Братоубийцы
Шрифт:
Читал ломким голосом молоденький чтец о странном этом шествии, а Бог уже послал зарю. Свинцовый купол церкви во дворе засиял, словно серебряный, и ручной дрозд вскочил на сруб колодца и засвистел тропарь, которому научили его монахи. Вокруг монастыря в глубоких оврагах квохтали куропатки.
Отец Янарос, сидевший в конце стола, поднял глаза, медленным взглядом обвел монахов. Задрожали у него брови от гнева. Вытянул он шею, чтобы разглядеть получше, и смотрел на них с жалостью и содроганием. Старцы неразумные, малодушные, маловерные, обжоры. Вот до чего, значит,
Влажный запах горной лощины врывался в окно, стали просыпаться певчие: птицы, заголосили петухи во дворе, вдали послышались мягкие, плавные звуки – куковала кукушка.
Прохладный ветерок коснулся висков отца Янароса, он закрыл глаза. Снова послышался над ним юный голосок: «Подняли молотки проклятые кузнецы – три гвоздя повелели им сделать, пять сделали проклятые – и стали пригвождать Христа. При первом ударе свод небесный зашатался, при втором ударе ангелы спустились с небес, неся золотые кувшины с розовой водой, чтобы омыть раны, чистые плащаницы и благовония; при третьем ударе Пречистая упала без чувств, и вместе с Ней весь мир упал без чувств, – и стала тьма...»
Сидел отец Янарос с закрытыми глазами, чувствовал, как руки его и ноги пригвождаются, поднял голову, прислонил ее к стене, к полустертому изображению Тайной Вечери. Белая собака с голубыми пятнами была нарисована у ног апостолов, она обгладывала кость. И к этой собаке привалился головой отец Янарос. Исчезла трапезная, монастырь, исчезла Святая Гора. Стоял отец Янарос у подножия креста и смотрел. Смотрел, а кровь текла, и Христос не сводил с него глаз и улыбался...
Закричал отец Янарос, помутилось у него в голове. Это все, что он помнил. Не слушая уже, что читает монашек, вскочил в ужасе, протянул руку к амвону.
– Не оставляй Христа на кресте! – закричал он. – Переходи к Воскресению!
Услышал голоса, шум и гам за дверью свой кельи отец Янарос – рядом, во дворе церкви. Сновали люди, кричали, множество рук заколотило в дверь. Открыл отец Янарос глаза: исчез Афон, на дороге собралась толпа. Теперь он отчетливо слышал свое имя. Он вскочил, открыл дверь, встал на пороге, босой, с рассыпавшимися по плечам волосами. Расставив руки, уперся в дверные косяки, чтобы никто не вошел. Толпа мужчин и женщин стояла за дверью, лунный свет освещал их разъяренные лица.
– Эй, отец Янарос! – закричал один из них визгливым голосом старого Мандраса, – эй, отец Янарос? Опять что-то с тобой? Чего не звонишь в колокола? Давай, открывай церковь!
– Молчите, молчите, не кричите! – ответил священник. – Не будет ни всенощной сегодня, ни Воскресения завтра. Возвращайтесь домой! Христос будет лежать на Плащанице все время, пока вы будете убивать друг друга, братоубийцы!
– Да что ж это такое? Что ж
– Греция распинается, вы ее распинаете, Искариоты. И пока Греция будет на кресте, будет на кресте и Христос. Пока вы будете убивать друг друга, преступники, не воскрешу! Ни в Халикасе, ни в Прастове, ни в Кастелосе – докуда достает моя епитрахиль в этих горах – не воскрешу!
– Не выведешь ты Христа из могилы? Так и оставишь Его лежать на Плащанице? На твоей шее будет грех!
– Грех на моей шее. Она выдержит, крепкая. Расходитесь по домам!
Старый Мандрас протиснулся сквозь толпу, стал перед отцом Янаросом, поднял палку.
– Ты думаешь, что можешь воскресить или не воскресить Христа? – проговорил он, брызгая слюной.
– Могу! Я спрашивал и получил разрешение. Руки ваши в крови, идите умойтесь сначала. Воскресение что значит? Чистые руки, чистое сердце! Бог не хочет воскресать в Кастелосе, Сам мне сказал. Не хочет!
– Обреет тебе владыка бороду за это, Иуда!
Отец Янарос рассмеялся.
– Что вы меня стращаете? Войду, стала быть, бритым в Рай.
Какая-то старуха заголосила:
– Вот у видишь, антихрист! Соберемся мы, матери, и воскресим Его!
– Разойдитесь по домам! – закричал отец Янарос. – Уходите!
И попытался закрыть дверь, но палка Мандраса обрушилась на него. По лбу отца Янарбса заструилась кровь. Кириакос нагнулся, схватил камень, хотел бросить в священника, но испугался, и камень выскользнул из рук.
Послышалась брань; несколько женщин в черном сбросили на плечи платки, стали колотить себя в грудь и причитать по Христу. Отец Янарос вытирал с лица кровь, борода его была вся перепачкана.
– Братоубийцы греки, – крикнул он, – Воскресения от меня хотите? С таким нутром, как у вас? Не воскреснет Христос! Вон, убирайтесь!
Сказал, налег на дверь и с силой захлопнул ее.
– Козел проклятый! Антихрист! Иуда! – послышались голоса во дворе, а Кириакос, осмелев, схватил отброшенный камень и запустил в дверь.
– Эй, пойдемте, – крикнул Мандрас и выступил вперед. – Пойдем к капитану, пожалуемся на подлеца!
Лампы, горевшие в домах, одна за другой гаснут. Солдаты, лежа в казарме, тихонько переговариваются; винтовки лежат рядом. Часовые на косогорах тревожно напрягают уши. Тишина, только глухо пролетит ночная птица, завоет довольный шакал, да голодная собака залает на луну, заливающую печальным светом горы.
Капитан, злой и раздраженный, сидел на пороге казармы, курил одну сигарету за другой. Ему не спалось. Да и как тут уснуть, когда вверенная ему деревня в опасности, когда солдаты один за другим бегут в горы и нет уже ни продовольствия, ни боеприпасов. Позабыли о нем в этой глухомани, поставили охранять горные проходы, не пропускать бандитов — и забыли о нем. А бандиты всё равно проходят, они в самой деревне. И кто знает, может они передают сигналы в горы, может, уже сходятся тайно ночью, будь они прокляты!