Братоубийцы
Шрифт:
– Тяжела свобода, Господи. Может ли вынести ее человек? Очень тяжела, Отче.
И раздался голос – снова тихий и печальный:
– Тяжела, сын Мой, мужайся!
Закрылись недра, умолкли. Отец Янарос поднял голову с груди! Внезапная сила взошла от каменных плит пола, спустилась с купола, от Вседержителя, и наполнила ему грудь и чресла. В первый раз, разговаривая с Богом, он почувствовал такое мужество и уверенность.
Он прижал ладонь к груди.
– Итак, я беру на себя, – проговорил он громко, словно принося клятву, – итак, я беру на себя спасение или гибель моей деревни. Мне решать. Я свободен. Ты прав. Быть свободным – это значит: честь или бесчестье – всё мое. Это
Он перекрестился, привстал на цыпочки, прикоснулся губами к лику Христову.
– Отче, – сказал он, – прости меня, если сказал я что лишнее. Красный демон гнева часто одолевает меня. Прости. Одного прошу у Тебя: сделай так, чтобы говорил я мягко и ласково, без гнева и досады. Но и Ты склонись с небес, взгляни на несчастную землю, призри ее и помилуй; как Рахиль плачет она о детях своих.
Он почувствовал покой. Всякий раз, когда говорил он с Богом, то вначале обливался потом, ноздри полнились серой и страхом, он сопротивлялся, боролся, гневался, затем мало-помалу отходил, смягчался, примирялся, невидимая рука касалась его сердца, и оно умиротворялось.
Он низко поклонился и довольный прошептал:
– Помирились мы, слава Тебе, Господи. Опять мы в мире. Снова Бог для меня – Сосед, Друг, Заимодавец, Простивший мне долги. Свалилось бремя!
X
.
Он нагнулся, взял скуфью со скамьи, собираясь выйти из церкви; забрав в горсть волосы, принялся убирать их под скуфью – и тут в темноте раздался глухой стон, скрипнула скамья. Волосы у отца Янароса встали дыбом. Испугался, но стало ему стыдно своего страха, и, нащупав свечу в паникадиле, он зажег ее от лампады перед иконой Христа, и направился прямо к скамье, откуда доносился стон. Дрожала свеча в руке, но он поборол себя, подошел, нагнул свечу – вцепившаяся в скамью старуха вскочила на ноги, а вслед за ней четыре других подняли на свет свечи с соседних скамей свои желтые морщинистые лица.
– Кто вы? Что вам здесь надо? Выйдите из-за скамей! – закричал отец Янарос, отодвигаясь.
Старухи скатились со скамей, сгрудились на полу, вцепились в края Плащаницы. Склонился над ними священник, поднес к каждой свечу – какая боль на лицах, какие исплаканные, пустые глаза, пересохшие горькие губы!
«Вот они, лица Греции, – подумал отец Янарос, содрогнувшись, – вот они, матери...»
Низко нагнувшись, смотрел он на пять осиротевших старух, и показалось ему вдруг, что это пять великих Греческих Матерей: Мать Румелии, Мать Македонии, Мать Эпира, Мать Пелопоннеса и величавая Мать островов...
– Что вам здесь надо, в Кастелосе? – спросил он оторопело. – Кого-вы ищете? Кто вы?
Заговорили все сразу, завопили, забили себя в грудь.
– Ничего не понимаю! Галдеж какой-то! Пусть говорит одна!
Самая старая поднялась с колен, сделала другим повелительный знак, лицо у нее было из жесткого камня.
– Молчите, – сказала она. – Я буду говорить. Самая старшая.
Она повернулась к священнику.
– Мы все матери, у каждой из нас сыновья на войне, у одних здесь, в долине, у других в горах. У всех нас есть по одному убитому. Я старая Кристалления из Халикаса. Что с тобой случилось, отец Янарос, что ты меня не узнал? Или ты в себя еще не пришел после богохульств?
