тмъ крпче я за это держался. И, наконецъ, я это сдлалъ. Дорогой мальчикъ, я это сдлалъ!
Я старался собраться съ мыслями, но былъ оглушенъ. Все время мн казалось, что я больше прислушиваюсь къ втру и дождю, нежели къ нему; даже и теперь я не могъ отдлить его голоса отъ этихъ голосовъ, хотя т гремли, а онъ замолкъ.
— Куда вы положите меня? — спросилъ онъ, наконецъ. — Вдь надо же мн гд-нибудь лечь.
— Спать? — спросилъ я.
— Да. И хорошенько выспаться. Вдь меня долгіе мсяцы носило и швыряло по морю.
— Мой пріятель и товарищъ ухалъ, — сказалъ я, вставая съ дивана:- я вамъ отведу его комнату.
— Онъ не вернется завтра домой?
— Нтъ, — отвчалъ я почти машинально, не смотря на усилія, — онъ завтра не вернется.
— Потому что, знаешь ли, дорогой мальчикъ, — сказалъ онъ, понижая голосъ и упираясь длиннымъ пальцемъ мн въ грудь весьма внушительно, — нужна осторожность.
— Что вы хотите сказать? Почему осторожность?
— Ей-Богу, вдь это смерть!
— Какая смерть?
— Я сосланъ былъ пожизненно. Меня казнятъ за то, что я вернулся. Въ послдніе года слишкомъ много было бглыхъ, и меня наврное повсятъ, если поймаютъ.
Этого еще не доставало; злополучный человкъ, наложившій на меня цпи своимъ золотомъ и серебромъ, рискнулъ жизнью, чтобы повидать меня, и теперь мн приходилось оберегать его! Если бы я любилъ его, а не ненавидлъ; если бы меня влекла къ нему сильнйшая симпатія и привязанность, а не отталкивало непобдимое отвращеніе, то дло не могло бы быть хуже. Напротивъ того, было бы лучше, потому что тогда охрана его была бы естественной и нжной заботой моего сердца.
Первой моей предосторожностью было запереть ставни, такъ чтобы снаружи нельзя было видть свта въ окнахъ. Затмъ запереть дверь и заложить ее на крюкъ. Пока я это длалъ, онъ стоялъ у стола, пилъ ромъ и лъ бисквиты; и когда я увидлъ его за этимъ занятіемъ, я снова увидлъ моего каторжника, на болот, въ то время, какъ онъ лъ. Я чуть было не вообразилъ, что онъ вотъ нагнется и примется пилить цпь на ног.
Когда я ушелъ въ комнату Герберта и затворилъ вс двери, сообщавшіяся между нею и лстницей, такъ что въ нее можно было попасть только изъ той комнаты, гд происходилъ нашъ разговоръ, я спросилъ его, — не хочетъ ли онъ лечь спать? Онъ отвчалъ „да“, но попросилъ у меня немного „моего джентльменскаго блья“, чтобы надть его поутру. Я принесъ ему блье, и кровь снова застыла во мн, когда онъ взялъ об мои руки и пожелалъ мн доброй ночи.
Я самъ не знаю, какъ ушелъ отъ него и, подложивъ дровъ въ каминъ, въ той комнат, гд съ нимъ мы сидли, остался у огня, потому что мн страшно было итти спать.
Съ часъ или боле сидлъ я, оглушенный, ничего не понимая, и только когда способность думать вернулась ко мн, я вполн постигъ свое несчастіе; корабль, на которомъ я плылъ, потерплъ крушеніе.
Предположенія, что миссъ Гавишамъ желаетъ устроить мою судьбу, оказались пустою мечтою; Эстелла не предназначалась для меня; меня лишь терпли въ дом миссъ Гавишамъ, какъ удобное орудіе, какъ занозу для жадныхъ родственниковъ, какъ куклу безъ сердца, надъ которою можно было издваться, когда никого другого не было подъ рукой — вотъ первыя мучительныя мысли, овладвшія мной. Но еще остре и глубже была боль при мысли, что я бросилъ Джо — ради каторжника, совершившаго Богъ всть какія преступленія, и котораго могли арестовать въ тхъ комнатахъ, гд я сидлъ и размышлялъ, — арестовать и повсить. Я бы ни за что теперь не вернулся къ Джо и не вернулся бы къ Бидди: просто потому, я думаю, что сознаніе о моемъ недостойномъ поведеніи пересилило бы всякія другія соображенія. Никакая житейская мудрость не могла бы дать мн того утшенія, какое я нашелъ бы въ ихъ простот и врности, но я не никогда, никогда, никогда не буду въ состояніи измнить того, что я сдлалъ.
