Братоубийцы
Шрифт:
– Грек мой, Грек, почему Ты хочешь убить Свою Мать?
Вся его душа покинула тело и замерла в ушах, в глазах, на кончиках пальцев – ждала. Ждала чуда. Не может быть, чтобы не раздался голос, не может быть., чтобы Бог не снизошел до ответа человеку. Он ждал, ждал. Ничего. Воздух нем, глух Вседержитель, мертв Христос, во всей вселенной отец Янарос один.
И тогда взметнулся гордый ум, прорвался неудержимый гнев, и вскинул отец Янарос руку.
– Раз так, – закричал он, – то и воскресения не будет! Лежи на Плащанице и жди. Воскреснешь вместе с Грецией, слышишь? Иначе – воскресения не будет! Ничего другого я не могу сделать, но я иерей, и эту власть имею и сделаю так. И даже если Ты поднимешь руку и низвергнешь меня
Еще не отзвучали богохульственные слова, как в алтарной нише, где было изображено Поклонение Ангелов, раздался стук осыпавшейся штукатурки. Весь содрогнулся старик, решил, что шевельнулся один из Ангелов, повернулся к нему, сдвинул брови и грубо прикрикнул:
– Тебя это не касается! Ты ангел, ты не можешь страдать, ты не волен согрешить, ты заточен навеки веков в Раю. А я человек, существо из плоти и крови, которое страдает, грешит и умирает. Хочу – войду, хочу – не войду в Рай. И не маши мне тут крыльями, не хватайся за меч! Человек говорит с Богом, тебя это не касается!
Повернулся отец Янарос к иконе Христа. Голос его вдруг радостно окреп:
– Господи, одни мы с Тобой это знаем, ангелы не знают. Мы с Тобой одно. Мы стали одно, помнишь, в тот святой день в Иерусалиме. Близился миг Воскресения. Храм набит битком, люди всех рас собрались здесь – белые, черные, желтые – и ждали, затаив дыхание, когда сойдет святой свет. Воздух потрескивал, искрился; все лица были охвачены огнем; чудо нависло над головами, словно молния. Женщины, падали в обморок, мужчины дрожали. Все глаза были устремлены на святую Гробницу, куда сойдет небесное пламя. И вдруг молнией озарился храм, сошел Бог, пал на толпу арабов и зажег пуки свечей в их руках. А меня, Господи, помнишь, охватило божественное безумие, и я стал кричать. Что я кричал? – не помню. На губах у меня заклубилась пена, у меня выросли крылья, я прыгал в воздух и вопил. Меня подхватили арабы, подняли на руки, и я полетел над головами людей, над горящими свечами; огонь охватил мою одежду, загорелась борода, волосы, брови; а мне было свежо и прохладно, и я пел свадебные песни моей родины. Закричали женщины, завернули меня в мокрое покрывало, вынесли во двор. Взяли меня священники, и три месяца боролся я с Богом и со смертью, пел, хлопал в ладоши. Никогда я не испытывал такой радости и такой свободы. Священники качали головами, думали, что я сошел с ума. Но я чувствовал, что тот огонь, паливший меня, облекавший меня, был Ты, Ты, Иисусе. «Это значит любовь! – кричал я. – Так сочетается мужчина с женщиной, а Бог с душою человека». С той поры – Ты знаешь это – мы стали одно, и я имею право смотреть Тебе прямо в глаза и говорить с Тобой, не опуская головы, я смотрю на руки мои – это Христос. Прикасаюсь к губам моим, к груди, к коленям – все Христос. Я и Ты – одно. Мы оба лежим на Плащанице, среди горных цветов и не воскреснем, пока не кончится братоубийство.
Отец Янарос весь пылал.
– Заговори со мной человечьими словами. Ты рычишь, но я не зверь и не могу понять, что Ты говоришь. Чирикаешь, но я не птица… И гремишь и мечешь молнии, а я не туча... Говори со мной человечьими словами.
Снова раскрыл он свой бесстыжий рот – и вдруг ноздри его вздулись: воздух наполнился серой. Испугался старик, забыл дерзкие слова, весь сжался.
– Идет... идет... – бормотал он, и колени его подогнулись. – Идет... вот Он!
И в тот же миг он почувствовал, как разодрались у него внутренности и полыхнула в них молния. Он услышал печальный низкий голос. Он узнал его – это было голос Христа. Он всегда говорит изнутри, из наших недр. И всегда говорит так – печальным низким голосом.