– Я не богохульствовал, нет, не богохульствовал. Не говори опрометчиво. Я не богохульствовал – я молился. Я так молюсь Богу, и никому не собираюсь давать отчет.
Он отошел, вставил в подсвечник горящую свечу, вернулся к старухе. Голос его смягчился.
– Поклоняюсь я вашему горю, матери Греции. Простите меня:
– Выгнали нас из дому, отец Янарос, – простонала старая Кристалления, – выгнали из деревень наших – "черные шапки” и "красные шапки”– убивают наших мужей, бродим мы от пещеры к пещере, голодаем, мерзнем... Куда пойти? К чьим ногам припасть? Как покончить с бедой? Послали нас односельчане спросить тебя. Ты говоришь с Богом, ты – Его рот, уши, глаза в этих диких горах. Ты должен знать!
– Помоги нам, батюшка! – завопили другие старухи, приподнимаясь с колен. – Народ на тебя только и надеется.
Отец Янарос прошелся по церкви, остановился перед иконостасом, посмотрел на Христа, но не увидел Его: ум его был далеко-далеко отсюда – в тёмных пучинах. Такой тесной показалась ему вдруг церковь: если раскинуть руки – стены обвалятся. «Бог возложил на меня все бремя, – пробормотал он, – Держись, бедный отец Янарос».
Склонился он над коленопреклоненными старухами, взял каждую за руку, поднял на ноги,
– У всех вас есть мертвец во дворе, а у меня – тысячи трупов, завернутые в черные и красные знамена. И не во дворе моем, а внутри меня. И я уже не могу ходить, спотыкаюсь. И над каким трупом ни склонюсь, у каждого мое лицо, потому что все они – мои дети.
– Помоги, батюшка! – снова завопили старухи. – Что нам делать? Как покончить с бедой? Знаешь ли средство спасти нас? Для этого мы пришли. Если просветил тебя Господь, скажи нам, и мы вернемся к тем, кто послал нас. Мы спешим.
– И я спешу! – вскричал священник. Сказал – и почувствовал, как бегут часы и как мало у него осталось времени.
Он принял решение и заторопился. Посмотрел на старух, снова вцепившихся в Плащаницу и вопивших.
– Вставайте! Отойдите от Плащаницы! Встаньте на ноги! Не надоело вам плакать? Гнушается Бог слезами. Слезы человеческие мельничные жернова могут двинуть, а Бога – нет! Вытрите глаза, вернитесь в свои пещеры, созовите мужчин, женщин и крикните им: «Вот что велит отец Янарос из Кастелоса: есть три пути, которыми мы можем прийти к спасению; Бог, вожди народа и народ. Первый путь, если вздумаете выбрать его, – знайте: он для нас закрыт. Бог говорит, что Он не вмешивается в наши дела. Он дал нам разум, дал свободу – и умывает руки. Гнушается Он нами? Не хочет нас? Или слишком любит нас и потому мучает? Не знаю, я грешный человек и не знаю Божьих тайн. Но одно я знаю твердо: этот путь закрыт – тупик».
Он замолчал. Лампада перед Христом затрещала, наверное, кончилось масло. Тяжесть навалилась старику на грудь, но он не шевельнулся, не пошел в алтарь за елеем, чтобы оживить огонек.
Первая старуха схватила отца Янароса за подол рясы.
– А второй путь, батюшка? Растолкуй нам, что это такое? Мы – неграмотные женщины, объясни нам просто и ясно, чтобы мы поняли.
– Второй путь – это вожди народа, главари, будь они прокляты. Все, все главари. Для меня разницы нет. Я не черный и не красный. Так им и скажите. Я – отец Янарос, который говорит c Богом, а людям пятки не лижет. Можете вырвать у меня сердце и посмотреть, что в нем. В нем, как на карте, что висит в школе, лежит от края и до края, распластавшись в моей крови, Греция. Вся Греция. Вот это им и скажите, слышите?