Къ каждомъ порыв втра и дождя мн слышались преслдователи. Дважды я готовъ былъ побожиться, что стучали и шептались у наружной двери. Безпокойство мое такъ росло, что я ршилъ взять свчу и пойти взглянуть на то страшное бремя, которое неожиданно свалилась на меня.
Мой благодтель обвернулъ голову платкомъ и спалъ довольно спокойно, хотя около подушки положилъ пистолетъ. Убдившись въ этомъ, я тихонько вынулъ ключъ изъ замка и, вложивъ его съ своей стороны, заперъ дверь, прежде чмъ услся опять у огня. Мало-по-малу я сползъ съ кресла и растянулся на полу. Когда я проснулся, сквозь сонъ чувствуя свое несчастіе, часы на церквахъ восточныхъ кварталовъ пробили пять, свчи догорли, огонь въ камин потухъ, а втеръ и дождь только усиливали впечатлніе непроглядныхъ потемокъ.
ГЛАВА VI
Для меня было счастіемъ, что приходилось принимать мры (на сколько я могъ) для безопасности моего страшнаго постителя: эта мысль, охватившая меня при пробужденіи, отгоняла другія. Невозможность скрывать его у себя на квартир была очевидна. Самая попытка повела бы къ подозрніямъ. Мн прислуживала вздорная старуха; ей помогала отрепанная двчонка, которую она звала племянницей, и длать изъ этого тайну значило подстрекнуть ихъ къ любопытству и сплетнямъ. Об страдали глазами, что я приписывалъ постоянному подглядыванію въ замочныя скважины; он постоянно вертлись тамъ, гд ихъ не спрашивали: это въ сущности было единственнымъ несомнннымъ въ нихъ качествомъ, кром воровства. Чтобы не создавать тайны для этихъ женщинъ, я ршилъ объявить имъ поутру, что ко мн неожиданно пріхалъ дядюшка изъ провинціи.
Это ршеніе я принялъ, когда еще бродилъ въ потемкахъ, ища способовъ добыть огня. Такъ какъ я ничего не нашелъ, то ршилъ итти въ ближайшую караульню и попросить сторожа прійти со своимъ фонаремъ. Спускаясь въ темнот по лстниц, я споткнулся обо что-то, и это оказался человкъ, прикурнувшій въ углу.
Такъ какъ человкъ не отвчалъ мн, когда я спросилъ его, что онъ здсь длаетъ, и отдлался молчаніемъ, я побжалъ въ караульню и попросилъ сторожа прійти поскорй, сообщивъ ему по дорог о случа на лстниц. Такъ какъ втеръ былъ все такъ же силенъ, то мы боялись, что онъ задуетъ огонь въ фонар, и не стали зажигать фонарей на лстниц, но осмотрли ее сверху до низу; нигд никого не было. Мн пришло въ голову, что человкъ могъ проскользнуть въ комнаты, и, зажегши свчу, я оставилъ сторожа съ фонаремъ у дверей и внимательно осмотрлъ квартиру, включая и ту комнату, гд спалъ мой страшный гость. Все было тихо, и, безъ сомннія, никого другого въ квартир не было.
Меня смущала мысль, что на лстницу какъ разъ въ эту ночь забрался бродяга, и я спросилъ у сторожа, — въ надежд выяснить себ положеніе, — не пропускалъ ли онъ сквозь ворота какого-нибудь джентльмена, который былъ навесел?
— Да, — отвчалъ онъ; — въ разное время ночи троихъ. Одинъ жилъ въ Фонтенъ-корт, а двое другихъ въ Лон.
И онъ видлъ, какъ вс они вернулись домой.
— Ночь была такая бурная, сэръ, — говорилъ сторожъ, отдавая мн стаканъ, такъ какъ я угостилъ его ромомъ, — что очень немногіе проходили черезъ мои ворота. Кром тхъ троихъ джентльменовъ, которыхъ я вамъ назвалъ, никого другого не было; но въ одиннадцать часовъ васъ спрашивалъ какой-то незнакомецъ.
— Мой дядя, — пробормоталъ я. — Да.
— Вы видли его, сэръ?
— Да. О, да.
— И того человка, который его провожалъ?
— Человка, который его провожалъ? — переспросилъ я.
— Да, я думалъ, что этотъ человкъ шелъ вмст съ нимъ, — отвчалъ сторожъ. — Человкъ остановился, когда онъ меня разспрашивалъ, и пошелъ за нимъ опять, когда онъ направился сюда.
— Какого рода человкъ?
Сторожъ не обратилъ вниманія, по ему показалось, что это былъ рабочій человкъ. Сторожъ, конечно, не придавалъ этому обстоятельству такого значенія, какъ я: у него не было такихъ основаній для безпокойства, какъ у меня.