Пригнул старик голову к груди, услышал:
– Отец Янарос, говори,
– Что мне Тебя спрашивать, Господи? – пролепетал старик, весь дрожа. – Что Тебя спрашивать? Ты все знаешь.
– Я все знаю, но я люблю слушать человеческий голос. Говори.
– Где на земле Греции Твои следы, Господи, чтобы мне идти по ним? Вот что я хотел у Тебя спросить. Где Ты? С кем Ты? С черными? С красными? Чтобы мне идти с Тобой.
Послышался печальный смех, и снова голос Христа:
– Где я? Каждый год ты Меня воскрешаешь и не знаешь, где Я? На небе!
Отец Янарос топнул ногой. Его снова стал охватывать гнев.
– Оставь небо, Господи, оставь, не пришел ему час. Еще связана душа моя с плотью, я еще живу, еще тружусь на земле, борюсь, бьюсь в поисках пути. Здесь, на этой земле, на этом клочке земли, что зовется Грецией, на этой греческой скале, что зовется Кастелосом. О Кастелосе говори мне, Господи, о несчастной этой деревушке, что навязал мне на шею. Сойди в Кастелос и укажи мне путь! Этой милости я у Тебя прошу – другой не надо. Укажи мне путь, Господи.
Скрестил руки отец Янарос на распахнутой потной груди, голос его звучал теперь тише, был полон мольбы.
– Господи, протяни мне руку, веди меня. Сдать мне деревню партизанам или нет? Слушаю я партизанского командира в горах, он хочет принести справедливость и хлеб, чтобы не голодали больше, чтобы не страдал от несправедливости мир – и беру его сторону, Спускаюсь в Кастелос, слышу, как этот свирепый капитан кричит о родине, о религии, о чести – и беру его сторону. Я в смятении. Одна только надежда у меня осталась. Это Ты, Господи. Протяни руку, веди меня.
Спустилась ночь; должно быть, взошла луна, потому что окошко в алтаре засветилось мягким, ласковым светом. Ночная птица пролетела над церковью. И сердце отца Янароса вдруг наполнилось сладкой печалью.
И снова послышался ласковый, печальный голос:
– Отец Янарос, отец Янарос! Милости у тебя прошу. Не Бойся.
– Милости? Милости у меня, у муравья, Господи? Приказывай!
– Веди Меня.
– Я?! Ты же всеведущ, Господи!
– Да, но с помощью человека. Без тебя Мне трудно идти по этой земле, которую Я сотворил. Я спотыкаюсь. Я спотыкаюсь о камни, о церкви, о людей. Что ты таращишь глаза? Создал же я в глубине океана акулу – огромная рыба, а не может плыть, если не плывет перед ней крошечная рыбка-проводник. Ты – эта рыбка-проводник для Бога. Ступай, веди Меня.
Отец Янарос, дрожа, смотрел на Христа вытаращенными глазами. Правду Он говорит, а может быть, хочет ввести в искушение? Обоюдоостры Божьи слова. Знал это отец Янарос, давно знал. Обоюдоостры, двусмысленны, опасны. Горе тому, кто ослушается слова Божия, горе тому, кто послушается. Теряется ум человеческий: две двери – одна в Ад, другая – в Рай, и обе Божьим словом открываются. И от страха можно перепутать, не разобрать, которая ведет к Богу. Видел Отец Янарос перед собой две открытых двери и молчал, стараясь выиграть время, чтобы просветлел ум и принял верное решение. Не раз боролся отец Янарос с бесом, не раз – с Богом. Беса можно испугать, можно изгнать. А Бога?
Смотрел отец Янарос – на божественный Лик, молчал, обдумывал странные Божьи слова. Какой смысл за ними скрывается? Притворяется, что не знает – Он, Всеведущий?! Притворяется, что не может – Он, Всесильный?! Почему? Почему? Не любит нас, не хочет нас, не печется о людях?
Склонился отец Янарос, хотел упасть к ногам Христа и крикнуть: «Не оставляй меня одного, помоги!», – но не успел. Сурово и разгневанно звучал в его старческом теле таинственный голос:
– Не стыдно тебе, отец Янарос? Что просишь у Меня советов? Ты свободен, Я сделал тебя свободным. Что ж ты цепляешься за Меня? Хватит поклонов, встань, отец Янарос, не спрашивай совета ни у кого. Разве ты не свободен? Выбирай!