Большая книга стихов

Липкин Семен Израилевич

1960

У ГРОБА

В окруженье траурных венков Он лежал, уже не постигая Ни цветов, ни медленных шагов, И не плакала жена седая. Только к тесу крышки гробовой Ангелы угрюмо прикорнули, Да оркестр трудился духовой, И друзья томились в карауле. Точно с первой горсточкой тепла Робкого еще рукопожатья, К мертвецу с букетом подошла Женщина в потертом сером платье. Скрылась, поглощенная толпой, Что молчание хранила свято… А была когда-то молодой И любила мертвеца когда-то. А какие он писал слова Существу, поблекшему уныло, Пусть узнает лишь его могила Да

припомнит изредка вдова… Если верить мудрецам индийским, Стану после смерти муравьем, Глиняным кувшином, лунным диском, Чей-то мыслью, чьим-то забытьем, Но к чему мне новое понятье, Если не увижу никогда Вот такую, в старом, сером платье, Что пришла к покойнику сюда.

1960

СОЛОВЕЙ ПОЕТ

Соловей поет за рекой лесной, Он поет, — расстаются вдруг То ли брат с сестрой, то ли муж с женой, То ль с любовницей старый друг. Поезда гудят на прямом бегу, И кукушки дрожит ку-ку, Дятлу хочется зашибить деньгу, Постолярничать на суку. Ранний пар встает над гнилой водой, Над зеленой тайной болот. Умирает наш соловей седой, Умирая, поет, поет…

1960

ОДНА МОЯ ЗНАКОМАЯ

Мужа уводят, сына уводят В царство глухое, И на звериный рык переводят Горе людское. Обыски ночью — и ни слезинки, Ни лихоманки Возле окошка, возле кабинки, Возле Лубянки. Ей бы, разумной, — вольные речи, Но издалече Только могила с ней говорила, Только могила. Ей бы игрушки, ей бы подарки, Всякие тряпки, — Этой хохлушке, этой татарке, Этой кацапке, Но ей сказали: "Только могила, Только могила!" Все это было, все это было, Да и не сплыло.

1960

ОЧЕВИДЕЦ

Ты понял, что распад сердец Страшней, чем расщепленный атом, Что невозможно наконец Коснеть в блаженстве глуповатом, Что много пройдено дорог, Что нам нельзя остановиться, Когда растет уже пророк Из будничного очевидца.

1960

МЕРТВЫМ

В этой замкнутой, душной чугунности, Где тоска с воровским улюлю, Как же вас я в себе расщеплю, Молодые друзья моей юности? К Яру Бабьему этого вывели, Тот задушен таежною мглой. Понимаю, вы стали золой, Но скажите: вы живы ли, живы ли? Вы ответьте, — прошу я немногого: Там, в юдоли своей неземной, Вы звереете вместе со мной, Низвергаясь в звериное логово? Или гибелью вас осчастливили И, оставив меня одного, Не хотите вы знать ничего? Как мне трудно! Вы живы ли, живы ли?

1960

АКУЛИНА ИВАНОВНА

У Симагиных вечером пьют, Акулину Ивановну бьют. Лупит внук, — не закончил он, внук, Академию разных наук: "Ты не смей меня, ведьма, сердить, Ты мне опиум брось разводить!" Тут и внука жена, и дружки, На полу огурцы, пирожки. Участковый пришел, говорит: "По решетке скучаешь, бандит?" Через день пьем и мы невзначай С Акулиной Ивановной чай. Пьет, а смотрит на дверь, сторожит. В тонкой ручечке блюдце дрожит. На исходе десяток восьмой, А за внука ей больно самой. В чем-то держится эта душа, А душа — хороша, хороша! "Нет, не Ванька, а я тут виной, Сам Господь наказал его мной. Я-то что? Помолюсь, отойду Да в молитвенный дом побреду. Говорят мне сестрицы: "Беда, Слишком ты, Акулина, горда, Никогда не

видать твоих слез, А ведь плакал-то, плакал Христос".

1960

ДОБРО

Добро — болван, добро — икона, Кровавый жертвенник земли, Добро — тоска Лаокоона, И смерть змеи, и жизнь змеи. Добро — ведро на коромысле И капля из того ведра, Добро — в тревожно-жгучей мысли, Что мало сделал ты добра.

1960

ПО ВЕСЕННИМ ПОЛЯМ

Теплый свет, зимний хлам, снег с водой пополам, Солнце-прачка склонилось над балкой-корытом. Мы поедем с тобой по весенним полям, По весенним полям, по весенним полям, По дорогам размытым. Наш конек седогривый по кличке Мизгирь Так хорош, будто мчался на нем богатырь. Дорогая, не холодно ль в старой телеге? Узнаешь эту легкую русскую ширь, Где прошли печенеги? Удивительно чист — в проводах — небосклон. Тягачи приближаются с разных сторон. Грузовые машины в грязи заскучали. Мы поедем с тобой в запредельный район, Целиною печали. Ты не думай о газовом смраде печей, Об острожной тревоге таежных ночей, — Хватит, хватит нам глухонемого раздумья! Мы поедем в глубинку горячих речей, В заповедник безумья. Нашей совести жгучей целительный срам Станет славой людской на судилище строгом. Мы поедем с тобой по весенним полям, По весенним полям, по весенним полям, По размытым дорогам.

1960

КОМБИНАТ ГЛУХОНЕМЫХ

Даль морская, соль живая Знойных улиц городских. Звон трамвая. Мастерская — Комбинат глухонемых. Тот склонился над сорочкой, Та устала от шитья, И бежит машинной строчкой Линия небытия. Ничего она не слышит, Бессловесная артель, Лишь в окно сквозь сетку дышит Полдень мира, южный хмель. Неужели мы пропали, Я и ты, мой бедный стих, Неужели мы попали В комбинат глухонемых?

1960

СОЛОВЕЙ ПОЕТ

Соловей поет за рекой лесной, Он поет, — расстаются вдруг То ли брат с сестрой, то ли муж с женой, То ль с любовницей старый друг. Поезда гудят на прямом бегу, И кукушки дрожит ку-ку, Дятлу хочется зашибить деньгу, Постолярничать на суку, Ранний пар встает над гнилой водой, Над зеленой тайной болот. Умирает наш соловей седой, Умирая, поет, поет…

1960

РИСУНОК В ВАГОНЕ

Яснеют законы добра В четвертом своем измеренье: Не завтра, а наше вчера Сегодня поймешь в озаренье. У мальчика что-то в лице, Чем с миром прошедшим он связан. Себя не найдет он в отце, Но тот уже в нем предуказан. А поезд в движенье живом Шумит, приближаясь к платформе: Так мысль, чтобы стать существом, Спешит к предназначенной форме.

1960

НА РЕАКТИВНОМ САМОЛЕТЕ

Сколько взяли мы разных Бастилии, А настолько остались просты, Что Творца своего поместили Посреди неземной высоты. И когда мы теперь умудренно Пролагаем заоблачный след, То-то радость: не видно патрона, Никакого всевышнего нет! Где же он, судия и хозяин? Там ли, в капище зла и греха, Где ликует и кается Каин, Обнажая свои потроха? Или в радостной келье святого, Что гордится своей чистотой? Или там, где немотствует слово, Задыхаясь под жесткой пятой? Или там, где рождаются люди, Любят, чахнут и грезят в бреду — В этом тусклом и будничном блуде, В этом истинно райском саду!